Дочери принцессы - Джин Сэссон

С этого момента Амани так же яростно возненавидела своего дядюшку, как ненавидела своего бесчувственного братца я, когда была маленькой девочкой.

Согласно мусульманской вере собаки являются нечистыми животными, именно это послужило причиной особого гнева и отвращения Али. Ислам требует вымыть посуду, из которой пила собака, не менее семи раз, причем первый раз мыть посуду полагалось водой, смешанной с землей.

Али – мой единственный брат, и несмотря на постоянные то и дело вспыхивающие противоречия, он все же считал необходимым поддерживать отношения с моей семьей. Карим заставил Амани позвонить дяде по телефону и принести извинения, но из-за эпизода с Наполеоном Али не показывался у нас на протяжении еще двух месяцев. Когда наконец, сменив гнев на милость, Али успокоился и решил возобновить свои визиты к нам, он предварительно позвонил и убедительно попросил проследить, чтобы слуги заперли Наполеона подальше. Я очень переживала из-за плохо скрываемой злости Амани, поэтому она очень растрогала, когда в день визита Али вошла в гостиную и, взяв на себя роль хозяйки, предложила дяде стакан свежеотжатого сока грейпфрута. Приятно удивленный, Али сказал, что действительно очень хочет пить.

Я буквально сияла от гордости, глядя, как мое красивое дитя преподносит Али стакан сока и тарелку с миндальным печеньем. Ее поведение было выше всяческих похвал. Я одарила ее счастливой улыбкой и решила, что в следующий раз, когда пойду в магазин, непременно куплю ей какой-нибудь подарок.

Али тоже одобрительно улыбнулся и заметил, что в один прекрасный день Амани осчастливит какого-нибудь удачливого человека.

После того как Али уехал, я обнаружила Амани в ее спальне. Она так громко хохотала, что со всех сторон сбежались слуги, чтобы узнать о причине такого безудержного веселья.

Изумленной аудитории Амани сказала, что дядюшка отведал сок из стакана, предварительно вылизанного дочиста сворой питомцев! Но это было еще не все, прежде чем подать Али печенье, она позволила освобожденному из неволи Наполеону облизать их!

Слуги с удовлетворением ухмылялись, потому что не слишком жаловали Али.

Я старалась сохранить строгое выражение лица, но это мне плохо удавалось, и лицо мое подергивалось, пока я пыталась удержаться от смеха. Наконец, отказавшись от родительских принципов, я, сжимая дочь в объятиях, принялась без удержу хохотать.

Впервые в жизни Амани проявила качества, которые позволили мне надеяться, что все же она была порождением моей плоти.

Я понимала, что мне следует отчитать Амани за поступок, который вызвал бы у Али сердечный приступ, узнай он правду, но я едва была в состоянии скрыть свою радость. Когда я со смехом поведала, о случившемся Кариму, на мое веселье он посмотрел с таким нескрываемым ужасом, что мне показалось, что он сомневается в здравом уме людей, которых любит.

После моего признания долготерпению Карима пришел конец. Охваченный мусульманским гневом, вызванным выходкой нашей дочери, обеспокоенный ее чрезмерным увлечением животными, Карим заявил, что такое огромное число животных в доме пагубно сказывается на всей нашей жизни, поэтому он настаивает на том, чтобы мы сели с нашей дочерью и спокойно обсудили ее явно маниакальное поведение. Прежде, чем я успела как-то отреагировать, муж мой по внутреннему телефону приказал Амани немедленно пройти в нашу половину дома.

Карим и я поджидали ее в гостиной возле, нашей общей спальни.

Амани с живой грациозностью ворвалась в нащу комнату, черные глаза ее светились любопытством.

Не успела я объяснить ей создавшееся положение, как Карим без обиняков спросил:

– Амани, скажи мне, какова цель твоей жизни?

Амани с детской прямотой, ни минуты не колеблясь, ответила:

– Спасти от человека как можно больше животных.

– Спасение животных – это не более чем честолюбивое увлечение богатых европейцев и американцев, – сердито возразил Карим. Он посмотрел на меня так, словно во всем была виновата я одна, и сказал: – Султана, я думал, что твой ребенок будет более благоразумным.

Глаза Амани стали наполняться слезами, и она попросила разрешения покинуть комнату.

Почувствовав неловкость при виде женских слез, муж мой решил изменить свою ядовитую тактику. Карим смягчился и заговорил совершенно серьезно.

– Амани, что же ты будешь делать после того, как спасешь всех животных?

Амани сжала губы и устремила взгляд в пространство. Ничего не ответив, она постепенно вернулась в реальный мир. Не будучи в состоянии сформулировать свои мысли, она только взглянула на отца и пожала плечами.

