Тайны реального следствия. Записки следователя прокуратуры по особо важным делам - Елена Топильская

Когда я добралась до места празднования Дня защитника отечества, застолье уже закончилось, в разгаре были танцы. В ответ на мои вялые упреки коллеги мне ответили, что уже сил не было терпеть рядом с накрытым столом.

Утром из дома я позвонила в морг судебно-медицинскому эксперту Наталье Александровне Шандлоренко, она порадовала меня тем, что уже начала вскрывать труп, но пока не видит повреждений, которые могли привести к смерти.

Придя на работу, я обнаружила под дверью своего кабинета оперативника, он сообщил мне интересную вещь: задержанный сын возлюбленной старика в камере болтал, что это он пришил деда — ударил его ножом и оттащил в ванную, а нож бросил за диван.

Я покрылась холодным потом — диван мы, конечно, не отодвигали и под него не заглядывали. Лихорадочно набрав номер морга, я попросила к телефону судебно-медицинского эксперта Шандлоренко, возившуюся с «моим» трупом, и поделилась с ней новостями.

— Лена, — сказала она мне проникновенно, — я третий час его вскрываю, только что носом по нему не вожу, каждый сантиметр кожи обнюхала, нету там колото-резаных ран и даже поверхностных царапин нету.

«Хорошо же» — подумала я и, прихватив опера, поехала проводить дополнительный осмотр места происшествия. Сняв наклеенные мною собственноручно печати, я вошла в квартиру, мы отодвинули диван и нашли под ним столовый нож, обильно испачканный кровью. Более того, на драном линолеуме под столом мы нашли ранее не обнаруженное нами пятно замытой крови.

Вернувшись в прокуратуру, я снова набрала телефон морга.

— Наталья Александровна, — заныла я, — под диваном лежит нож в крови.

— Лена, — сказала Наталья Александровна, — ты из меня невротика сделаешь. Нету на нем колото-резаных. Хочешь, приезжай, посмотри сама.

— Хочу, — ответила я и потащилась в морг. Просидев вместе с экспертом в так называемой «гнилой» секционной больше трех часов и внимательно наблюдая за исследованием трупа, я убедилась, что эксперт, имевшая репутацию весьма скрупулезной особы, и вправду не ошиблась — на трупе не было никаких повреждений от ножа.

Тут уж невротиком стала я. Ложилась спать и просыпалась с мыслью о том, как на ноже, обнаруженном под диваном и, как уже было известно, имевшем отпечатки пальцев задержанного сына дамочки, оказалась кровь потерпевшего, если на нем не было никаких ран.

Мне понадобилось четыре месяца, чтобы восстановить картину происшедшего. Поскольку все участники истории — дед, его дама и ее сын — к моменту кульминации выпили десять литров браги, они воспринимали окружающую действительность как в тумане. Дед стал высказывать какие-то претензии даме сердца. Сын вступился за маму и ударил деда кулаком в нос. А поскольку он в этот момент резал колбасу, в кулаке у него был зажат нож. Дед свалился под стол с носовым кровотечением, а сын забылся пьяным сном. Только через полчаса дама забеспокоилась, чего это хозяин не встает. Она потрогала старика — он был холодный. Тогда она растолкала сыночка и сказала, что тот убил деда.

Он с ужасом посмотрел на свой кулак, в котором так и был зажат нож. На ноже к тому же отчетливо была видна кровь деда, брызнувшая из носа от удара. «Зарезал», — сказала мамаша. Они отволокли тело в ванную, наскоро замыли кровь на полу… и были таковы. А что произошло на самом деле, они и не помнили…

НАУКА УМЕЕТ МНОГО ГИТИК

По действующему уголовно-процессуальному закону ни одно из доказательств не имеет для следователя и суда заранее установленной силы, все они должны проверяться и анализироваться в совокупности с другими доказательствами. В Древней Руси дело обстояло несколько иначе.

Доказательства ценились судом в зависимости от социальной и половой принадлежности того, кто их представлял. Например, показания свидетеля мужчины представляли для суда большую ценность, нежели показания женщины, а показания лица духовного были важнее показаний светского человека.

Но и сейчас, несмотря на постулат о равенстве доказательств, разные следователи отдают предпочтение различным видам доказательств. Одни очень любят работать со свидетельскими показаниями, конек других — следственные эксперименты, или так называемые «уличные операции», выезды на места совершения преступлений вместе с обвиняемым, чтобы он там, на месте, показал, как нарушал закон.

