Капитализм (сборник) - Олег Лукошин

Умер он то ли от инсульта, то ли от кровоизлияния в мозг. Хотя, вполне возможно, что это одно и то же. Бухал где-то с мужиками, шел домой, свалился по пути. Был бы день, может, и увидел кто, «скорую» бы вызвал. Но папашку угораздило свалиться в то самое время, когда стемнело: он провалялся всю ночь, а утром по нашу душу в дверь уже стучались добрые соседки-самаритянки. Кто-то из них заметил валяющегося в кустах мужика, узнал в нем моего родителя и посчитал своим долгом обрадовать нас радостным известием о его погибели.

Мы и в самом деле почти обрадовались. Отец достал и меня, и матуху. Бестолочь никчемная. Ни сам жизнь не мог нормально прожить, ни близким людям покой обеспечить. Мать в первые-то минуты вроде как тоже вместе со мной некую радость обозначила, но потом прикинула, в какую сумму обойдутся похороны, и предалась неподдельному и гнетущему отчаянию. Плавно перешедшему в краткосрочный и выразительный траур, сопровождавшийся потоками слез и надрывными воплями. Чтобы проводить батяню в лучший из миров, ей пришлось снимать с книжки половину от накопленных ей то ли десяти, то ли двенадцати тысяч. Можете представить, каким безгранично глубоким было ее отчаяние.

Завод железобетонных изделий вот уже почти два года как приказал долго жить, и матуху, так как возраст позволял, отправили на пенсию. Я считал, что ей крупно повезло, потому что более молодые ее коллеги остались вообще ни с чем. Пенсию она получала, разумеется, грошовую, но имела дополнительный доход, продавая поштучно школьникам сигареты у продуктового магазина. Так что какие-никакие деньги у нее все ж водились. На питание да на квартплату хватало.

Кстати говоря, с этими сигаретами она стала практически городской знаменитостью. Менты, которым, судя по всему, делать было совершенно нечего, устроили как-то раз рейд на предмет выявления неблагонадежных пенсионерок, впаривающих нерадивым школярам табачную отраву. В рейде участвовала съемочная группа с местного телевидения. В качестве жертвы эти бездельники выбрали мою мать. Подослали к ней какую-то деваху с бантиками, та купила у матери пару сигарет, и в этот самый момент, когда моя ничего не подозревающая матуха передавала девочке сдачу в сумме один рубль двадцать копеек, вся развеселая бригада в лице двух ментов, криворотой и шепелявой корреспондентки, а также видеооператора, которым на телевидении трудился отдаленно знакомый мне Витя Моргунов, бывший сантехник, с радостным гиганьем набросилась на бедную женщину. Менты составили протокол, выписали ей штраф – по-моему, аж на двести рублей, а зловредная корреспондентка, тыча матери в лицо микрофоном, прокурорским голосом спрашивала ее, как, мол, она до жизни такой докатилась и не стыдно ли ей сбивать школьников с пути истинного.

Мать торжественно послала всех на три буквы, извещением о штрафе пообещала вытереть жопу (чего не сделала, так как несколько минут спустя, когда развеселая компания отчалила в поисках других нарушительниц, порвала и выкинула его) и прокляла всю российскую власть от первых князей до последних президентов за то, что они поставили народ раком и не дают никому никакого житья. Этот ее эмоциональный монолог и был продемонстрирован в выпуске местных новостей. Блин, первый раз в жизни я был горд за свою мать!

Короче, жили мы хреново. То есть попросту перебивались с копейки на копейку. Профессия моя, полученная в бурсе – а по примеру матери я пошел в формовщики – в связи с закрытием завода оказалась невостребованной. Два года, на радость матери, я прокантовался в армии. Служил во внутренних войсках – охранял зеков в одной мордовской колонии. Служба прошла нормально, грех жаловаться. Имею две благодарности от начальства. Даже в отпуск на неделю приезжал.

Мать пару недель, как я из армейки домой возвратился, создавала видимость радости. А потом начала прессовать меня по поводу работы. Как будто я сам не знал, что куда-нито устраиваться надо. Только куда? Ходил я в несколько мест. То образование не такое, то работа напрочь гнилая. Вот продавец, к примеру. Не знаю, как другие там трудятся, а я бы ни за что не смог. Унизительная профессия. Перед всякими раздолбаями, которые строят из себя кого-то охренительно крутого, прогибаться я не умею. Видел в нашем «Эльдорадо» как-то сцену: стоит такой урод с печатками на пальцах и на продавца, щупленького парнишку в белой рубашке, орет. Типа продал он ему бракованный товар. Жалко пацана стало, я даже вмешаться хотел, а потом решил, – чё я буду за справедливость, которой в принципе не существует, выступать-то? Да, может, и пацан тот тоже не прав. Может, на самом деле брак подсунул. Хотя, с другой стороны, если привезли такой, он-то здесь при чем? Короче, жопа полная вся эта торговля, от одного вида магазинов блевать тянет. Не мое это.

