Поводыри на распутье - Вадим Панов

– Перебить целый вагон трудно… – начала девушка и осеклась: на губах Олово, явившегося за бокалом, промелькнула тень улыбки.

– Я должен заботиться о тебе, – мягко напомнил Грязнов.

– Такая помощь мне не нужна.

– Какая нужна?

– Я хочу справиться сама.

– Прекрасный ответ, дочь.

– Не называй меня так.

– Извини, не могу. Мы должны играть.

– Мы договаривались, что ты будешь называть меня так только на людях.

Грязнов кивнул:

– Ты права. Извини. Я привык.

– Не надо привыкать.

Кирилл потер лоб:

– Вернемся к нашим делам. Что в твоем понимании означает «справиться сама»?

Пэт повертела в руках салфетку.

– Они видят во мне только симпатичную метелку, богатую, но метелку. Большинство байкеров – мужики, их подруги… просто подруги.

– Есть масса исключений.

– Не в этом вагоне.

– ОК.

Девушка помолчала.

– Они считают, что я им неровня.

– Ты чужая. Во всем чужая.

– Но нам кататься на одних улицах.

– Хорошо, что ты это понимаешь. – Грязнов широко улыбнулся: – Итак, к делу. Чего ты хочешь? Сравняться с ними?

Пэт упрямо выпятила подбородок:

– Сравняться? Я лучше!

– Хочешь возглавить вагон?

«Что за идиотское предложение?»

– Зачем? Они должны оставить меня в покое.

– Продемонстрируй им свою силу. Докажи, что ты лучше.

– Этого будет достаточно?

– Смотря как преподнести.

Девушка вновь задумалась.

– А еще лучше, – протянул Кирилл, – подружись с ними.

– Подружиться?

– Что тебя не устраивает? Докажи свою силу, свое превосходство, а затем предложи дружбу.

Пэт вспомнила, как вели себя ее знакомые, те, из старой жизни. В их мире дружба, точнее, то, что они называли дружбой, была возможна только с равными. Если твой отец не верхолаз, а высокопоставленный капер, ты уже из другой лиги, ты всегда будешь чуть ниже.

– Разве это возможно: дружба между нами?

– А что, по-твоему, дружба?

Она не потратила на размышления слишком много времени:

– Отношения, основанные на взаимном уважении.

– Я не совсем согласен с подобной концепцией, но не собираюсь спорить сейчас. Я принимаю твое высказывание. Итак. Взаимное уважение. Взаимное. Тебе придется уважать их. Сумеешь?

– Я должна подумать.

– Хорошо, что ты не ответила сразу, – одобрил Кирилл. – А они соответственно должны уважать тебя. Не бояться, не липнуть к твоим деньгам, а уважать. Видеть в тебе человека. Видеть тебя настоящую.

Она не собиралась откровенничать, но не удержалась:

– Карбид хочет меня.

– А ты его?

Пэт скривилась.

– Понятно. – Грязнов почесал кончик носа. – Ты правильно сделала, что не скрыла эту подробность. Любая информация важна, а уж такая – тем более.

– Он видит во мне метелку и ни за что не признает равной.

– Я бы добавил, что Карбид наверняка обсуждал с приятелями твои достоинства и планы в отношении тебя. Теперь он не отступит.

– Чтобы не потерять уважения среди своих.

– Верно.

– И что нам остается?

– Скажи ты, – предложил Грязнов.

– Карбид должен исчезнуть, – спокойно произнесла Пэт. – Он всегда будет против меня.

– Все правильно, – негромко сказал Кирилл. Он опустил глаза и внимательно посмотрел на дракончика.

А голос девушки звучал все увереннее и увереннее. Разговор, который она начинала нехотя, помог ей разобраться в проблемах и принять нужное решение.

– Я хочу знать об этом вагоне как можно больше. Ты сможешь собрать информацию?

– Да.

– Когда я буду знать все, я смогу рассчитать свои действия.

– Все правильно, – тихо повторил Грязнов, – все правильно.

Чуть позже, когда девушка отправилась в свою комнату – «надо подготовиться к занятиям», – Кирилл вышел на кухню. Жестом показал Олово, чтобы тот не прерывался – слуга разделывал кролика, – некоторое время постоял у плиты, не приближаясь к покрытому кровью столу, после чего негромко сказал:

– Передай Таратуте, что к вечеру мне нужна подробная информация о свамперах.

– Да-а, мастер. – Олово тянул некоторые гласные, отчего его речь резала слух. – Они приста-ают к девочке?

Голос слуги был корявым, но в нем прозвучали нотки… нет, не угрожающие, не злые, не яростные… нотки человека, умеющего наводить ужас. Они улавливались подсознательно, и тот, кто мог их услышать, начинал смотреть на скромного Олово совсем другими глазами.

