Фаншетта, или Сад Надежды - Жани Сен-Марку

— Ну конечно. Но теперь-то ты знаешь? Только ничего не говори тетке Мэго, она не поймет. Мы еще поговорим с тобой про твою маму… Может быть, она встречалась с моей Париже, в каком-нибудь парке… А может быть, она умерла, как моя.

— Ты так думаешь, Фаншетта? Ты так думаешь? — с восторгом повторяла девочка, неожиданно обнаружив, что и она богато наделена теплом и дружбой.

Чувствуя себя совсем по-другому в своем новом положении, Милое-Сердечко старательно вытерла слезы и попробовала пригладить свои вечно спутанные волосы. Если у нее есть мать, которая может поглядеть на нее, пусть очень издалека, это сильно меняет дело…

Фаншетта улыбнулась: детский жест Милого-Сердечка лишний раз убедил ее в том, что она не зря сдержала свой гнев.

— Завтра я подстригу тебе волосы, — решила она. — Твоей маме, конечно, не понравилось бы, что ты такая… Пускай тетка Мэго будет недовольна! И еще я попробую починить твою куртку… Ну, пошли, надо возвращаться. Не забыть бы мне выполнить поручение Эрве… У нас все-таки еще найдется время купить тебе у выхода из парка земляных орехов. Ты их любишь?

— Не знаю…

Темные глаза Милого-Сердечка загорелись от перспективы полакомиться… Это будут ее первые орехи. Нет, решительно сегодняшний день был великим днем в ее жизни! Она молча зашагала вперед, и ее маленькое треугольное личико сияло, как небо, с которого ураганом смело облака. Когда они выходили за ограду парка, Милое-Сердечко прошептала голосом, полным любопытства:

— Скажи, Фаншетта, как ты думаешь, моя мама тоже купила бы мне земляных орехов?

Глава VII. Танк…

Три дня шел снег, и все в саду Норвен и на Монмартре оделось в белые чехлы. Парижане считают, что на Монмартре снег идет обычно дольше, чем в других районах Парижа. Не оттого ли это, что Монмартр расположен так высоко? Маленькие пульбо с марсианами во главе пользовались случаем посостязаться в катании с гор вдоль лестниц или спуститься на салазках по улицам, сбегающим вниз. А на паперти у собора, где бледным узором вырисовывались на небе купола, банды мальчишек в полном составе бросали друг в друга снежками, заставляя озябших прохожих шагать еще быстрее.

Однако в это утро начиналась оттепель, а вместе с ней и холодный дождь, и слякоть, и тоска по чистому небу.

Был один из тех серых, дождливых дней, когда ничто не радует. У Фаншетты в доме коптила керосиновая печка, отказываясь гореть.

— Если и дальше так пойдет, Бишу, мы станем оба черными, как негры, из-за этой старой рухляди!.. Вот так же бывало у нашего дворника в Булонском сиротском доме… Подумать только, что мне это казалось тогда очень смешным! — ворчала Фаншетта, стоя на коленях перед упрямой печкой, которую она напрасно трясла во все стороны.

Невозможно идти продавать пузыри в такую слякоть. У Фаншетты было очень плохое настроение. Вдруг легкое постукивание в окно известило ее о том, что кто-то пришел.

— Войди, Красивые-Листья! — крикнула она, даже не оглядываясь, потому что один он мог так робко постучаться к ней.

Красивые-Листья вошел, и Фаншетта ему улыбнулась самой приветливой улыбкой. У нее была слабость к этому застенчивому мальчику, который стыдился своего лица и поэтому всегда старался не очень-то бросаться людям в глаза… Маленький марсианин живо откликнулся на ее дружбу. Вот и сейчас он не знал, что ему такое сделать, чтобы оказать девочке услугу.

— С печкой дела обстоят неважно, — сказал он, нюхая наполнивший комнату запах гари.

— Ты бы лучше сказал — из рук вон плохо!

Красивые-Листья обладал талантом в области техники — это знали все. Он повертел два винтика, выправил кусок толя, открыл маленькое отверстие… После нескольких попыток сопротивления печка наконец перестала извергать черный дым.

— Красивые-Листья, ты настоящий друг! — сказала Фаншетта. — Я тебе очень благодарна… Бишу, поцелуй его!

Некрасивое лицо мальчика так просияло от радости, что стало почти привлекательным. По крайней мере, здесь, у Фаншетты, его не только не стыдились, но даже принимали в свою семью. Значит, и он, Красивые-Листья, несмотря на свои оттопыренные уши и шишковатый нос, все-таки мог кому-нибудь понравиться!

Быстро поднимаясь с пола, маленький марсианин стукнулся головой о камин и потому невольно обратил внимание на глиняный бюст женщины, которого еще накануне здесь не было.

