Крошка-месть - Светлана Алешина

Девушка в кресле, укрытая старым шерстяным пледом, была так красива, что у Лизы перехватило дыхание. Эти огромные глаза, такие странные и прозрачные, голубовато-бирюзовые, приковали к себе Лизин взгляд.

— Здравствуйте, — девушка протянула ей узкую, изящную руку с длинными пальчиками. Жест получился царственный, как у инфанты во время приема званых гостей.

— Здравствуй, — мягко ответила Лиза. — Меня зовут Лиза…

— А меня Ася, — откликнулась девушка. — Папа вас не пускал, потому что вам не верит.

— Как это?

Лиза беспомощно оглянулась на Арбузова.

Но тот стоял, глядя мимо нее. Все его внимание забирала дочь, равно как и любовь.

— Ну, вот так… Папа, можно я ей все расскажу?

— Ася! — попробовал остановить ее Арбузов, но Ася отмахнулась:

— Нет, папа! И потом, чего ты так боишься, ведь мы с тобой ни в чем не виноваты! И следила за тобой какая-то рыженькая девушка, а вовсе не эта!

Она снова повернулась к Лизе и выпалила:

— Понимаете, Лиза, папа считает, что вы частная сыщица и вас наняли наши враги… Представляете, какой у меня глупенький папочка?

Глава 11

Все время, пока шло наше «светское общение», Тамара Николаевна нервничала.

Ее драгоценный Леша, напротив, явно наслаждался моментом, причем мне показалось — его радует тот факт, что его маменьке не по себе.

«Бог ты мой, ну и тип!» — думала я, пытаясь не смотреть на этого маленького, сморщенного уродца. Я не отношусь к людям, у которых чей-то физический недостаток вызывает отвращение. Но в случае с Лешей Дындой мне начинало казаться, что господь хочет посредством его нетривиальной внешности предупредить всех, кто общается с ним, об изъянах души.

Сразу могу сказать, что у Леши никаких комплексов относительно внешнего облика не было. Он, нисколько не смущаясь, буравил меня своими глубоко посаженными глазенками, явно считая меня осчастливленной его вниманием.

То есть Леша был личностью примечательной и отталкивающей одновременно. Я не могла бы сказать, что беседа с ним была неувлекательной и скучной, — наоборот! У парня был неплохо развит интеллект, он явно много читал и отличался оригинальным суждением по поводу искусства.

Но…

Нередко это суждение было чересчур оригинальным.

Итак, я сидела, тщетно пытаясь расслабиться, поскольку желание расслабиться под таким пристальным взглядом можно смело назвать утопическим. Он не то чтобы раздевал меня взглядом — нет, это было бы слишком просто! Он пытался раздеть мою душу, понимаете? У меня возникло такое ощущение, что он снимает покров за покровом, пытаясь определить слабые ее стороны. Нет, его не интересовала как таковая моя любовь к Вийону, которого он неплохо знал! Он, как психоаналитик, пытался найти в этом моем увлечении некое низменное начало. Но если от подобных попыток со стороны психоаналитика появляется ощущение гадливости, насмешки и желания подняться и уйти, послав его вместе с господами Юнгом и Фрейдом подальше, то тут в моей душе образовался странненький такой симбиоз чувств — мне, во-первых, стало страшно. А во-вторых… Мне было интересно, понимаете? Как в боксе — раунд! Кто выиграет? Моя душа или этот странный тип, явно пытающийся добиться от меня отвращения к самой себе?

— «Всю ночь ловите до рассвета поклонников любого сорта — желанны вы лишь в дни расцвета».

Процитировав Вийона, он замолчал, с многозначительным видом откинувшись на спинку кресла, в котором он смотрелся, как карла на троне в царстве великанов.

— И что? — поинтересовалась я, продолжая поглощать салат из мидий.

Наш спор, неслышный для посторонних ушей, понятный только нам, длился уже около часа.

С виду же все это напоминало невинную беседу о поэзии.

— Странно, что вас интересует поэт, так рисующий женщину…

— Вы вырываете строфу и, забывая, что героиней оного стихотворения является «прекрасная оружейница», то бишь падшая женщина из простонародья, переносите ее отношение на ни в чем не повинного Вийона. А поэт именно тем и хорош, что рисовал образ. Или вы считаете, что все обязаны произносить только свои собственные мысли?

— Ну, — хихикнул он. — Я и сам в некотором роде… художник.

Он ожидал моего вопроса.

— Леша! — одернула его мать.

— Вы художник? — спросила я.

