Урга и Унгерн - Максим Толмачёв

Я решил пройтись по тропе, надеясь, что барон не ускакал слишком далеко. Страха не чувствовал вовсе, было ощущение спокойного счастья, силы и чистоты. Сначала шаг мой ускорился, а после я неожиданно перешел на бег. Ловко пригибаясь, я несся по тропе в глубокой темноте. Там, где тропа шла под уклон и пересекала ручей, я неожиданно свернул в сторону и начал отчаянный подъем на четвереньках вверх по горе. Удивительным образом минуя острые сучья, отвесные куски скальных пород, я очень быстро двигался вперед, ощущая бешеный ритм сердцебиения. Где-то вверху надо мной ухал филин, я все отчетливей слышал его и теперь держал ориентир на этот приближающийся звук. Ели с исполинскими стволами и огромными густыми лапами закрывали небосвод. Бежать по мягкой опавшей хвое было легко и бесшумно. Я цеплялся руками и ногами за выступы, ветки и кусты до тех пор, пока наконец не остановился в нерешительности.

Филин уже не ухал, а прямо передо мной располагалось небольшое плато с развалинами какого-то древнего рукотворного строения. Тишина тут была непроницаемая, лишь ветер изредка извлекал из лесной кроны протяжный и унылый гул. Я подался вперед и, передвигаясь по многочисленным выступам, вышел на плоский каменный монолит. Этот монолит нависал над пропастью среди древних руин, открывая вид на Ургу, лежащую далеко внизу во множестве пятен света от жилищ, лавок и храмов… Я заметил также очертание сидящего человека, которое, очевидно, было просто камнем или скульптурой, поставленной здесь неизвестными зодчими древности. Однако фигура неожиданно зашевелилась, привстала и замерла на месте. Мне почему-то не было страшно, я смело направился к темному силуэту, который раскинул руки и обратился ко мне с неожиданным восклицанием:

– Рерих! Идем скорее сюда!

Это был, без сомнений, Унгерн. Меня не поразил факт его появления на вершине этой священной горы, более того, я, казалось, был готов к такому повороту событий. Он обнял меня и похлопал по спине, затем увлек на самый край монолита, где мы долго сидели в молчании, свесив ноги над чернеющей бездной пропасти. Потом мы по какой-то беззвучной команде поднялись на ноги и, бросив прощальный взгляд на захватывающий вид лежащего у подножия города, стали, пробираясь через руины, спускаться вниз по южному склону горы. Спуск давался не так легко и занял, наверное, около часа. Мы вышли к тропе и направились в сторону монастыря. Заночевали у меня в лаборатории, разговаривали до утра в облаках конопляного дыма. Бодрость духа с приближением утра не перешла в стадию затухания. Казалось, что тело сохранило достаточно энергии для встречи нового дня. Когда солнце вышло из-за гор, торговцы, пришедшие караваном из Урги, привели белую кобылу генерала, которая заблудилась ночью в горах.

– Машка, чертова кобыла! – радовался барон, похлопывая свою любимицу по холке. Машка недоверчиво глядела на хозяина, но, судя по всему, встрече была рада не меньше.

– Рерих, тебе тут оставаться незачем, так что пойдешь ко мне в дивизию интендантом. Такие люди позарез сейчас нужны. Я скачу к себе в ставку, за тобой отправлю Тубанова с его чахарами. Собери все, что пригодится, с собой, но лишнего барахла, прошу, не бери.

Мнения моего он не спросил, но я в принципе не был против такого поворота событий.

Кровавые будни

По прибытии в расположение Азиатской конной на реке Керулен я был неприятно удивлен или, правильней сказать, шокирован увиденным. Ожидал встретить многотысячную армию с некоторой инфраструктурой, орудия, полевую кухню, штаб… Да все что угодно, только не то, что увидел в итоге.

Азиатская конная дивизия являла собой унылое зрелище. Пара сотен голодных, оборванных людей, спасающихся от стужи у нескольких костров. Многие бойцы были одеты на манер первобытных людей в шкуры, вид имели дикий. В лагере не нашлось врача, и тяжелораненые сложены были в одну юрту, которая отапливалась с помощью буржуйки коровьим кизяком, который оказался плохо высушен и больше тлел, чем горел, при этом безбожно чадя. Еще было множество вырытых в земле нор, перекрытых сверху древесным брусом, так называемых землянок, в которых и жили бойцы Унгерна. Вся эта картина действовала на меня подавляюще. И этой армии так боялись китайцы! Генералы Поднебесной наверняка не подозревали о том, что против их хорошо укрепленного десятитысячного гарнизона с десятками орудий, пулеметов, бесчисленным количеством патронов и снарядов выступит какой-то безумец, ведущий несколько сотен плохо вооруженных, замерзших и оголодавших оборванцев.