Я же, работая следователем, была неравнодушна к экспертизам. Показания свидетеля и обвиняемого могут измениться по разным причинам: свидетеля запугали, попросили дать другие показания, а обвиняемый вообще не обязан говорить правду. Он по закону может давать какие угодно показания, если им избрана такая линия защиты, или вообще отказаться от дачи показаний и не несет за это никакой ответственности. А экспертиза, она и в Африке экспертиза. Как гласила формула одного карточного фокуса, «наука умеет много гитик». К тому же практика показывала, что суд с доверием относится к суждениям специалиста, особенно если сами судьи в предмете экспертизы ничего не понимают. А свидетелю могут и не поверить. Как говаривал один старый опытный судья, «так, свидетельница, пьете, курите и вообще даете неправдивые показания…».

Раскусив прелесть экспертных заключений как доказательства, много дел я вытащила из, казалось бы, безнадежного состояния, главное — правильно поставить вопросы эксперту.

Великий прокурор Анатолий Федорович Кони вспоминал, как один из его подчиненных, хороший цивилист, решил освоить уголовное право и попросил направить его поддерживать обвинение по делу об убийстве. Кони назначил его государственным обвинителем в процессе над женщиной, обвинявшейся в убийстве своего мужа, пьяницы и драчуна. Следствие считало, что измученная негодяем женщина подсунула ему вместо спиртного бутылку с медным купоросом, он хлебнул оттуда и скончался в страшных мучениях, пищевод его был моментально сожжен отравой.

Подсудимая же выдвигала версию о том, что проклятый пьяница сам по ошибке выпил медного купороса и погиб в результате несчастного случая. Как тогда было принято, судебно-медицинский препарат из желудка покойного приобщили к делу и представили в суд в специальной склянке. Она стояла на столе прямо перед прокурором.

К сожалению, председательствовал на процессе судья, не отличавшийся остротой ума и не сумевший правильно сформулировать вопросы присяжным заседателям. Конечно, мнение судей склонялось к тому, что несчастная женщина и так уже наказана тяжкой жизнью с пьяницей, а тому досталось по заслугам, и руки не поднимутся ее осудить. Поэтому вопрос присяжным напрашивался следующий: от чего наступила смерть потерпевшего — от яда, данного ему подсудимой, или в результате несчастного случая? Однако председательствующий умудрился поставить вопрос в такой форме: умер ли потерпевший от данного ему яда? Естественно, присяжные, сочувствовавшие подсудимой, ответили: нет, и женщина была оправдана. Прокурор, тонкий цивилист, после процесса ворвался в кабинет к Кони с криком, что никогда больше ноги его не будет в уголовном процессе. «Передо мной, возбуждая мое отвращение, стоит склянка с какими-то серыми лохмотьями, бывшими некогда желудком потерпевшего, а присяжные пытаются меня уверить, что нет, он не умер!» — вопил он…

Я же почувствовала вкус к использованию заключений экспертиз в качестве доказательств после одного случая, когда экспертиза помогла мне развенчать версию подследственного, с помощью которой он пытался избежать ответственности.

В середине восьмидесятых годов я получила в производство уголовное дело, возбужденное дежурным следователем.

Оперативники, привезшие в прокуратуру вещдоки с места происшествия, фыркали и рассказывали кое-какие подробности, не фигурировавшие в протоколе осмотра места происшествия.

Началось все с заявления в милицию от пожилой женщины. Она в ужасе прибежала в местное отделение милиции и сообщила, что пришла домой после ночной смены и увидела на полу в комнате окровавленное тело. Она даже не стала разглядывать, что за тело, будучи в полной уверенности, что это труп ее непутевого великовозрастного сына, бездельника и алкаша. Работники милиции двинулись на место происшествия.

Заявительница их не обманула. Посреди комнаты, на полу, действительно был распростерт труп мужчины с ножевым ранением живота. Да только при ближайшем рассмотрении оказалось, что это вовсе не сын хозяйки квартиры, а какой-то посторонний мужчина. Работники милиции не стали затаптывать следы, вызвали дежурного следователя прокуратуры и стали наблюдать, как тот пишет протокол осмотра. Постепенно они расслабились, закурили, заговорили о своем и пропустили момент, когда следователь закончил описание центральной части комнаты и лежавшего на полу трупа, и приступил к осмотру дальней части комнаты, скрытой стоящим поперек трехстворчатым шкафом. Зайдя за шкаф, он сдавленно крикнул. Оперативники сбежались на крик и остолбенели: на топчане за шкафом лежал еще один труп.