Убийство в Восточном экспрессе - Агата Кристи

— Вас, видно, это очень волнует, — улыбнулся Пуаро.

Полковник Арбэтнот смерил его презрительным взглядом:

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать.

Пуаро как будто смутился. Он опустил глаза и принялся ворошить бумаги.

— Мы отвлеклись, — сказал он. — Давайте перейдем к фактам. Преступление, как у нас есть основания полагать, произошло вчера ночью в четверть второго. По ходу следствия нам необходимо опросить всех пассажиров поезда и узнать, что они делали в это время.

— Разумеется. В четверть второго я, если память мне не изменяет, разговаривал с молодым американцем — секретарем убитого.

— Вот как. Вы пришли к нему в купе или он к вам?

— Я к нему.

— Вы имеете в виду молодого человека по фамилии Маккуин?

— Да.

— Он ваш друг или просто знакомый?

— Я никогда раньше его не видел. Вчера мы случайно перекинулись парой фраз и разговорились. Вообще-то мне американцы не нравятся; как правило, мне трудно найти с ними общий язык.

Пуаро улыбнулся, вспомнив гневные тирады Маккуина против «чопорных британцев».

— Но этот молодой человек сразу расположил меня к себе. Хотя он где-то нахватался дурацких идей о том, как наладить дела в Индии: в этом беда всех американцев. Они идеалисты и к тому же сентиментальны. Его заинтересовало то, что я ему рассказывал об Индии, ведь я почти тридцать лет провел там. И меня заинтересовали его рассказы о финансовом кризисе в Америке. Потом мы перешли к международному положению. Я очень удивился, когда поглядел на часы и обнаружил, что уже четверть второго.

— Вы закончили разговор в четверть второго?

— Да.

— Что вы делали потом?

— Пошел в свое купе и лег.

— Ваша постель была уже постелена?

— Да.

— Ваше купе — вот оно, номер пятнадцать — предпоследнее в противоположном ресторану конце вагона?

— Да.

— Где находился проводник, когда вы возвращались к себе в купе?

— Он сидел в конце вагона за маленьким столиком. Между прочим, как раз в тот момент, когда я входил к себе, его вызвал Маккуин.

— Зачем?

— Я полагаю, чтоб тот постелил ему постель. Когда я сидел у него, постель не была постелена.

— А теперь, полковник, я прошу вас вспомнить: когда вы разговаривали с Маккуином, кто-нибудь проходил мимо вас по коридору?

— Масса народу, должно быть, но я не следил за этим.

— Я говорю о последних полутора часах вашего разговора. Вы выходили в Виньковцах, верно?

— Да. Но всего на минуту. Стоял ужасный холод, мела метель, так что я был рад вернуться, в эту душегубку, хотя вообще-то я считаю, что топят здесь непозволительно.

Мсье Бук вздохнул.

— На всех не угодишь, — сказал он. — Англичане открывают все окна, другие, наоборот, закрывают. Да, на всех не угодишь.

Ни Пуаро, ни Арбэтнот не обратили никакого внимания на его слова.

— А теперь, мсье, попытайтесь вернуться мыслями в прошлое, — попросил Пуаро. — Итак, на платформе холодно. Вы возвращаетесь в вагон. Располагаетесь в купе и закуриваете сигарету, а возможно, и трубку, — Пуаро запнулся.

— Я курил трубку, Маккуин — сигареты.

— Поезд отправляется. Вы курите трубку, обсуждаете положение дел в Европе, в мире. Уже поздно. Почти все легли. Кто-нибудь проходил мимо вас? Подумайте.

Арбэтнот сдвинул брови.

— Трудно сказать, — произнес он наконец, — видите ли, я за этим не следил.

— Но вы же военный. Вы должны отличаться особой наблюдательностью. Вы наверняка многое замечаете, так сказать, сами того не замечая.

Полковник снова подумал и покачал головой.

— Не могу сказать. Не помню, чтобы кто-нибудь проходил мимо, разве что проводник. Нет, погодите, кажется, проходила какая-то женщина.

— Вы ее видели? Какая женщина — молодая, старая?

— Я не видел ее. Не смотрел в ту сторону. Просто до меня донесся шорох и запах духов. — Духов. Хороших духов?

— Да нет, скорее плохих. Такой, знаете ли, запах, что издалека шибает в нос. Но учтите, — торопливо продолжал полковник, — это могло быть и раньше. Видите ли, как вы сами сказали, такие вещи замечаешь, сам того не замечая. И вот в течение вечера я отметил про себя: «Женщина… Ну и духи!» Но когда она прошла, точно не могу сказать, хотя… скорее всего, после Виньковцов.

— Почему?

— Помню, я почуял этот запах, как раз когда мы заговорили о пятилетке. Знаете, как бывает, запах духов навел меня на мысль о женщинах, а с женщин я перекинулся на положение женщин в России. А я помню, что до России мы добрались уже к концу разговора.