Был вариант в охранники пойти. Это я бы смог. Но банковский воротила, который со мной на эту тему беседу вел, почему-то сразу же невзлюбил меня. Он, видать, приблатненный какой-то, и сильно не понравилось ему то, что я на зоне братков сторожил.

– Вертухаем, значит, служил? – спрашивает.

Ну вертухаем, и что с того? Я себе службу не выбирал. Может, и в десантники бы пошел с удовольствием, так не послали же.

– Гнилое это дело, – продолжает. – Ну да ладно, – подумавши о чем-то, говорит, – люди нам нужны. Поспрашиваю о тебе. Если никаких обид на тебя у народа не осталось, так и быть, возьмем.

Никаких обид, ни хера себе! У народа! Это он зэков так поименовал. Какие у них обиды на меня могут быть? Я с пацанами тамошними в конфликты никогда не вступал. Помогал даже, чем мог. Проносил кой-чего. Хотя и рисковал этим.

В общем, отвратил меня чувак этот от работы охранником.

– Да вообще-то с матерью надо посоветоваться, – говорю ему. – С любимой девушкой. Вдруг они не поддержат мой выбор?

Эти слова чуть вообще его из себя не вывели. Я видел – закипает весь. Ну, я быстренько свалил, чтобы больше морду его не видеть. О трудоустройстве уже речь не шла.

Девушка… С девушками, по чесноку если, дела тоже фигово двигались. Собственно говоря, вообще никак не двигались. Но это между нами, ладно? А то как-то неприлично признаваться, что у меня тогда девушки не было. Что исключительно дрочил в то время. Не подумайте чего, я девственником тогда уже не был. До армейки, как положено, успел отметиться на этом поприще. Бухали как-то с пацанами, двух девах сняли. Девка никакая уже была, плохо соображала что к чему, но мне показалось, что я очень неплохо себя показал. Даже вроде как удовлетворил ее. По крайней мере, она улыбнулась мне, когда все закончилось.

В армии пацаны тоже девок снимали, вокруг зоны вертелись некоторые. Но они денег стоили, а я чё-то жалел бабло на них. Да к тому же один пацан, из дедов, шепнул мне, что лучше с ними не надо. Потому что сифилитички конченые. Я ему поверил.

Так что на то время я всего раз с женщиной был. Маловато, конечно, ну да что поделаешь. Мне, кстати говоря, все это блядство вообще не по душе. Я такую найти хотел, чтобы навсегда. Чтобы жениться можно было, детей завести. То ли запросы высокие были, то ли чё, но не видел я таких поблизости. Наши девки – это еще то зрелище. Одна другой страшней и говнистей. Говорить-то даже неприятно, не то что какие-то отношения начинать.

Вот так и шел месяц за месяцем, а я все дома сидел. Тут отец богу душу отдал, мать вообще нервной стала. Каждый день с утра до ночи пилила.

Короче, я рад был, когда возник вариант с шабашкой. Поговорили с Сергеичем, я собрал вещички – и отчалил.

Бригада наша состояла из четырех человек. Кроме меня с Сергеичем был еще один парнишка моих лет, ну, может, постарше года на два – Витьком звали. Я, пока дело до основных событий не дошло, воздержусь от высказываний в его, так сказать, адрес, но не могу смолчать, что человеком он весьма гнилым оказался… Хотя тпррру-у-у, рано, рано я это выдал. Так нельзя. Я ведь не сразу про эту гниль понял. Поначалу-то ничего не подумал – ну, пацан как пацан. Хоть и не очень он мне понравился. Взгляд у него какой-то неприятный. Впрочем, это я сейчас отмечаю, уже опосля, когда могу все сопоставить и, соответственно, кой-какие глубокомысленные выводы сделать. А тогда, конечно, я ничего такого не думал.

Главным же в бригаде, бугром, был Павел Аркадьевич. Опытный, бывалый такой работяга, где только и по каким только специальностям не работавший. Спокойный мужик, приятный. Никогда не суетился, никогда голос не повышал. В работе, если чего я не понимал, все объяснял без истерик. Хороший мужик. Его мне по-настоящему жалко. Ладно, дети у него взрослые, а то бы тяжело семье пришлось без такого надежного кормильца.

Блин, опять я вперед забегаю! Все, все, не буду больше. А то неинтересно потом будет. Ну а вы, если вдруг начну преждевременно информацию выдавать, одергивайте меня, ладно?

Работать мы подрядились на строительстве дома. Или коттеджа, как сейчас любят говорить. Строил его на берегу Лосихи – это речка такая – некий новорусский буржуин. Фамилия его была Дятлов, звали Валерием.