— Это кто, Фаншетта?

— Посмотри на нее хорошенько, Красивые-Листья… Ты не находишь, что она похожа на одну нашу общую знакомую?

Красивые-Листья очень внимательно поглядел на треугольное лицо, миндалевидные глаза и тонкие улыбающиеся губы. Судя по легким морщинкам, этой женщине с мягким, симпатичным лицом можно было дать лет тридцать.

— Милое-Сердечко… — пробормотал мальчик. — Она похожа на Милое-Сердечко, только у нее совсем другое выражение.

— Это ничего не значит. Напротив даже… Потому что Милое-Сердечко — маленький дикий котенок. А женщина, на которую ты смотришь, — это… это ее мама.

— Брось выдумывать! — не удержался марсианин. — У нее матери нет, разве ты не знаешь? Ее тетка Мэго в саду подобрала.

— Ну, а дальше что? Вернее, раньше что было? Ведь у каждого есть мать, Красивые-Листья. Только иногда ее знают, а иногда — нет. Я думаю, что у Милого-Сердечка мать умерла. Во всяком случае, раз она не берет дочку к себе, она все равно что мертвая… А ты знаешь, чего Милому-Сердечку хочется? Ей хочется лучше быть сиротой, чем брошенной. В приюте у нас было много таких девочек… А если уж надо для нее выбирать маму, пусть это будет очень хорошая мама… Чтобы она ей нравилась, понимаешь… чтобы ее лицо казалось знакомым, как будто она его уже видела. Чтобы она была на нее похожа — вот что! Уверяю тебя, в тяжелую минуту это будет ей утешением.

— Да… — задумчиво произнес мальчик.

Только Фаншетте, только ей одной могла прийти в голову такая мысль! Красивые-Листья с волнением подумал о себе самом. В конце концов, его мать, как бы она к нему ни относилась, все-таки не подбросила своего ребенка, как мать Милого-Сердечка. Может быть, в глубине души она его любит, и даже очень. Просто не показывает виду… Бедняга Милое-Сердечко! Из них двоих, в общем, все-таки он счастливее, не правда ли?

Однако история этого бюста интересовала мальчика, привыкшего к точным расчетам.

— Где же ты выкопала этот бюст, такой похожий на Милое-Сердечко? Кто его слепил? — спросил он через минуту.

— Его сделали по заказу, — объяснила Фаншетта. — Вот послушай…

Девочка коротко рассказала, как две недели назад, возвращаясь из Люксембургского сада, она зашла в вагон к Эрве. Длинный вагон, разделенный занавеской, в первой своей половине был пуст и напоминал мастерскую. Как настоящая женщина, Фаншетта не устояла против соблазна приподнять занавеску и заглянуть в другую половину, затемненную спущенными шторами. Там стояли скульптуры: большие, маленькие, из камня, из бронзы, из глины — фигуры животных или бюсты людей, — и все они были подписаны именем молодого скульптора.

Значит, Эрве действительно хотел стать скульптором и еще не совсем отказался от этой профессии, как ни пугала его суровая дисциплина труда. Фаншетте очень понравились его работы. Статуи стояли словно живые и, казалось, страдали от того, что брошены в темном углу. Особенно бюсты. Один из них был только начат — должно быть, последняя работа Эрве. Это была голова женщины с треугольным лицом и локонами, собранными на затылке в узел. Ни одна черта еще не была высечена на ее узком лице, и, однако, эта женщина чем-то напоминала Милое-Сердечко. Фаншетта унесла бюст с собой…

— Тебе охота его доделать? — пошутил Эрве, когда вечером в тот же день, придя за ключами к Фаншетте, увидел свою работу. — Ты спрашиваешь, кто это? Цветочница с площади Пигаль, которая уехала на родину раньше, чем я успел закончить ее портрет… Ей было… лет восемнадцать, кажется. Нет, по правде говоря, она совсем не похожа на Милое-Сердечко, разве что овалом лица…

— Ты можешь сделать что-нибудь действительно очень трудное, Эрве? Например, женщину, похожую на Милое-Сердечко, но в возрасте ее матери?

Такое необычное предложение увлекло Эрве. Может быть, немалую роль сыграл в этом и устремленный на него просящий взгляд Фаншетты…

— Попробую, — ответил он неопределенно.

Чтобы справиться со своей задачей, он много раз приходил работать в вагон, откуда, ни слова не говоря, наблюдал за маленькой моделью. Самонадеянный ученик Берлиу лепил теперь украдкой, всегда один, скрываясь от своего насмешливого приятеля, которому так не нравилась белокурая муза, словно сделанная «из стекла».

Результатом его работы и было это женское лицо — бесспорная удача молодого скульптора.

— Милое-Сердечко видела… свою маму? — спросил вдруг Красивые-Листья.