Меч Христов. Карл I Анжуйский и становление Запада - Ярослав Шимов

Мы не будем останавливаться здесь на подробностях крестоносной эпопеи, предшествовавшей походу 1248 года, — литературы на эту тему более чем достаточно. Отметим лишь, что к началу XIII века ситуация по сравнению с временами столетней давности заметно изменилась. Во-первых, западным христианам не удалось как следует закрепиться в Святой земле. Иерусалимское королевство и еще несколько княжеств, основанных крестоносцами, были слабы и находились под постоянной угрозой уничтожения — особенно после того, как в Малой Азии и Восточном Средиземноморье в качестве главной силы, противостоящей христианам, арабов сменили турки-сельджуки. В 1187 году их предводитель, легендарный Саладин[53], занял Иерусалим, что стало поводом для организации Третьего крестового похода, который, однако, закончился неудачей. Незадолго до этого, в 1176 году, войско византийского императора Мануила было наголову разбито турками при Мириокефале. От этого поражения Византия более не оправилась, уйдя в глухую оборону и постепенно теряя свои малоазийские владения. В совокупности оба эти события обозначали крупный исторический поворот: экспансию христианской Европы на Восток на много веков сменила мусульманская экспансия на Запад. Современники, правда, этого не осознавали, а христианские державы впоследствии предприняли несколько попыток переломить ситуацию. К этим попыткам следует отнести и военные экспедиции Людовика Святого. Во-вторых, сами крестовые походы стали все больше превращаться из военно-религиозных в военно-политические предприятия, а иногда и просто в разбойничьи набеги. Особенно ярко это проявилось во время Четвертого крестового похода (1202–1204), целью которого в результате венецианских интриг вместо Иерусалима оказался христианский Константинополь. Следствием его падения стали навсегда испорченные отношения (которые и до того не были безоблачными) между католическим Западом и православным Востоком, Римом и Византией. Было бы странно, если бы греки простили латинянам злодеяния, которые французский рыцарь, участник этого похода Жоффруа де Виллардуэн описал с какой-то обезоруживающей наивностью: «…Последовали резня и грабежи; греков убивали направо и налево, забирали как добычу и их ездовых лошадей, и мулов, и жеребят, и прочее добро. Убитых и раненых было столько, что не сосчитать… Со времени сотворения мира не было захвачено столько добычи в одном городе. Всякий располагался, где ему нравится, а недостатка в прекрасных жилищах в городе не было. В них охотно разместились крестоносцы и венецианцы. Они все испытывали радость и благодарили Господа за победу, которую Он им даровал, ибо те, кто был беден, теперь пребывали в богатстве и роскоши»{86}. С последствиями тех событий придется много десятков лет спустя столкнуться и Карлу Анжуйскому в его балканской и ближневосточной политике.

В-третьих, крестовые походы стали использоваться в качестве инструмента политической борьбы. Особенно ярко это проявилось в ходе Шестого похода (1228–1229)) организованного императором Фридрихом II Гогенштауфеном. Фридрих дал обет отправиться в Святую землю еще в 1215 году, юношей, отвоевав императорскую корону у своего соперника Оттона IV. В этой борьбе Фридрих пользовался поддержкой папы Иннокентия III. При преемниках Иннокентия, однако, ситуация изменилась — настолько, что Фридрих, рассматривавшийся ныне Римом как главная угроза политическому и духовному авторитету папы, был отлучен от церкви[54]. Тем не менее в 1228 году император с войском отплыл в Святую землю, сознавая, что тем самым не только исполнит данный им обет, но и нанесет ущерб своему главному противнику — папе: «Крестовый поход, не получивший благословения папы, был угрозой политическому положению папства как организатора священной войны и посредника — за счет своего права отпускать грехи — между Богом и человеком»{87}. Вряд ли что-то подобное этому «светскому» походу было возможно в предыдущем столетии.

