Сделка Политова - Александр Субботин

Но тут для Ивана Александровича наблюдение прекратилось, потому что кто-то подошёл к его кабинету и аккуратно притворил дверь. Политов остался один и теперь уж в совершенной изоляции. Тогда от нечего делать Иван Александрович поднялся со своего места и прошёлся по кабинету. Потом он выглянул в окно и зачем-то осмотрелся, словно желая найти что-то новое в кабинете Но ничего не найдя, уселся обратно и задумался.

На улице всё так же продолжал моросить дождик, а серое солнце по-прежнему странным взором своим глядело через стекло в кабинет, скрадывая у предметов все краски. Политов, устремив свои невидящие глаза в одну точку, прислушался к дождю, и какие-то нелепые мысли побежали в его голове. Он пытался их собрать, но это у него не получалось. Политов сидел в каком-то оцепенении и никак не мог сообразить, что ему следует делать и следует ли делать что-нибудь вообще, потому что отсутствие внимания к его персоне приводило его в некоторое замешательство и растерянность.

Оцепенение было разрушено с приходом двух весьма удивительных субъектов. Первый из них появился раньше второго, чем наделал больше шуму, чем вся предыдущая публика со всем своим беспокойством.

Этот первый ворвался в приёмную почему-то с грохотом, который услышал даже отгороженный дверью Политов. Он во всеуслышание прокричал звонким тенором:

– Так, ну ладно! Будем делать дело?!

Затем этот тип начал нетерпеливо что-то у кого-то выспрашивать и тараторить в ответ, а потом распахнул дверь в кабинет Политова и, почти впрыгнув вовнутрь, захлопнул её за собой.

– Ага! Иван Александрович! – воскликнул он, разглядывая Политова, а потом будто в умилении приподнял брови.

Политов невольно встал.

– А вы молоды, – зачем-то заметил вошедший господин. – Я думал, что таких молодых в помощники не берут. Даже удивительно, до чего быстро освежаются наши структуры.

Вошедший или, правильнее сказать, вломившийся господин был энергичным мужчиной лет сорока пяти, довольно плотного телосложения и низкого роста. Его круглое и бритое лицо было красно, словно он только что пробежал кросс, а на лбу проступали капельки пота. Его редкая и короткая чёлка, лежащая на влажном лбу, была также мокра, от чего распалась на множество отяжелевших сосулек. Маленький крючковатый нос жадно вбирал в себя воздух, как бы принюхиваясь, а жирные губы его улыбались. В общем, господин производил впечатление эдакого весёлого толстячка, собратьев которого без труда можно встретить в различных дешёвых питейных заведениях за просмотром футбольного матча с пивной кружкой в руках. Узел галстука под воротником был распущен, а тёмно-синий костюм на нём буквально расползался по швам, пытаясь скрыть толстую и неуклюжую фигурку своего хозяина.

– Позвольте представиться, – несколько поклонившись, начал толстяк. – Меня зовут Черешнев Антон Аркадьевич. Я следователь из Управления. Будем, так сказать, знакомы.

Толстяк протянул руку.

– Приятно, – флегматично ответил Политов и протянул руку в ответ. – А я уже было подумал, что меня тут совсем и не замечают, – мрачно добавил он.

– Ой, ну что вы! – замахал руками Черешнев. – Как такое может быть? Вовсе нет! Дело в том, что, благо, люди тут работают грамотные и понимают, что у таких свидетелей, как вы, первыми всю информацию должны выуживать не зеваки, а совсем другие сотрудники. И у меня к вам сразу один вопрос: мобильный телефон имеется?

– Да.

– Вы, я надеюсь, никуда не звонили за, – он взглянул на часы, – последний час?

– Нет.

– Превосходно! Тогда позвольте на время у вас его изъять, – вежливо попросил Черешнев, протягивая к Политову свою пухлую руку.

Иван Александрович поднял со стола мобильный аппарат и подал его следователю. Тот проворно схватил его и, выбежав в приёмную, отдал его какому-то человеку в штатском.

– Ну-с, теперь полный порядок, – дружелюбно пояснил вернувшийся Черешнев.

– Наверно, необходимо рассказать, как всё случилось? – начал было Политов.

– Нет, нет! – запротестовал Черешнев. – Не мне! Сейчас прибудет старший, ему-то вы всё и доложите. А я приехал сюда, так сказать, вперёд, чтобы порядок был. Да вы садитесь, не волнуйтесь!

Действительно, Политов ещё продолжал стоять и из такого положения вести диалог со следователем.

– Я не волнуюсь, – опустившись в своё кресло, ответил он.

«Старшего», как назвал его дружелюбный Черешнев, ждать пришлось сравнительно недолго. Произошло это так.