— Вы можете определить, когда это было, более точно?

— Н-нет. Где-то перед концом нашего разговора, примерно за полчаса.

— После того как поезд остановился?

Полковник кивнул:

— Да. Я почти в этом уверен.

— Что ж, перейдем к другому вопросу. Вы бывали в Америке, полковник?

— Никогда. И не имею ни малейшей охоты туда ехать.

— Вы были знакомы с полковником Армстронгом?

— Армстронг… Армстронг… Я знал двух или трех Армстронгов. В шестидесятом полку служил Томми Армстронг — вы не о нем спрашиваете? Потом я знал Селби Армстронга — его убили на Сомме.

— Я спрашиваю о полковнике Армстронге. О том, что женился на американке. О том, чью дочь похитили и убили.

— А, припоминаю, читал об этом в газетах, чудовищное преступление. Нет, я не знаком с ним. Хотя, конечно, слышал о нем. Тоби Армстронг. Славный малый. Общий любимец. Отлично служил. Награжден крестом Виктории.

— Человек, которого убили прошлой ночью, был виновен в гибели ребенка Армстронгов.

Лицо Арбэтнота посуровело:

— Я считаю, что этот негодяй получил по заслугам, хотя лично я предпочел бы, чтобы его повесили по приговору суда. Хотя в Америке, кажется, сажают на электрический стул?

— Следовательно, полковник Арбэтнот, вы за правосудие и против личной мести?

— Разумеется, не можем же мы поощрять кровную месть или пырять друг друга кинжалами, как корсиканцы или мафия, сказал полковник.

— Говорите что хотите, а, по-моему, суд присяжных — система вполне разумная.

Пуаро минуту-другую задумчиво глядел на полковника.

— Да, — сказал он, — я так и думал, что вы придерживаетесь такой точки зрения. Ну что ж, полковник, у меня больше нет вопросов. Скажите, а вы не помните ничего такого, что показалось бы вам прошлой ночью подозрительным или, скажем так, кажется вам подозрительным теперь, ретроспективно. Ну, хоть сущий пустяк?

Полковник Арбэтнот задумался.

— Нет, — сказал он. — Ничего. Вот разве… — и он замялся.

— Пожалуйста, продолжайте, умоляю вас.

— Это же абсолютная чепуха, — сказал полковник неохотно, — но раз уж вы сказали — хоть сущий пустяк…

— Да, да, продолжайте.

— Да нет, это действительно пустяк. Но раз уж вас так интересуют пустяки, скажу. Возвращаясь к себе, я заметил, что дверь купе через одно от моего, да вы знаете, последняя дверь по коридору…

— Знаю, дверь купе номер шестнадцать.

— Ну, так вот, эта дверь была неплотно прикрыта. И сквозь щель украдкой выглядывал какой-то человек. Увидев меня, он тут же захлопнул дверь. Конечно, это абсолютная чепуха, но меня это удивило. Я хочу сказать, все открывают дверь и высовывают голову, когда им нужно выглянуть в коридор, но он делал это украдкой, как будто не хотел, чтобы его заметили. Поэтому я и обратил на него внимание.

— Мд-да, — сказал Пуаро неуверенно.

— Я же вам говорил, это абсолютная чепуха, — виновато сказал Арбэтнот. — Но вы знаете, раннее утро, тишина, и мне почудилось в этом что-то зловещее — настоящая сцена из детективного романа. Впрочем, все это ерунда.

Он встал.

— Что ж, если я вам больше не нужен…

— Благодарю вас, полковник, у меня все.

Полковник ушел не сразу. Он явно перестал гневаться на паршивого французишку, посмевшего допрашивать британца.

— Так вот, что касается мисс Дебенхэм… — сказал он неловко. — Можете мне поверить: она тут ни при чем. Она настоящая pukka sahib, — вспыхнул и ушел.

— Что значит pukka sahib? — полюбопытствовал доктор Константин.

— Это значит, — сказал Пуаро, — что отец и братья мисс Дебенхэм обучались в тех же школах, что и полковник.

— Только и всего… — доктор Константин был явно разочарован. — Значит, это не имеет никакого отношения к преступлению?

— Ни малейшего, — сказал Пуаро.

Он ушел в свои мысли, рука его машинально постукивала по столу.

— Полковник Арбэтнот курит трубку, — вдруг сказал он. — В купе Рэтчетта я нашел ершик для трубки. А мистер Рэтчетт курил только сигары.

— И вы думаете…

— Пока он один признался, что курит трубку. И он знал полковника Армстронга понаслышке и, не исключено, что знал его лично, хотя и отрицает это.

— Значит, вы считаете возможным…

Пуаро затряс головой:

— Нет, нет, это невозможно… никак невозможно… Чтобы добропорядочный, недалекий, прямолинейный англичанин двенадцать раз кряду вонзил в своего врага нож! Неужели вы, мой друг, не чувствуете, насколько это неправдоподобно?