Исмаил - Амир-Хосейн Фарди

— Да, удивительно!

Через час они дошли до убогого кладбища на окраине маленькой деревни. Мирза Манаф осторожно шел между могил, вглядываясь в надгробные камни. Было видно, что число могил больше числа домов в деревне. Над одной могилой Мирза остановился, вглядываясь в камень. Исмаил встал рядом, читая надпись. Различалась она с трудом:

«Инженер Мирза Малик Аразали, родился в 1299 в Баку, умер в 1347»[8].

Бороздки надписи были забиты грязью и пылью. Он присел на корточки и щепочкой очистил надпись, потом коснулся указательным пальцем могильного камня и вместе с Мирзой Манафом они прочли поминальную суру Корана[9]. Потом они помолчали. Они оба сидели на корточках и смотрели на могильную надпись. Не шевелились. Иногда быстрый ветер дул от поверхности земли и, нарушая тишину, качал ветви кустов и сухую траву. Исмаил смотрел на слово «Баку» и вдруг вспомнил, что слышал такое: живущие там — коммунисты, не признающие Бога. А значит, поминальная сура им не подходит. Он взглянул на мрачное, каменное лицо Мирзы Манафа и невольно нарушил молчание:

— Мирза Малик был коммунист?

— Коммунист?! Когда-то был, но потом отошел от этого и вернулся к намазам.

Ветер усилился, ветви гнулись и иногда печально стонали.

— По какой специальности он был инженером?

— Механик. В одном из колхозов Нахичевани был начальником ремонтной станции. Имел постоянную визу для пересечения границы.

— Зачем тогда уехал, если там ему хорошо жилось?

Мирза встал с корточек. Его лицо немного скривилось. Видно было, что сидеть так — больно для его ног. Глядя на могильный камень, он сказал:

— Помилуй его Аллах, он был человеком, как бы это сказать, удивленным и смущенным. Не могу выразиться яснее. Там не мог выдержать, говорил, что задыхается. Одышкой он страдал. И вот он с тысячей затруднений переселился сюда, запустил в работу мастерскую по ремонту рисомолотильных машин, но и здесь ему было нехорошо, говорил: и здесь задыхаюсь, все разъело мздоимство. Как ни старались все, чтобы он женился, стал главой семьи и оставил эти мысли, не получилось. Постепенно ото всех отдалился. Остался один. И вот…

Он покачал головой с сожалением и горечью.

— Мирза Малик был светом нашего рода: образованный, добрый, честный, набожный. Но не смог перенести всего этого. Так сильно бился головой о прутья клетки, что упал, и вот, тело его принесли сюда.

— Я всегда думал, что он любил девушку и, поскольку не мог жениться на ней, остался один — и в конце концов зачах.

— Бесспорно, Мирза Малик был влюблен, но только не в женщину, а в истину. Он искал истину. По причине этой любви он ушел от советских сюда, по причине этой же любви и здесь не ужился.

Исмаил задумался: любовь, женщина. Его сердце начало колотиться. Кровь застучала в висках.

— Ты — кто?

— Ты — кто?

— Я оттого, что хочу тебя, бежал сюда, но все равно — и здесь хочу тебя.

— Я сегодня тебя не видела, ни утром, ни днем!

Послышался лай деревенских собак, которые, учуяв чужаков, прибежали и облаивали их. Мирза Манаф достал портмоне и показал Исмаилу фотографию.

— Вот его фото. Сняли в фотоателье Ноушехра. Посмотри!

Исмаил взял портмоне. Фото от времени пожелтело. Мирза Малик зачесал наверх свои длинные волосы, надо лбом были видны крупные локоны. Лоб был широкий, брови густые, а глаза горящие, как это было свойственно их роду. Взгляд — добрый и в то же время вдумчивый. Исмаил хотел бы знать о Мирзе Малике больше, услышать от него самого то, что о нем говорили. Это была личность незнакомая ему и привлекательная, человек, окруженный неясным, мглистым ореолом. Как хотелось бы поговорить с ним! Взглянуть в его горящие добрые глаза, услышать его голос. Шагать по лесным тропам нога в ногу и плечом к плечу. Медленно-медленно идти по берегу и разговаривать. Рассказать бы Мирзе Малику о собственном опыте жизни, о своих проблемах, о желаниях и стремлениях…

Деревенские ребятишки — мальчики и девочки — в поношенных резиновых ботиках, калошах, с красными щеками и удивленными глазенками, стояли рядом с собаками и смотрели на двоих незнакомцев. Собаки уже не лаяли. Сидели, рассматривая их. Исмаилу хотелось думать, что Мирза Малик пришел с той стороны границы на эту из любви к женщине, к той, с которой они когда-то в юности поклялись быть верными друг другу, и вот он перенес все трудности и мучения, чтобы соединиться с возлюбленной, бросил свое положение в том мире и всеми правдами и неправдами добрался до желанного берега — но не сумел разыскать любимую, или нашел ее замужем за командиром полка и матерью нескольких детей.