Мудро обходя стороной ее большую любовь к живым существам, Карим объяснил ей, что у каждого человека в жизни должна быть какая-то цель, которая побуждала бы к действию и вдохновляла других людей. Он напомнил Амани о том, что для четвероногих друзей она могла бы сделать много другого полезного, оказывая благотворное влияние на цивилизацию. Он добавил:

– Совершенствование общества ложится на плечи именно тех, кто не доволен существующим порядком. Только неудовлетворенность несовершенством цивилизации толкает человечество на поиски путей ее улучшения.

Это заявление заставило Амани усмехнуться. Она повысила голос и задала отцу очевидный вопрос;

– В Саудовской Аравии? Что в этой стране может сделать женщина такого, что возымело бы действие?

Моя дочь посмотрела на меня, явно намереваясь услышать одобрение.

Только я собиралась возразить Кариму, как он оборвал меня и, к моему великому изумлению, указал на меня нашей дочери, сказав, что я, как незаурядная женщина в Саудовской Аравии, не ограничила себя жизнью королевской бездельницы, но получила хорошее образование и теперь использую свои знания в борьбе за права других женщин. Далее он добавил, что наступит день, когда роль женщины станет более заметной, и наше влияние будет ощущаться не только в стенах наших домов.

Ошеломленная словами Карима, я ничего не смогла добавить к уже сказанному. Никогда раньше муж мой не признавал за мной правоты моих взглядов относительно свободы женщины.

После беседы, длившейся более часа, Амани пообещала отцу, что постарается заботиться не только о животных и непременно найдет более важную цель в жизни.

Оставаясь любящим, нежным ребенком, Амани поцеловала нас перед сном и пожелала спокойной ночи, сказав на прощанье, что ей есть о чем подумать. Закрывая дверь нашей спальни, она повернулась к нам еще раз и с чудесной улыбкой добавила:

– Я люблю тебя, папочка, и тебя, мамочка, тоже. – Этим она напомнила нам невинное дитя, которым она все еще была.

Карему показалось, что он добился невероятного успеха, у него даже по телу пробежала нервная дрожь. Он сжал меня в объятиях и рассказал мне, о чем мечтает для своих дочерей и сына. О себе он сказал, что если бы это от него зависело, то все нелепые запреты, распространяющиеся на женщин, исчезли бы, как по мановению волшебной палочки. Щелкнув пальцами, Карим с нежностью посмотрел на меня.

Я же цинично подумала, что только любимая дочь способна заставить мужчину требовать переделки несправедливого мира.

Мы с Каримом страстно желали такого непривычного для нашего дома спокойствия, которое он предрекал нам, надеясь, что Амани наверняка переживет свою чрезмерную любовь к животным.

Вскоре после этого началась война в Персидском заливе, которая завершилась для Махи утратой психического равновесия. В течение этого болезненного для. нас периода рядом с одинокой, поставленной в безвыходное положение Амани не оказалось никого, кто мог бы помочь ей в выборе более подходящей и стоящей цели в жизни.

Сейчас, анализируя тип одержимости Амани ее интересами, я, воспитанная на критическом отношении ко всему фундаменталистскому, должна признать, что моя младшая дочь обладает чертами, присущими тому опасному типу людей, которых мы называем фанатиками и которые с готовностью принимают крайние убеждения.

Зная решительность и честность моей дочери, я теперь упрекаю себя в том, что вовлекла это впечатлительное и психически неустойчивое дитя в такой истинно религиозный обряд, как хаджж. Амани в это время было всего четырнадцать лет, и трудности подросткового возраста были в самом разгаре.

Во время нашего паломничества в Мекку мы с Каримом заметили, как практически за одну ночь путем странной, необычной для нашей семьи метаморфозы Амани вышла из дремотного отношения к религии и с пугающей страстностью обратилась к исламской вере. Я, мать, нянчившая свое дитя, передававшая ему основы знаний о ее прошлом, не понимала причин этого явления. Казалось, умом Амани завладело какое-то высшее видение, тайна, спрятанная в ней самой, слишком сокровенная, чтобы ею можно было поделиться с отцом или матерью.

В утро нашего прибытия в Джидду мы предприняли короткий переезд в лимузине с кондиционером из города на берегу Красного моря в святейший из городов ислама, город пророка Магомета Мекку. Я была очень взволнована, потому что принимала участи в хаджже и вместе со мной были самые близкие мне люди, члены моей семьи. Я пыталась сосредоточиться на молитве, но все время ловила себя на том, что выглядываю из окна автомобиля и думаю о древних временах, когда огромные толпы правоверных стекались сюда с верблюжьими караванами или приходили пешком, босиком преодолевая пересеченную каменистую местность в страстном стремлении осуществить один из пяти столпов исламской веры.