– Она справится.

– Хорошо.

Узкое лезвие скользило по тушке, нож казался продолжением окровавленных рук слуги – настолько ловко он с ним обращался. Олово молчал, но Кирилл не уходил, знал, что через некоторое время разговор продолжится.

– Она-а не доверяя-ает ва-ам, мастер. Сторонится.

– У нас есть время.

– Три года пролетя-ат быстро.

– Но торопиться не следует.

– Она-а может за-амкнуться, ста-ать скрытной. – Олово закончил работу и, не поднимая глаз, отошел к раковине и принялся отмывать нож от крови. – Она-а может оста-аться чужой.

– У нас есть время, – повторил Грязнов. – А пока разузнайте, что из себя представляют эти свамперы.

Маленький ребенок ломает только что подаренную игрушку. Маленький ребенок ловит и вскрывает зазевавшуюся лягушку. Со стороны кажется, что мы видим проявление бездумной первобытной жестокости. На самом же деле маленький ребенок познает мир. И если он растет в нормальной семье, то очень скоро поймет, что создавать значительно интереснее, хоть и труднее, чем разрушать. Что к новому можно прикоснуться, не убивая и не ломая.

Но бывает так, что ни воспитание, ни этические ценности, ни религия – ничто не способно помешать человеку отдаться своим страстям.

Родители Дрогаса, зажиточные торговцы из Анклава Франкфурт, позаботились о том, чтобы все их дети получили приличное образование. Стефан окончил Университет, защитил диплом инженера-оператора ядерных установок, однако работать по специальности не стал. Отверг предложенный «ЕЕ» контракт и, к огромному удивлению друзей и родственников, завербовался в армию Европейского Исламского Союза. Причем не в обычное подразделение, а в Иностранный Легион, воевавший даже когда официальный Эль-Париж со всеми жил в мире. Здесь, в крови и грязи, в пороховом дыму боевых и карательных операций, таланты Стефана раскрылись в полной мере. Здесь, а не на скучной ядерной электростанции. Дрогас охотно принимал участие в военных действиях, стал экспертом по оружию и мастером рукопашного боя. Через год перспективного солдата отправили в диверсионную школу, а оттуда – в специальное подразделение, в которое брали только лучших специалистов. Через два года Дрогас стал офицером. Еще через три вышел в отставку и, несмотря на уговоры европейцев, вернулся во Франкфурт. Стефан не сомневался, что боевой офицер с его послужным списком не останется без работы, и не ошибся. Интерес к ветерану проявили и бандиты, и охранные фирмы, и даже менеджеры Ассоциации. Однако лучшее предложение сделала СБА, причем исходило оно от самого Ника Моратти, тогдашнего директора франкфуртского филиала. Стефан предложение принял и с тех пор ни разу об этом не пожалел. Работа на Моратти наилучшим образом сочетала в себе все, о чем мечтал Дрогас. Он постоянно преступал закон, убивал, подставлял, провоцировал… и оставался безнаказанным. Он играл со смертью в самой сильной команде мира. Он был счастлив.

«Ускоритель» – хороший клуб. Нет, без дураков, – действительно хороший. «Цапли» не зря считаются самым вменяемым московским вагоном, и их база подтверждает репутацию. Здесь не задирают чужаков, ну разве что те сами нарвутся. Пушеры прячутся, их надо искать. А в туалетах можно дышать носом…»

«Дыры и заборы. Книга для тех, кто хочет прожить в Москве больше одного дня».

А еще здесь можно без помех поговорить. У цапель, несмотря на их вменяемость, отношения с СБА оставались натянутыми, Мертвый недолюбливал самый большой и свободолюбивый вагон Анклава, и безы охотно пакостили байкерам. Во избежание недоразумений помещения клуба проверяли на наличие прослушки два раза в день, для страховки цапли ставили мощные глушилки, что превращало «Ускоритель» едва ли не в идеальное место для серьезных бесед. Карбид об этом знал и, пользуясь своей дружбой с цаплями, частенько наведывался в клуб.

– Не нравится жесткая музыка?

– Громкая она, – пожаловался Дрогас.

– Что?

– Громкая!

– Какая?!

– Громкая!!

Карбид расхохотался.

Жанна из тех королев,

Что любят роскошь и ночь,

Только царить на земле

Недолго ей суждено.

Ну, а пока, как богиню, на руках

Носят Жанну… Жанну…

По утрам живые группы не играли, цапли включали записи. Как правило, современные, но иногда, как сейчас, старые, чуть не столетние, но не потускневшие, по-прежнему ударные.