Опираясь на кривую, узловатую клюку и прихрамывая, к ним приблизился старик, рассмотрел их запавшими глазами с сеточкой красных прожилок и спросил громким и хриплым голосом:

— Вы родственники будете этим упокоенным?

Мирза Манаф ответил:

— Да, отец, мы родственники.

Старик несколько раз раздраженно ткнул палкой в землю и сказал:

— Бог да воздаст вам должное, так почему не зашли с этой стороны, отсюда, прочесть поминальное? Разве вы не мусульмане, ни обычая, ничего не соблюдаете? Завтра, по воле Аллаха, и вы, и я здесь ляжем, с миром у нас счеты будут кончены, мы посмотрим на путь милости и на суры Корана. Будем, как они, узники праха. Так отчего же не соблюдаем обычаев, почему небрежем, ведь Аллах подчинил вам ночь и день!

Старик закашлялся. Грудь его поднималась с сипением, а от кашля глаза налились кровью. Мирза Манаф подошел к нему и сказал:

— Да помилует Аллах усопших твоих. Мы оплошали, отец, ты правильно говоришь.

— Да, уважаемый, Аллах подчинил вам ночь и день и дал вам все, что вы просите, и для наших времен тоже. На кладбище, когда хотите, заходите, уходите, но читайте поминальное, чувствуйте…

Старик с горячностью наставлял их, а Исмаил представил себе его в молодые годы, когда эти ввалившиеся и потускневшие глаза были цвета моря и рисовых полей и горячим колдующим взглядом смотрели на интересную ему девушку и ловили ее в силки любви. Его любовная песня слышалась на полях и в рощах и, как одинокая горлинка, вечерами садилась на изгородь дома возлюбленной.

— Хорошо, в другой раз, как придете, заходите, откуда положено. Во имя Аллаха, ведь для вас же самих это все. Я каждый вечер здесь в мечеть хожу, за всех усопших молитву читаю.

Мирза Манаф подошел ближе, достав из портмоне ассигнацию, вложил ее в руку старика и попрощался.

И они пошли обратно, оставив позади заброшенную деревню и убогое кладбище. Дети и собаки побежали своей дорогой, а старик, хромая, медленно побрел своей. Мирза и Исмаил по тропинке углубились в лес. Однако теперь свет уже был другим. Солнце опустилось ниже. Его гигантский пылающий шар, хотя и близился к горизонту, продолжал светить, не зная горя и поражений и притягивая взгляды. Появился запах заката. Это был запах, пропитанный ароматами дождя и росы. Ветер, прилетавший издалека, отдавал стужей. Мирза Манаф зашагал шире и быстрее:

— Здесь ночь врасплох застает, нежданно-негаданно, глядь — и кругом темнота и звезды.

Исмаил шел позади Мирзы. Они в основном молчали. Постепенно тени становились все длиннее, а цвета вокруг — пепельными. Тонкая завеса ночного тумана плавала среди деревьев. Исмаил порой оборачивался и глядел на пройденный путь. За деревьями еще виднелось открытое поле, на котором находилось кладбище. На этом кладбище лежал человек, чья жизнь была беспокойным поиском идеала, но он не нашел его, не выдержал и скрылся под слоем праха. Имя этого человека было Мирза Малик. Исмаил вздохнул, глубоко и протяжно. Мирза Манаф говорил, что тот был влюблен, действительно, влюблен…

— Сорок видишь? Весь лес захватили!

Мирза Манаф говорил правду. Трескотня сорок разносилась по лесу, просто Исмаил не прислушивался. Он поднял голову и увидел множество сорок — длиннотелые, длиннохвостые, пестрой раскраски, они прыгали с ветки на ветку своими смешными прыжками и гомонили, и от них лесной закат становился еще печальнее и тяжелее.

До наступления ночи они вышли из леса. Желтый, мягкий свет электрических огней мерцал приветливо. Лай собак слышался из-за плетней. Они пришли в кофейню — и вместо запаха леса и травы в нос ударил острый запах табачного дыма и чая. Сели в уголке. Основная часть посетителей была — все те же утренние рыбаки. Мирза Манаф заказал ужин. И они поели с аппетитом. После ужина рыбаки позвали к себе Мирзу Манафа. Это были люди с хриплыми голосами, костистыми выступающими красными скулами, с мощными шеями и кулаками. Исмаил в одиночку пил свой чай. Опять сон одолевал его. Веки отяжелели. Он повернулся к двери. Оттуда дул прохладный ветерок, донося приятный аромат леса и полей. Он закрыл глаза и позволил ветерку мягко ласкать свои щеки. И вскоре увидел знакомое лицо и любящие глаза, напоминающие о цвете и вкусе меда, которые внимательно смотрели на него.