Ловец бабочек - Демина Карина

…а девка ничего оказалась. Крепенькая. Сисястая и задастая. Костюмчик форменный сидел кривовато, сисястости этой не скрывая. И, пожалуй, не будь Хельги, закрутил бы Харольд с новенькой… нашел бы способ подойти, хотя эта сопливица нос держала, что королева познаньская.

Мужики ее невзлюбили.

Нет, держались бы в стороночке, если бы Харольд прикрикнул.

А он не стал.

Зачем?

Он свое дело сделал, принял в отдел, честь по чести, а что не удержалась – ее беда. Он не сомневался, что новенькая через месяц-другой запросится на перевод. И он пойдет навстречу.

Не сразу.

Но пойдет… договорится… все же жена была некрасива, да и Хельга по сравнению с этой многое теряла…

…придется с ней что-то да решать, и как можно скорей.

Как ни странно, новенькая не плакала. Не жаловалась. И мелких пакостей не замечала. А когда крупные пошли, пригрозила докладную составить. Мол, одно дело – личная неприязнь, и совсем другое – намеренная диверсия.

Диверсанты, блин… пособирались… дальше хвоста собачьего не видят.

Обвела всех девчонка.

Сначала, когда она со своей теорией безумной явилась, Харольд оторопел.

Серийный убийца?

Здесь?

Ересь и чушь…

Запретил.

А она запрета ослушалась. Упрямая. Прям как Петер… понятно, почему старый хрыч, к бабам относившийся куда хуже Харольда, девчонку пригрел, просил за нее. Уволить бы, но…

…Особый отдел.

…вмешались… тоже вороны, летят на падаль… когда появился тот высокий парень со снулыми глазами, Харольд оцепенел. Первая мысль: узнали. Кто донес? Как? И ноги подкосились. И сердце оборвалось. И потянуло признаться. Глядишь, и не по вышке пошел бы…

…а он про Катарину выспрашивать стал.

Характеристику затребовал.

После и кабинет отдельный выделить пришлось. Для работы. Харольд выделил. На другом конце здания. Оно-то чем меньше с Одаренными встречаешься, тем дольше и спокойней жизнь твоя. И надежда появилась, что девчонка доигралась.

Особый отдел – это вам не бирюльки.

А она взяла и права оказалась. Экая наглость! И что было Харольду делать? Дело громким вышло, слишком уж громким… небось, при прежнем Князе ни одна газетенка и вякнуть бы не посмела, а тут… объявили гласность… тьфу.

…теперь избавиться от сучки было делом чести, а то мужики-то, которые прежде начальника уважали и побаивались, ныне всякий страх потеряли. Вроде оно-то все как раньше, да только по глазам видно – смеются.

Проворонил серийника.

Девчонка сопливая нос утерла. И какой ты после такого начальник? Оно и верно, что никакой.

Ишь, глазищами зыркает. И все ж, чего в ней особист углядел-то? Оно-то и понятно, сиськи изрядные, на такие глядеть – одно удовольствие. Задница тоже имеется, крепенькая такая, упругая, но на одной заднице далеко не уедешь. Вон, за собственною супружницей Харольда, которая пусть давно уже утратила и то очарование молодости, каким обладала, тесть стоял, человек большой и с нужными связями.

Он помог Харольду на первых порах.

…или особисту большего не надо? Или… слыхивал Харольд, что их контора для своих и невест непростых ищет. У ней-то активного дара нет, иначе б отметили в личном-то деле… да и с даром не пошла бы она в следователи, средь особистов-то баб хоть и немного, но имеются. Латентная форм? Тогда да, тогда и детки одаренными родятся, тут уж и гадать нечего. А за папкой пойдут – тут и династия… там династии привечают.

И Харольд, приятно удивленный этакой своей догадливостью, по-новому глянул на следовательшу. Она-то знает? Знает. Умненькая. И не коробит, стало быть… а с другой стороны, чего коробится? К этакой кормушке припасть… небось, его женушка не побрезговала бы…

…и не одна она…

…за особиста пойти – удача бабе… всю жизнь при особом доме, при пайке нулевого классу, при талонах на «Хатьяру»… супружница намекала, что в оной «Хатьяре» отрезы чистейшего шерстяного сукна завезли. А еще шелк и поплин, мол, из сукна костюмчик ему было бы неплохо сшить, а уж ей-то…

…начальник смотрел.

