Журнал «Вокруг Света» №05 за 1978 год - Вокруг Света

В трудные периоды бирманец обращается со своим «сада» к толкователю, который ознакомится с гороскопом и за определенную плату даст совет, как следует себя вести. Возле крупных пагод есть целые улицы всевозможных гадальщиков, толкователей, хиромантов, графологов и нумерологов — на любой вкус.

К гадальщику можно обратиться и не имея при себе «сада». Достаточно помнить день недели и час своего рождения, и вам вычислят все, что надо. В Сириаме, недалеко от Рангуна, живет знаменитый гадальщик, услугами которого, как говорят, не брезговали и министры. Гадальщик этот принимает на втором этаже собственного дома (на первом нечто вроде зала ожидания). Маленький хитренький старичок в бледной клетчатой юбке и выцветшей курточке, сидя на гладкой соломенной циновке, отвечает на вопросы с помощью бронзовых фигурок, которые каким-то образом по этим циновкам двигаются: кланяются, кружатся, скользят. Я брал эти фигурки в руки, приподнимал циновку (с любезного разрешения хозяина), но не сумел разгадать, в чем тут дело. Сами же предсказания оказались не особенно интересны.

Дорога на Лекоко

Что меня всегда удивляло в бирманцах — это их умение легко и спокойно относиться к любым житейским неурядицам. Как-то раз нам вздумалось совершить поездку в дельту Иравади. Путешествие обещало быть приятным: переправа на сампане через Рангун-реку, затем часа три на «джипе» по хорошим равнинным дорогам и еще столько же на пакетботе к морю. Нам хотелось посмотреть, как выглядит это исполинское болото именно в сезон дождей. Бирманские друзья отнеслись к нашему причудливому желанию с пониманием, но довольно прохладно: «В дельту? Пожалуйста. Под дождем? Если вам так угодно». Единственный вопрос, который задал нам осторожный коллега, звучал примерно так: «А что там, собственно, делать?» — «Купаться!» — отвечали мы.

Естественно, без провожатых нас туда никто бы не отпустил, и бирманские друзья, вообще очень легкие на подъем, принялись собираться с мудрой и неторопливой обстоятельностью. Мы намеревались захватить с собой только полотенца и зонтики и были крайне удивлены, увидев, что багаж наш составил шесть объемистых тюков общим весом около полутораста килограммов.

Прекрасным солнечным утром (выдаются такие и в сезон дождей) мы погрузились в сампан и отчалили от пристани Рангуна. Мы шумно радовались, а наши бирманские спутники сдержанно улыбались.

Дельта встретила нас неприветливо. Невесть откуда навалились тяжелые тучи, все померкло, и мы оказались стиснутыми между двумя плоскостями: небо, тяжелое, как утюг, полыхало желтыми молниями, каналы и протоки поблескивали в ответ. И разразился ужасающий ливень. Сказать, что мы промокли до нитки, значило бы ничего не сказать: брезентовые борта нашего «джипа» были предусмотрительно опущены и подстегнуты, и мы сидели в гремящей коробке кузова буквально по шею вводе. «Вернемся?» — спросил нас бирманский коллега. Отфыркиваясь, мы ответили: «Нет». Следует заметить, что бирманцы неодобрительно относятся к проливным дождям: даже монахам буддийский устав предписывает отсиживаться в сезон муссонов по своим монастырям.

В пять минут мы себя почувствовали столь же освеженными, как после купания в Карском море. А что было говорить о бирманцах: у них буквально зуб на зуб не попадал. Эта пытка водой и пронизывающим ветром продолжалась ровно столько, сколько планировалось: три часа, и ни минутой меньше. В довершение всего оказалось, что пакетбот, на который мы рассчитывали, отправляется к открытому морю далеко не так регулярно. Депутат местного совета, к которому мы зашли обсушиться (а заодно и информировать его о пути нашего следования), пришел в ужас: «Как? Вы едете в Лекоко? Да там же сейчас полным-полно водяных змей, они приплывают туда со всей дельты». Мы дипломатично молчали. Бирманский же коллега, отжимая свою юбку, рассудительно заметил, что обратный путь до Рангуна вряд ли что-нибудь скрасит, поэтому значительно логичнее двигаться вперед. Мы двинулись к пакетботу.