— Я хотел бы им стать, но…

Он коротко вздохнул, разведя руками:

— «Ты обезьяна, ты урод, общаться с коим неприятно…» Это тоже ваш любимый Франсуа.

— Я думаю, вы немного зациклены на проблеме вашей внешности, — сказала я. — Многим плевать, как вы выглядите.

— Да, но… Большинство шарахается от меня, стоит появиться на улице.

Мне стало его жалко.

— Если всмотреться в их черты, — сказала я, — то не найдешь много красивого… Может быть, они крепки телом, но нередко в их лицах преобладает выражение отвратительной тупости!

— Вот! — Он даже подскочил в своем кресле, потирая руки. — Вот что я и хочу вам сказать! Тупость, похоть, пошлость… Почему это кажется привлекательным?

— Смотря кому, — возразила я.

— Большинству, моя инфанта! — горестно заявил он. — Увы, большинству нравится именно это…

— Они просто к этому привыкли, — пожала я плечами. — Ежели бы они с детства слушали Марчелло, а не какую-нибудь девицу с пошлыми вкусами, пошлой внешностью, может быть, они иначе бы выглядели… Понимаете, нельзя обвинять людей в том, к чему их приучили. Есть люди, которые вообще из всех на свете фильмов предпочтут порно, но…

Он как-то странно дернулся и широко заулыбался.

— Но из этого не следует, что надо снимать только порно, забыв про мультики, — закончила я мысль.

— Вы не понимаете, Сашенька! — тихо сказал он с печалью в глазах. — Мир устроен так, что он и сам превратился в сплошное «криминальное порно». Просто…

Он отпил из бокала глоточек янтарной жидкости и договорил грустно:

— Просто вы этого пока еще не заметили! Вы живете в придуманном мире, иллюзорном, созданном специально для вас, а в мире другом, грубом, реальном, животном мире все не так! Там правит бал Сатана, а танцует под какофонию скрипки толпа… Так называемый «профанум вульгус». Невежественная чернь.

Тамара вздрогнула и посмотрела на своего сына.

— Постой, что ты только что сказал?

Он едва заметно поморщился, пытаясь своим видом показать ей, что она является представительницей этой черни.

— Про-фа-нум вульгус, — четко произнося каждый слог и не убирая с лица демонстративной скуки, повторил он. — Это латынь, мамочка… А почему это произвело на тебя такое оглушительное впечатление?

Она не хотела говорить с ним о своих опасениях, преследованиях и прочих вещах, ибо его покой был для нее дороже всего.

Ограничившись слабым пожатием плеч, она посмотрела в сторону окна, занавешенного плотными бархатными гардинами, и пробормотала:

— Так, ничего особенного. Значит, вот как это звучит…

— Да что звучит, мама? — теряя терпение, воскликнул он. — Ты сама учила меня, что, находясь в обществе, нельзя говорить загадками!

— Я…

Она не хотела, черт побери, говорить об этом при нем!

— Прости, пожалуйста, Алексей! Но это касается только меня…

Она поднялась со стула и произнесла:

— Я вынуждена оставить вас ненадолго… Простите.

С этими словами поспешно прошла в свою комнату, где, опустившись в кресло, со вздохом повторила эти странные и такие зловещие слова:

— Профанум вульгус.

Я проводила ее взглядом. Замешательство Тамары при последних словах Алексея не укрылось от меня.

Неужели?

Не эти ли слова произнес неведомый преследователь?

На непонятном для Тамары языке — латынь и была для нее непонятной… Или тут сыграло роль сходство? Может быть, там вообще звучало какое-нибудь «ин вино веритас»?

— Вы меня не слушаете, — укоризненно заметил мой странный собеседник.

— Нет, что вы… Я слушаю, — возразила я.

— Да нет. Ваш взгляд направлен на дверь, за которой только что скрылась моя мать. Можно подумать, вас прежде всего интересует она. Интересно, черт возьми! До чего ж интересно!

Он улыбался.

Он вообще был похож на избалованного ребенка, который забавляется действием своих проделок на раздражающих его взрослых.

— Послушайте, сейчас, когда моя мать нас оставила, может быть, вы все-таки доверитесь мне? И расскажете, что вас с ней связывает?

Он смотрел мне прямо в глаза, и взгляд у него был не самый приятный на свете.

Внутри его глаз притаился холод, и я поежилась невольно — что-то в этом парне меня насторожило!

— Это вам только показалось, — попыталась я уйти от ответа.

— Бросьте, — выплюнул он слова с гадливой гримасой. — Женщины все созданы для вранья, и вы не исключение!