Шестой крестовый поход отличался от нескольких предшествующих и тем, что оказался успешным. К тому же Фридриху II удалось избежать сколько-нибудь серьезных боевых действий. Воспользовавшись распрями между мусульманскими правителями Ближнего Востока, император Запада договорился с одним из них, султаном аль-Камилем, об условиях мира, выгодного для обеих сторон. Точнее, речь шла о перемирии на 10 лет — на этот срок Иерусалим возвращался под власть христиан, но оставался без укреплений; вдобавок мусульмане оговорили для себя свободный доступ к своим святыням, расположенным в городе. Иерусалим и прибрежные области, находившиеся под контролем крестоносцев, соединяла узкая полоса, своего рода коридор, также принадлежавшая отныне Иерусалимскому королевству[55]. В то же время святые места христиан, не защищенные укреплениями, оставались предельно уязвимыми для новой мусульманской атаки — что и подтвердилось в 1244 году, когда Иерусалим был вновь взят, разграблен и сожжен турками-хорезмийцами, союзниками сына аль-Камиля, султана ас-Салиха Айюба (о нем речь впереди). Таким образом, успех императора Фридриха оказался недолговечным.

Более того, договор Фридриха с аль-Камилем с самого начала представлялся многим как в мусульманском, так и в христианском мире предательством. Бароны крестоносных государств, при всей их слабости, были в ярости, так как их не допустили к переговорам. Патриарх Иерусалимский осудил соглашение как не имеющее силы, особенно с учетом того, что исламские святыни остались в руках мусульман. На руку скептикам играла не только стойкая враждебность папы к императору, лишившая Шестой поход благословения главы католической церкви, но и репутация самого Фридриха, который казался современникам человеком странным, а порой страшным, и уж во всяком случае далеким от канонов христианского благочестия. Обладая острым скептическим умом и солидными для своего времени научными знаниями[56], этот Гогенштауфен, окруживший себя мусульманами-наемниками с Сицилии и гаремом наложниц, чаще вел себя как античный император или восточный владыка, нежели как христианский властитель. Во время пребывания Фридриха в Святой земле многих христиан покоробила, по их мнению, чрезмерная терпимость императора к исламу. Например, арабские источники утверждают, что, проведя ночь в Иерусалиме, Фридрих якобы заметил, что сделал это, «дабы услышать крик муэдзина, созывающего людей на молитву»{88}. Так «торжество гибеллинской политики на Востоке одевалось в формы, которые давали церкви повод говорить о наступавшем царстве Антихриста»{89}.

Тем не менее поход Фридриха II имел большое значение для крестоносной эпопеи в целом. Прежде всего, он обозначил главную черту крестовых походов XIII столетия — в отличие от прежних времен, «амбиции и стремления великих держав и государей стали определяющими»{90}. Людовик VII, Филипп Август, Фридрих Барбаросса, Ричард Львиное Сердце — все они были монархами-крестоносцами. Но каждый из них, при всем своем честолюбии, являлся лишь частью грандиозного предприятия, задуманного и освященного западной церковью. Все перечисленные государи служили скорее орудиями, чем двигателями крестовых походов. Фридрих II положил начало иной традиции, при которой именно светский государь, вне зависимости от того, какие отношения связывали его с церковью, становился основной движущей силой всего предприятия. В этом смысле Людовик Святой шел по стопам Гогенштауфена, хотя германский император был злейшим врагом папства, в то время как французский король — лояльным союзником Рима, никогда не забывавшим, впрочем, о своих интересах.

Не менее важным моментом была и изменившаяся географическая цель походов. Эфемерность успехов Фридриха II в Святой земле показала, что удержать Иерусалим, не нанеся решающего поражения мусульманским владыкам Ближнего Востока, невозможно. Иерусалимское королевство и другие государства крестоносцев, за исключением разве что Кипра, где утвердилась династия Лузиньянов, к середине XIII века переживали глубокий упадок и не могли более служить серьезной базой для укрепления позиций христиан в этом регионе. Напротив, у мусульман такая база была — ей стал Египетский султанат, власть которого, несмотря на частые междоусобицы, распространилась на большую часть Сирии и Леванта. Еще во второй половине XII века иерусалимские короли Балдуин III, Амальрик I и Балдуин IV вели не слишком удачные военные экспедиции против египтян. Пятый крестовый поход (1217–1221) также был направлен в основном против Египетского султаната династии Айюбидов, и главным успехом, которого удалось добиться крестоносцам, стало взятие крепости Дамьетта в дельте Нила. Последующий марш на Каир, однако, закончился неудачей, отступлением христианского войска и сдачей Дамьетты. Неудивительно, что и Людовик IX избрал целью своей экспедиции 1248 года именно Египет.