Наперекор земному притяженью - Олег Генрихович Ивановский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никогда не забуду: стремительно падающий в пике самолет, вспыхивающие точки изрыгающих огонь пулемётов, а через мгновение рядом — фонтанчики взвихренного, вспоротого снега. И над всем этим — жуткий рев выходящего из пике самолета.
Остатки наших эскадронов, смешавшись, предприняли попытку вырваться из-под огня по лесистой лощине, идущей к Донцу…
15 марта наши части вынуждены были оставить Харьков.
Полк был сильно потрепан. В эскадронах и людей, и лошадей, или, как принято было говорить, «людского и конского состава», и пятой части не осталось. Да и усталость после напряженных боев в прошедшие три месяца давала себя знать.
В середине апреля полк получил приказ сосредоточиться в районе Дрязги Липецкой области, между Воронежем и Мичуринском, километрах в двадцати от небольшого городка под названием Грязи.
Расквартировались на опушке леса. Казаки — в палатках. Неподалеку от опушки, в лесу, нашли мы довольно большой, разделенный на две половины дом. Жили там лесник-старик, его жена и дочь. Трех сыновей старики проводили на фронт. На двух уже похоронки получили. Мы с Ефимом Ароновым подошли к хозяину, спросили, можно ли у него поселиться.
— Отчего же нет? Поживите. И нам со старухой веселен будет. Только дочку с собой не сманите. А то я вас, казаков, знаю. У вас это ловко получается.
Там и устроились. В одной половине Ефим со своей санчастью, в другой я с дядей Колей…
Мы рвемся на запад
Наш полк стал получать пополнение. Новые люди — кто они, откуда? Обстрелянные или новички? Хорошо, если воевавшие, из раненых, а если «зелень» — к ним еще присматривайся и присматривайся. Ведь не к параду готовимся. Дадут немного отдохнуть — и снова в бой.
Спустя неделю к нам прибыл необычный обоз — повозки с большими котлами, мешками, набитыми бог знает чем. Но самое главное, что привлекло наше внимание, — на повозках сидели молодые девчата. В форме, в кубаночках.
Оказалось, прибыл ППО — полевой прачечный отряд. Так именовалось это корпусное подразделение. Ну, подумалось мне, потеряют теперь наши казаки сон и покой…
Разместились девушки в большой палатке, на поляне, близ тихонько воркующего ручья. Весьма скоро галантность наших кавалеров стала заметна невооруженным глазом. Добровольцев воду натаскать, дров напилить, наколоть и вообще выполнить любые просьбы и указания нашлось довольно много.
Пришлось вмешаться штабу полка. Соответствующий приказ строго регламентировал дни и часы «взаимоотношений» эскадронов и батарей с прибывшим «пополнением»: кто и когда сдает белье в стирку, кто, когда и в чем помогает. После приказа казачки чуть поугомонились.
Вечером сидели мы с Николаем Григорьевичем за столом, письма писали. Я — отцу с матерью, он — супруге своей, Анне Никифоровне, в Оренбург. Вдруг слышу стук в стену, разделявшую комнату, где мы обосновались, и санчасть, которой Ефим командовал. Спрашиваю: «Чего стучишь?» — «Зайди, — говорит, — ко мне, дело есть». Захожу. Ефим у стола хлопочет. Запах яичницы с салом приятно защекотал ноздри. Такими яствами мы не часто баловались.
— Что это ты пир затеял? В честь каких событий?
— Сейчас узнаешь. Девочки, вы руки помыли?
Из другой комнаты выходят две незнакомые девушки. Поздоровались робко и присели на скамейку. Сообразил я, что девчата из ППО, поскольку раньше в полку их не было. Посмотрел я мельком на одну, на другую. Показалось, что где-то я видел это лицо. Точно видел… Девушка в упор, широко раскрыв глаза, смотрела на меня. На ее лице проступила неуверенная улыбка.
— Лейтенант… миленький… господи, жив… — чуть слышно пролепетала она.
И тут я вспомнил. Рождествено. Школа. Медсанэскадрон. 19 января. Ведь это опа тогда мне трофейную сигарету принесла!
Подошел, протянул ей обе руки:
— Здравствуйте! Как видите, жив!
— Господи, слава богу, живы! А я, честно говоря, и не думала, что вы выживете. Врачи вас в смертники определили. А уж когда вас ночью в Россошь повезли, то никто и не думал, что доедете.
Ефим с удивлением смотрел на нас.
— Ну, Ефим, по такому поводу придется тебе…
— Без намеков, прошу, без намеков! Сам понимаю.
Из какого-то заветного, только ему одному известного места была извлечена фляга с чистейшим спиртом. Призывно шкварчала большая глубокая сковорода, вместившая чуть ли не две дюжины яиц. Появилась еще какая-то снедь. Весело стало. Разговоры пошли, воспоминания.
— Может, погуляем, — тихонько предложила мне сидевшая рядом Люда. Кстати, только тогда, за столом, я узнал, что она москвичка и что служит в дивизионном медсанэскадроне, а сейчас прикомандирована в помощь ППО кладовщицей.
Мы незаметно, так по крайней мере мне показалось, вышли из дома. Пошли по тропинке в глубь леса. Люда рассказывала о школе, о том, что добровольно пошла в военкомат, попросилась в действующую армию и вот уже год при нашем корпусе.
— Поначалу страшно было, особенно там, под Валуйками. Как стали раненых привозить, знаете, руки затряслись. Я крови боюсь. Боялась раньше. А тогда, в Рождествено, когда вас увидала, да еще врач сказал «безнадежный», подумала, что никогда не привыкну на смерть смотреть…
— Не надо, Людочка, сейчас об этом. Кто погиб — того не вернешь. Кто выжил — живет. Не о смерти думать надо. Смотри, какой лес. И хвоей пахнет. Люблю лес…
— Я тоже люблю. И речку. Особенно летом. Товарищ лейтенант, а вы тоже из Москвы?
— Да. Вернее, из Подмосковья. Слышала такое село — Тайнинское? И станция Тайнинская есть по Ярославской дороге.
Я увлекся воспоминаниями и не сразу заметил, что стало смеркаться.
— Товарищ лейтенант, — тихо произнесла Люда, — уже поздно.
— Не надо «лейтенант». Зови меня по имени. Ведь я тебе не начальник, ты не подчиненная. Договорились?
— Не знаю, получится ли.
— Должно получиться. Ведь мы еще встретимся?
— А вам… А ты… Хотел бы?
— Конечно.
— Значит, встретимся. Знаешь что? Научи меня верхом ездить! А то все на повозках да на машинах. У нас ведь верховых лошадей нет.
— Во-первых, не лошадей, а копей. В кавалерии так говорить положено…
Слушаюсь, товарищ гвардии лейтенант! — рассмеялась Люда. — Так как насчет занятий, договорились?
— Вот это как раз и во-вторых. Когда прикажете? Прямо сейчас?
— Ну, не сейчас… Сейчас уже темнеет. Завтра можно?
— Конечно, можно. Приходи в конце дня.
На следующее утро я проснулся рано в необычайно приподнятом настроении. Одно лишь смущало: столько часов до встречи с Людой.
— Товарищ начальник… — на пороге стоял дядя Коля.
— Чего тебе?
— Где