Пассажиры пакетбота отнеслись к нашему появлению на палубе очень трогательно. Торговки с огромными связками бананов, крестьяне и ремесленники, продавшие в столице свой товар, засуетились, уступая нам лучшие места, помогая поудобнее расположить багаж, наперебой угощали скудными лакомствами, запасенными в дорогу. Они, по-видимому, решили, что мы бедные чужестранцы, безнадежно заблудившиеся в дельте, — так оно, собственно, и было. Мы поделились с попутчиками своими припасами, уселись поудобнее и принялись извиняться перед бирманскими друзьями за причиненные им неудобства. Друзья не стали нас заверять, что все в порядке и, напротив, им очень приятно. Они лишь пообещали нам, что дальше будет еще хуже, и, присев у фальшборта на корточки, принялись грызть сушеный горох.

Увы, они оказались правы. Едва лишь наш пакетбот (двухпалубное, довольно ветхое сооружение, моторист которого сидел внизу, в машинном отделении, под зонтом) вывалил из протоки на чистую широкую воду, как началось невообразимое. Огромная волна мутно-коричневой воды, пришедшая из Мартабанского моря, приподняла судно, и, не успели мы опомниться, как причалили к верхушкам окрестных деревьев. Дальше ходу не было: слишком высокая вода, пояснили нам. Надо сказать: прибрежное население, привыкшее, наверно, к подобным оказиям, довольно оперативно пришло на помощь пакетботу. Откуда-то из чащи ветвей появились плоскодонные лодки, все пассажиры были перегружены, и мы вновь обратились к нашим друзьям с безмолвным вопросом: что делать? «А ничего, отвечали друзья. — Плыть-то дальше нельзя? Нельзя. Значит, надо оставаться на ночь». Мы робко возражали: провести ночь (уже темнело) на верхушках полузатопленных деревьев нам не улыбается. Где-то вдалеке виднелась твердь в форме то ли холмов, то ли твердорастущих пальм. «Ну что ж, — отвечали друзья, — до берега мы доберемся на лодках, а дальше до Лекоко восемь миль пешего ходу». И удивительно: ну хоть бы они рассердились или даже огорчились. Восемь миль пришлось идти по вязкому берегу, да еще с громоздкой поклажей... а ведь это мы втянули их в сомнительное предприятие.

Рисовая межа привела нас к центральной усадьбе кооператива. Председатель правления, удрученный нашим видом, выделил свободную двухколесную колымагу, и два буйвола за какие-то полтора часа доволокли нас до вожделенного Лекоко.

И тут муссоны решили сделать приличную передышку: небо над Лекоко сияло наутро головокружительной синевой. Синева эта продержалась неделю: ровно столько, сколько нам было нужно, чтобы насладиться купанием в коричневой воде среди серых и рыжих водяных змей...

...Один из рангунских толкователей, к которому я завернул из любопытства (уж очень мрачные картинки были нарисованы на стенах его балагана), настоятельно рекомендовал мне вплотную заняться торговлей рисом и ни в коем случае не подписывать никаких векселей. Взамен он обещал мне, что я непременно приеду в Бирму вторично. Здесь, право же, есть над чем подумать. Не знаю, насколько удачлив я окажусь как рисоторговец и удержусь ли от искушения подписать какой-нибудь вексель, хоть завалящий. Но меня радует мысль, что когда-нибудь, пусть не скоро, я снова окажусь среди друзей, в стране под золотым зонтом.

Валерий Алексеев

Хранители звонов

В Ростове Великом я бываю часто и всякий раз еду туда с каким-то особым настроением. Можно неспешно походить по городу, рисовать и писать, вдоволь поработать в местном музее. Наконец, здесь так легко приходят воспоминания...

Ноги сами ведут меня к Ростовскому кремлю. Среди сияющих белизной стен и золотых куполов особенно приметна могучая четырех арочная звонница. В сквозных пролетах ее еще издали видны огромные колокола.

Колокольный звон. С глубокой древности он сопутствовал жизни народа, созывая на битву, оповещая о пожаре, провожая людей в последний путь, приветствуя возвращение героев о поля брани.

Своими звонами издавна славились Новгород Великий, Псков, Москва. Но такого многоголосия, как в Ростове, все-таки нигде не было. На звоннице ростовского Успенского собора тринадцать колоколов. Самые большие имеют свои имена, данные народом за их голоса. Басистый «Сысой», отлитый мастером Фролом Терентьевым в 1689 году, весит две тысячи пудов. Он дает низкую ноту «до» большой октавы. Два других колокола в тысячу и пятьсот пудов — «Иолиелей» и «Лебедь», отлитые Филиппом и Киприаном Андреевыми в 1682—1683 годах, дают ноты «ми» и «соль» большой октавы, составляя с «Сысоем» мажорное трехзвучие. Из остальных колоколов точно датируются восьмидесятипудовый «Баран», отлитый Емельяном Даниловым в 1654 году, и стосемидесятипудовый «Голодарь», заменивший в 1856 году разбитый древний колокол с тем же именем.