Сидел и смотрел. Глаза у него были круглые рыбьи. Кожа желтоватая, что подкопченная. Над верхней губою усики топорщились. На щеках – бачки. Челочка реденькая, но длинная, до самых бровей. А уж те – косматы, срослись над переносицей.

Щеки-подушки.

Нос остренький.

Ладно, нос, но вот взгляд, будто не на человека, а сквозь него смотрит. И неуютно. И хочется вскочить, вытянуться в струнку да и сознаться во всем.

В чем?

Катарина не знала. Но заставила себя сидеть спокойно. Про этот прием дядя Петер тоже рассказывал. Харольд молчал. И Катарина тоже.

Улыбалась, стараясь, чтобы улыбка эта была безмятежною, и смотрела, не на начальника – лишнее это, а на портрет Князя.

…молод.

…только пару лет, как сменил на посту предыдущего. Катарина помнит еще траурные полосы на передовицах газет. И службу в Храме, где пришлось отстоять всенощную.

И кровь, которую сдавала добровольно.

Все сдавали.

А ей было страшно резать руку черным, точно обугленным клинком…

…и еще одно богослужение, на сей раз во здравие… и вновь кровь… на сей раз легче пошло…

Князь очень молод.

И это хорошо, как сказал Хелег. Страну давно пора было встряхнуть. Прошлые Князья, конечно, работали во благо Хольма, однако понимали это благо весьма своеобразно. Они боялись нового, не замечая, что вся страна погружается…

…нет, не об этом надо думать. Вряд ли ее позвали затем, чтобы провести разъяснительную беседу по девятой директиве…

– Тобой интересовались, – торжественно произнес Харольд.

Он пожевал верхнюю губу, и белесые усики встопорщились. Катарина промолчала.

– Не спрашиваешь, кто? Правильно… зачем тебе… ты и так знаешь.

– Не знаю.

Легкое недоверие, мол, мы-то свои, чего уж вид делать. А она не делает. Она не знает. Догадывается.

– Особисты просят временно перевести тебя, да… – он вытащил из портсигара папироску, помял, смахнул табачную крошку с сукна. – Просят, понимаешь ли… оказать содействие… если ты не против.

Он тоненько хихикнул и глазом подмигнул. Мол, мы-то понимаем, что глупцов, которые этакой просьбе противится станут, во всем Хольме не сыскать.

– Рада служить, – тихо произнесла Катарина.

– От и замечательно… от и чудесно… тогда садись, пиши рапорт о временном переводе…

Писать пришлось под пристальным недобрым взглядом. Ощущение не из приятных. Катарина не могла отделаться от мысли, что Харольд Ухгвардссон неким неизвестным ей и современной науке Хольма способом все же сумел заглянуть в ее голову. И увиденное там ему категорически не понравилось.

…но если ее переводят, пусть и временно…

…не означает ли это…

Означало.

Экипаж ждал.

И не просто экипаж, но собственный Катарины.

– Я слышал, что вы окончили курсы вождения, – заметил Нольгри Ингварссон, который удобно расположился на втором сиденье. Кожаный шлем с очками несколько выбивался из общего строгого стиля, присущего как дознавателем в целом, так и ему в частности. – Поэтому взял на себя смелость отпустить водителя. Справитесь?

Катарина только и смогла, что кивнуть.

Самоходные экипажи только-только пошли в производство, хотя поговаривали, что придуманы они были давно, но предыдущий Князь в силу некоего личного предубеждения – увы, и в них остается много человеческого – счел изобретение неперспективным.

– Кстати, мне интересно, почему из всего Управления, в котором насчитывается без малого полторы сотни сотрудников, на курсы отправили вас и еще… этого… как его… – Нольгри Ингварссон щелкнул пальцами. – Баранчикова?

Экипаж на двоих.

Из новых.

Те, на которых Катарину учили, были попроще. Погрубей. Ящики на колесах, так ей показалось в первый раз. Тугие в управлении. Неудобные. И медлительные.

…а почему она? Потому что никому больше не хотелось ехать в другой город на месяц. Жить в бараке-гостинице. Слушать нудные лекции о повышении трудовой дисциплины и эффективности работы. Нет, были и лекции, и барак с комнатой на восьмерых. Для Катарины, единственной женщины – вот уж сомнительная честь – нашлась махонькая каптерка с топчаном. Уступил за малую плату местный дворник.