Я навсегда тобою ранен... - Андрей Орлов

– А вот хотелось бы узнать, как в милиции построена работа с внештатными сотрудниками? – тихо поинтересовался человек с водянистыми глазами.

– У каждого по парочке тварей, – пожал я плечами. – Вы о стукачах, уважаемый?

Вопрошающий изобразил тонкую улыбочку Авгура.

– Действительно, – разодрал ладони прокурор Каморин. – Я ни разу не слышал, чтобы наша милиция проводила работу с агентами.

– Проводим, Игорь Витальевич, – вздохнул я. – Просто, как бы вам сказать... в общем, служба упомянутых граждан на первый взгляд как будто не видна...

– Довольно! – рубанул рукой по спертому воздуху Неваляев, и вновь запахло жареным. – Это последнее предупреждение, Богатов! Живо убрались работать, и теперь о всех достижениях за день будете докладывать мне лично!!! И чтобы все эти ваши хреновы секретные сотрудники носились по Рыдалову, высунув языки, иначе всех пересажаю!!!

Непонятно, какая муха укусила нашего шефа. Впрочем, с ним случается. Бороться с тайфунами бесполезно.

На обратном пути ко мне опять прицепилась благообразная старушка, забормотала о том, что к ней пришел мужчина (как-то странно в этом возрасте), что ей нужно срочно поговорить с начальником уголовного розыска, но моя голова в этот час меньше всего была настроена на выслушивание жалоб пенсионеров. Сделав умоляющий жест, я помчался по лестнице за коллегами и в кабинете, закрывшись на замок, поведал им о визите в мой дом гражданина Григоренко.

– Ни хрена себе! – сделала огромные глаза Янка. – И ты не сказал об этом нашим старшим братьям?

– Не сказал, – бросил я. – И вам рекомендую помалкивать. Пусть это будет тайной четверых. Не нравится мне эта загадочная личность с нежным именем Багор...

– Клянемся самым дорогим, – натужно пошутил Крюгер, – что никому не скажем.

Мы засмеялись, разрядив обстановку, – все прекрасно знали, что у Крюгера самое дорогое.

– А я считаю, надо брать его за жабры, – заявил Венька. – В самом буквальном и брутальном смысле. Надо же, какая устрица – условия будет нам диктовать. В то время, когда люди гибнут пачками...

– Я тоже так считаю, – согласилась Янка. – Но везти в райотдел этого типа опасно. Придется допрашивать официально – о чем немедленно станет известно всему зданию и трем соседним. Да и не скажет он ни черта, придется блюсти формальности, то бишь букву закона – он просто не признается, что был у тебя.

– Поедем сами к этому бирюку, – воспрял Крюгер, – выбьем душу. А не получится, так хоть оттянемся.

В порывах моих коллег имелось рациональное зерно. Дело заходило слишком далеко, чтобы игнорировать реальные ниточки к разгадке. Виданное ли дело – шантажировать честных ментов? Я лихорадочно размышлял – гэбэшник, в сущности, прав, надо подключать стукачей. Личность Григоренко (как можно деликатнее), хождения сыщика, которые вряд ли остались незамеченными, контакты Грушницкого и Башлыкова, клятая турбаза. Любая информация, выбивающаяся из контекста унылой жизни городка!

Но червь сомнений прорыл в голове уже такую дыру, что я не мог действовать прямолинейно. Наша четверка загрузилась в машину, я отъехал от здания внутренних дел, включил стеклоочистители и покатил по Советской на запад, хотя переулок Гусиный Брод всю дорогу был на востоке. Коллеги не преминули отметить это странное событие.

– Ха, этот тип не знает, где у нас Гусиный Брод, – отметила сидящая по правую руку Янка. – Признайся, Артем, у тебя правое и левое полушария поменялись местами?

– Выпить ему надо, – компетентно заявил Крюгер, – и все мгновенно встанет на свои места.

– Да нет, молчит, баранку вертит, – подметил Венька. – Отважные герои всегда идут в обход. Артем Николаевич чего-то страшно боится. Накрутил себя. Пора бы и нам начать бояться, как вы думаете? Хотя и не тянет вовсе...

Не отвлекаясь на юродивых, я плутал по переулкам, выбрался на Комсомольскую, проехал архитектурный шедевр – водонапорную башню (прораб настолько был пьян, что переплюнул пизанцев), постоял у скверика, где безрассудная мамаша под зонтом закаляла малыша в коляске, сделал кружок вокруг школы, вырулил на улицу Лазаренко и не спеша покатил на восток, периодически подглядывая в зеркало. Слежки не было. А почему я решил, что она должна быть?

