Назначенье границ - Татьяна Апраксина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трудно было не считать его шпионом короля Тидрека, а в том, как быстро ди Кастильоне втерся в доверие к неуживчивому и упрямому Марку и вовсе было что-то неприятное. Тоже… сверхъестественное явление. В своем роде. А уж то, что генерал де ла Валле при романце обретал несвойственное ему добродушие, и многие ссоры оборачивались безопасными шутками и милейшим дружеским разговором, вообще у канцлера в голове не укладывалось.
А теперь это воплощение дипломатической любезности и здравомыслия едва только зубами не скрипит… и того гляди укусит исповедника. Хотя очень, очень старается быть вежливым. Что ж, нельзя сказать, что я его не понимаю. Сейчас.
— В нашей мозаике, сын мой, остались лишние куски смальты. Чудеса видели вы, видел Марк — и видел Ренье. Допустим, Марк — подкидыш, хотя на эту роль больше подходит его сводная сестра. Допустим, вы… заметили лишнее, потому что вы — суеверный сицилиец, знакомый со святыми отшельниками. Но Ренье там, где это не касается человеческих чувств, верит только в то, что видел, слышал и осязал. И я бы рад считать его подкидышем, но, боюсь, что он всего лишь бедствие нашего рода. А видели только вы трое и больше никто. Скажите, были ли еще происшествия, в которых участвовали вы трое… и только вы?
— Происшествия? Нет, не припоминаю. А вот что касается девицы Марии, не в последнюю очередь я вернулся потому… — потому что из всех женщин на свете для Марка существовала одна, и вовсе не племянница канцлера. С детьми народа холмов такое часто случалось. Тот человек, на которого был похож генерал де ла Валле, тоже, если верить слухам, относился к собственной сестре совсем не по-братски. Марк не догадывался, что генерал ди Кастильоне знает его тайну — а Пьетро не понимал, как можно было не видеть?
— …что ожидали, что Орлеан станет неподходящим местом для незамужних женщин определенного происхождения? Я на вашем месте решил бы то же самое, но в ваше отсутствие у нас случилось собственное чудо… которому я и обязан этим столпотворением на улице. Мы уже пять дней как воюем с Арелатом. Мы — это добрые католики и добрые вильгельмиане Аурелии… разве вы с командующим и его адъютантом не покидали колонну за два дня до событий?
Пьетро сел свободнее, впервые за все время «исповеди» взглянул в лицо собеседнику. Разговор, кажется, окончательно свернул с неприятной ди Кастильоне темы. Слава Господу… Пьетро всегда знал, что епископ его недолюбливает, знал весь список подозрений — и в шпионаже в пользу Ромы, и в принадлежности к одному из тайных церковных орденов, и даже в противоестественном влечении к Марку; знал, но относился к этому равнодушно, как к капризам погоды… но тут Его Преосвященство, кажется, решил отыграться за все прошлые годы сразу и превзошел себя. И выбрал очень неудачный момент. Говорить о том, что случилось на поле у Рагоне, ди Кастильоне не мог. Слова путались в горле, затыкали его, словно войлок.
Карета казалась тесной, теснее гроба, и отчего-то пахло пылью — казалось, вот-вот вылетит, запорхает над головой жирная откормленная моль…
Он поступил правильно. В точности выполнил приказ Марка — а что он еще мог бы для него сделать? Только это. Если уж не смог оказаться на месте де ла Валле — а насколько всем было бы проще, и канцлеру, и незаконной дочери коннетабля, и самому Пьетро. Но он не дитя древнего народа, а отец — отнюдь не прелат Ромской церкви, всего лишь правитель небольшого городка — не посвящал его Сатане еще при рождении; не повезло, не удостоился…
— Если это — происшествие, то должен исповедоваться в целом списке подобных прегрешений. Боюсь, что большая их часть повредила общей невинности сьера Дювивье… во всех отношениях.
— Совершенно не представляю себе, чем посещение поля сражения могло повредить невинности моего племянника после года в обществе графа де ла Валле. — Его Преосвященство очень любит своего единственного племянника, и как ни пытается это скрыть за вечной иронией и шуточками при случае — не выходит. — Чего он не знал на этот раз?
— У вас здесь хорошо помнят, что молитва епископа Анниана защитила Орлеан от гуннов, но забыли, что случилось потом и почему эти гунны не вернулись. В общем, как и большинство, он имел до неприличия скудные представления о том, что происходило на месте нашей прогулки тысячу лет назад.
— Тысячу — вы тоже обратили внимание?
— Тогда этот благословенный город уже был спасен. Чудом.
— Но вы же считаете, что нынешнее чудо имело иную природу?
Пьетро покачал головой… потом решительно кивнул.
— Не важно, чьим посредством. И я могу ошибаться. Но мне казалось, что вы спрашиваете меня, что можно сказать городу…
— Что это дело случилось по заступничеству святого Эньяна?
— Да хоть самого Флавия Аэция — кто может доказать, что это не так?
— Вы.
— Я могу исчезнуть. На время или навсегда. Пусть считают, что я погиб в бою, — как и должен был. Только слишком увлекся, преследуя противника, а потом они с безымянным арелатским офицером сидели на краю поля, залпом опустошив фляжки, молча — и смотрели, как с неба проливается пламя. Багровое, алое, померанцевое, желтое, сине-прозрачное пламя, бесконечный поток, хлещущий на землю из злой черной тучи… — Правда, остаются эти двое, сегодняшних.
— Вы имеете в виду героических солдат королевы, которые с риском для жизни спасли меня от покушения? Раненому, конечно же, померещилось — в такой суматохе на темной улице это неудивительно. Если он и расскажет, что видел вас, ему можно будет не поверить. А мне будет приятно, если архиепископ задумается о том, что произошло у Рагоне, кто тому причиной и не может ли нечто подобное случиться где-нибудь еще.
Да и исчезать навсегда вам не придется. Как я уже говорил, у нас тут вышло свое чудо… вполне достойное святого Эньяна, кстати — так что вам будет достаточно отпустить бороду и пересечь один узкий пролив. С рекомендациями Его Высочества на островах вас примут прекрасно, а Трибуналу туда хода нет… Тысяча лет, — кажется, д'Анже думал вслух, — если бы я мог быть уверен. Святой… оказался бы очень кстати, особенно в виду… — он сделал короткий жест в сторону дома. — Возможно, на юге бы успокоились. Странно, кстати, что наши арелатские друзья послали всего двоих.
— Странно, — Пьетро опять смотрел на руки. На предложение он не ответил — нужно было его хорошенько обдумать. Может быть, лучше вернуться домой, в тихую и спокойную Кастильоне-ди-Сичилью. Хотя рано или поздно доминиканцы доберутся и туда. Нет, он уверен, что уезжать еще не время, пусть и не осталось ни одного ясного ему повода дальше пребывать в совершенно чужом теперь Орлеане. Столица была городом Марка, это он здесь чувствовал себя как рыба в воде, хоть и клялся, что ненавидит Орлеан, а городом ди Кастильоне не стала. Но — рано… почему? Что еще не сделано? — Ваше Преосвященство, вы не хотите предупредить наше… новое чудо святого Эньяна, что им следует быть еще осторожней, чем вам? Вильгельмианам, чужим вильгельмианам много легче к ним подобраться, а их смерть остановит войну не хуже вашей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});