– Рерих, в штаб! – ход моих горьких размышлений прервал боец, который указал мне на находящуюся в стороне от других юрту и спешно удалился.

В юрте штаба стояла чугунная печь, рядом с ней на ящиках из-под снарядов был положен фанерный щит, представляя некое подобие стола, на котором лежали нарисованные от руки карты и схемы, а также горела керосиновая лампа. Вокруг стола были сложены небольшие ящики из-под патронов, заменяя, очевидно, стулья. Все остальное пространство юрты было заставлено сундуками, кулями, брезентовыми мешками, а по стенам развешено вяленое мясо, издававшее тухловатый запах, к которому, впрочем, я вскоре привык. Среди тюков и ящиков я неожиданно для себя заметил смиренно сидящего монгольского старца. Он был как бы частью интерьера, причем частью весьма колоритной. Весь обвешанный амулетами, в диковинной шапке, с четками из птичьих черепов – скорей всего, какой-то шаман или прорицатель.

Унгерн сидел за импровизированным столом и терпеливо ожидал того момента, когда я, ознакомившись с обстановкой «штаба», переведу свое внимание на него.

– Ну что, Рерих, осмотрелся? Что скажешь?

– Роман Федорович, признаюсь честно, ваша дивизия произвела на меня гнетущее впечатление.

– Давай без имен-отчеств, называй меня или Унгерн, или Дедушка, как меня казачки за глаза кличут. Честность и прямоту я ценю, состояние твое понимаю, но вот что скажу теперь… не видал ты мою дивизию месяц назад! Сейчас положение у нас куда лучше, и людей добираем, и провизию монголы поставлять начали, оружием разживаемся худо-бедно. Не гляди на меня сычом, это не все мои люди, завтра с тобой съездим в другой лагерь, к Резухину, там сейчас другая половина моих бойцов. Они обложили западные дороги, ведущие в Ургу, так что торговые караваны с улясутайского тракта теперь попадают к нам в руки. Скоро возьмем под контроль троицкосавский тракт и получим людское пополнение, сам ведь знаешь, большевики отжимают остатки русской армии вглубь страны. Много народу без дела по дорогам шляется, и военного, и штатского, а нам сейчас любой сгодится.

– А мне что же прикажете делать? – энтузиазма в моем голосе было не много, Унгерн нахмурил брови и некоторое время молчал.

– Слушай сюда, Рерих… Свой выбор ты сделал, отпустить тебя я теперь не могу, так что отбрось все лишние мысли и примени свою смекалку на то, чтобы организовать мне в дивизии интендантскую службу. Чтобы провизии, фуража и боеприпасов было у нас с запасом, и медицину мне наладь заодно. За саботаж я люто наказываю, это ты очень быстро уяснишь. Очень не советую хитрить со мной и разводить канцелярщину. Давай-ка выпьем, братец, чаю… и кристаллы свои доставай, мне сегодня спать никак нельзя!

Неожиданные повороты разговора сбивали меня с толку. На лице Дедушки была теперь улыбка, он услужливо разливал чай из мятого китайского чайника. Я достал склянку с метамфетамином, и мы приняли небольшую дозу, чтобы взбодриться.

Ранним утром следующего дня мы выехали с генералом Унгерном и его адъютантом Ружанским в полевой лагерь генерала Резухина на Баруне. Двигаясь с Северо-Запада от Урги, мы вскоре нагнали китайский караван из десятка верблюдов, хорошо охраняемый конными бойцами. Барон, на скаку обогнав караван, дал команду всем остановиться. Нас было только трое, причем вооружены винтовкой и наганом лишь барон и его адъютант, но караванщик подчинился, а военизированная охрана из всадников остановилась, не оказывая сопротивления. Начальником каравана являлся довольно упитанный господин на маленькой монгольской лошадке. Он сначала о чем-то пытался спорить с бароном, но после нескольких фраз приуныл и только кивал головой. Потом Унгерн скомандовал бойцам спешиться и сложить оружие. Те нехотя повиновались. Дедушка приказал мне собрать все винтовки, а сам, проходя вдоль шеренги разоруженных солдат, вглядывался в их лица. Среди охраны было и несколько русских. Напротив одного из них Унгерн задержался дольше обычного. Задал какой-то вопрос и, не дождавшись ответа, неожиданно для всех выстрелил ему из нагана в голову. Та же участь постигла еще двух китайцев из шеренги, они отличались от других наездников короткой прической вместо длинных кос, что выдавало в них гаминов. После казни барон извлек стреляные гильзы из барабана своего револьвера, заменил их на новые патроны, вложил оружие в кобуру, сел на свою кобылу Машку и поскакал впереди каравана, дав нам с Ружанским знак следовать за ним.