В искомом переулке было тесно и неуютно. Деревья, отяжелевшие от сырости, бесконечные заросли акации, шиферные крыши, «пьяные» палисадники. Сруб под номером четыре, из-под которого нас атаковала ушастая дворняга, но мы ей дали такой отпор, что она убежала с поджатым хвостом и стала ворчать из туманного далека. Неудачи неслись за нами по пятам. Мы топтались на крыльце, колотясь в обитую стальными пластинами дверь. У соседей за дырявым забором хозяйничала сухая длинноногая особа в болоньевой куртке, на которую как-то странно косился Крюгер. Сначала она занесла в дом жестяные листы, потом вытряхнула остатки угля из ведра, потом под навесом на крыльце втаптывала в помойное ведро пакет с картофельными очистками, игнорируя простое житейское правило, что сколько мусорное ведро ни утрамбовывай – выносить все равно придется.

– Да это же Лизка Перепелюк! – ахнул Крюгер, расплываясь в ностальгической улыбке. – Как живая, черт возьми! Е-мое, до чего же тесен мир... Я с ней общался много лет назад, когда служил в Абакане. Вот у кого был подлинный криминальный талант...

Господина Григоренко в доме не было: сквозь окно на веранде просматривались стоящие под порогом домашние тапки (такие разодранные, что больше походили на дикие), и нигде не просвечивали сапоги сорок четвертого размера. Можно было предположить, что если Григоренко где-то и прикончили, то никак не дома.

– Смылся, гад, – ругнулся я. – Пошли к соседке. Веди нас, Крюгер.

Незачем было совершать обходной маневр, чтобы пообщаться с соседями. Штакетины в заборе болтались на одном гвозде. Мы подошли поближе и дружно воспарили над оградой.

– Вы из горгаза? – не разобравшись, крикнула соседка. – Наконец-то! Обещали еще вчера ликвидировать аварию, и что? У меня уже уголь кончается! Проходите, проходите, мы тоже не дровами топим...

– Так задумано, гражданочка! – крикнул я. – Очищаем магистрали от пропана, будем закачивать нервно-паралитический!

Она затопала по веранде сапожищами, спрыгнула в сад.

– Все такая же топ-модель, – дрогнул от ностальгических воспоминаний Крюгер. – Топает, как бешеная...

– Мы – товарищи из милиции, гражданочка, – вежливо представился я, когда она подошла поближе и предстала во всей красе – худая, длинноногая, с ликом повидавшей виды кобылицы и очень живыми, выразительными и подвижными глазами.

– Да уж сообразила, что не из горгаза, – проворчала дамочка. – Шуточки у вас – предельно милицейские... Позвольте-ка... – Ее и без того продолговатое лицо вытянулось, как французская булка, и Крюгер рассмеялся.

– Узнала, Лизетта Михайловна...

– Мать честная, боже правый, срань господня... Александр Рудольфович, миленький вы мой... – Она навалилась грудью на забор и шутливо распростерла объятия. Крюгер распростер свои, но подходить постеснялся. Даже как-то смущенно крякнул.

– А ты все такая же разворотливая, Лизетта...

– Была, Александр Рудольфович, была... Куда уж нам на старости лет... – Дама так ослепительно улыбнулась, что вздрогнула Яна Владимировна, и показалось, что на мгновение блеснуло солнышко. – А вы не очень здорово выглядите, Александр Рудольфович. Похмелье чаще, чем праздники? Выпить хотите?

– А есть? – вздрогнул Крюгер.

– Отставить! – опомнился я. – Не надо накручивать нашего коллегу, гражданочка. Ему и без вас хреново.

– Двенадцать лет, Лизетта, – тоскливо улыбнулся Крюгер и пояснил ничего не знающим коллегам: – Я брал ее по делу одного начинающего миллионера, в которого она собиралась влюбиться и уехать с ним в Израиль. В общем, на бабки развести. Типа как в анекдоте – килька с тюлькой поменяли гражданство, теперь они сайра и мойва.

– Фи, как пошло, Шурик, – лучезарно улыбнулась соседка.

– А потом ты поняла, что чудес не бывает, и решила его чисто ломануть. А ведь я предупреждал тебя, Лизетта, – будешь так себя вести, под Новый год к тебе придет не Дед Мороз, а адвокат.

– А он и пришел, – тронула знакомца за рукав Лизетта. – Жил в соседнем подъезде, красавец, мечта одинокой бабы. Жадный, правда, был, как моя прабабушка, толстый, как Комет Гель... в смысле, Гельмут Коль. Притащил какую-то палочку, обозвал ее елочкой, приказал наряжать...

– Вот-вот, – заулыбался Крюгер. – И под шубой вместо селедки оказалась соседка... Но потом объявилась клятая москалиха на «Жигулях» шестой модели, увела от тебя это сокровище, и ты успешно загремела на нары. Сколько душещипательных бесед мы с тобой провели, Лизетта! Ты еще хихикала – помнишь? – назвался, дескать, другом, полезай в душу...

– Как быстро летит время, – мечтательно сказала дама и посмотрела на Крюгера почти влюбленно. Он тоже посмотрел на нее не без чувства. – А ты знаешь, я отсидела всего полтора года, выпустили за безупречное поведение. Не поверишь, с того времени – ни одного посягательства на чужую собственность, хотя и хотелось, конечно.