Оказавшись в кабинете раньше своего начальника, этот Антон Аркадьевич первым делом, словно охраняя Политова, чтобы тот не сбежал, принялся активно и молча ходить по кабинету из угла в угол с заложенными за спину руками. Казалось, что этот упитанный человек просто-таки совсем не умеет сидеть на одном месте, а внутри него помещён какой-то беспокойный моторчик, который почти физически заставляет своего хозяина шевелиться. Таким маятником Черешнев проходил четверть часа, пока в один из моментов, когда он, если следовать терминологии о маятниках, «отклонился» в сторону, на пороге кабинета перед Политовым вдруг бесшумно возник человек. Политов быстро поднял на него глаза.

– Шоныш Игорь Андреевич, – сухо представился мужчина и сделал шаг в кабинет. – Я старший следователь по особо важным делам, – продолжал мужчина ровным безликим голосом, держа в руках чёрный кожаный портфель для бумаг.

Политов невольно вновь встал и представился в ответ.

– Я знаю, кто вы, – спокойно ответил Шоныш и осмотрел кабинет.

– О, Игорь Андреевич! – обернувшись, радушно воскликнул Черешнев. – А мы вас ждём, ждём!

– Антон, открой, пожалуйста, окно, – без приветствия обратился Шоныш к Черешневу и, уже смотря на Политова, спросил, указывая на свободный стол Марины: – Вы не против, если я расположусь здесь?

– Пожалуйста, – согласился Политов и с большим любопытством упёрся взглядом в нового следователя. Это был аккуратный седовласый мужчина, почти что преклонного возраста, высокий и худой. Лицо его было бледное с желтизной, слегка осунувшееся, но в то же время суровое, хранящее на себе налёт тяжело прожитых лет. Морщины, которые явно имели большую глубину, чем следует в его возрасте, располагались на лице согласно каким-то причудливым законам геометрии: горизонтальные морщины на высоком лбу лежали параллельно выступавшим вперёд надбровным дугам, а морщины на самом лице имели точную перпендикулярность морщинам на лбу. Его глаза – узкие, чёрные и колючие – сидели глубоко в потемневших глазницах вблизи носа, который, в свою очередь, был высок, мясист и чуть расширялся к кончику. От этого всего его физиономия принимала вид диковинной и озлобленной крысиной мордочки. К этому следует добавить белоснежные бакенбарды, тянущиеся от висков к тонким и вжатым губам, а также рыхлый подбородок, плавно перетекающий в шею.

На Шоныше был надет серый длиннополый плащ, из-под которого выглядывал в тон плащу костюм. На шее красивым узлом был повязан чёрный галстук, поддерживающий ворот хорошо выглаженной белой рубашки.

Политову вошедший человек с первых своих слов не понравился и даже вызвал в нём чувство, похожее на ощущение грозящей опасности. Со стороны ничего удивительного в этом Шоныше вроде бы не наблюдалось, а даже наоборот – выглядел он весьма обыкновенно и серо, как средний человек, которого можно в любую минуту встретить в такую погоду на улице, однако Политов ощутил в себе некое волнение и даже робость от присутствия поблизости этого субъекта.

– Теперь-то лучше, – медленно и удовлетворённо заметил Шоныш, когда Черешнев, резво подскочив к окну, открыл его.

Кабинет сразу наполнился погодной сыростью, и по воздуху начали разбегаться струйки свежего, но прохладного осеннего воздуха.

Шоныш снял с себя плащ и аккуратно повесил его на стоявшую в углу вешалку.

– Не люблю, когда в помещениях душно, – пояснил он, открыв свой портфель, и принялся выкладывать на Маринин стол прозрачные папки с бумагами. – В кабинетах воздух спёртый, а здоровье не вернуть. Позволите? – указал он на документы, оставленные в большом множестве на столе.

– Да, конечно, – Политов привстал, чтобы освободить рабочее место, но Шоныш остановил его.

– Не утруждайтесь, я сам.

Старший следователь бережно сложил все лежащие на столе бумаги в стопку и тяжело перенёс их на соседний стул. После чего он сел за стол сам и вздохнул:

– Так вот… Да, Антон, ещё тебя попрошу, – подняв вверх голову и прищурившись, монотонно вымолвил Шоныш. – Включи, пожалуйста, свет.

– Сейчас, – исполнительно ответил тот.

– Зрение тоже, – добавил Шоныш как бы в задумчивости, рассматривая свои бумаги.

Черешнев исполнил просьбу и зажёг лампы. Вместе с этим светом и ещё со стылым и ленивым голосом Шоныша на кабинет сразу обрушилась какая-то жёлтая тоска и скука. В искусственном освещении, когда оно загорается раньше, чем за окном успевают проступить первые сумерки, всегда есть нечто болезненное и лживое. В такие минуты солнце, показывая своё явное превосходство и как бы насмехаясь над людьми, начинает светить за окном пусть бледным, но более живым и естественным светом, тем самым обличая ничтожность и жалкость всех человеческих попыток создания искусственных светил.