Капкан для призрака - Джон Карр

Они смотрели друг на друга. Гарт вынул из кармана бумажник, достал оттуда два пятифунтовых банкнота, сложил их маленьким прямоугольничком и бросил его в траву к ногам юноши. И словно с песчаной отмели к нему вернулся его собственный крик. Только голос Хэла неожиданно стал высоким и тонким.

— Вы вульгарный грубиян, доктор Гарт. Однако, возможно, пройдет не так уж много времени, когда вам станет стыдно, что вы так поступили.

Гарт, больше не обращая внимания на Хэла, побежал вниз.

Он оставлял за собой отчетливые следы. Сильный стук автомобильного мотора позади него сменился фырканьем, усилился, а потом перешел в гул. Гарт оглянулся через плечо как раз в тот момент, когда зеленый автомобиль с рычанием преодолевал небольшой пригорок, направляясь на север, в сторону Фэрфилда. Гарт потерял равновесие на скользкой грязи, однако не упал.

В павильончик, пол которого находился над уровнем пляжа, вели три деревянные ступеньки. Они заканчивались входом, закрытым отвесно свисающей красно-белой полосатой шторой, купленной год назад. Ее можно было поднимать или опускать изнутри с помощью шнуров. Сейчас штора была наполовину опущена, и Гарт не стал тратить время на подъем. Он согнувшись протиснулся под ней и тут же выпрямился.

Теперь он стоял в тесной полутемной прихожей, спиной к наружной, обращенной на сушу стене. В ней были две совершенно одинаковые деревянные двери, как обычно, приоткрытые; они вели в две комнатки павильончика. Между этими двумя дверями к стене была прикреплена парусиновая занавеска, служащая ширмой.

— Бетти! — снова крикнул Гарт.

Ему ответила лишь тишина.

Он открыл левую дверь, низ которой терся о доски пола. Комнатка была пуста. В каждой комнатке была еще одна дверь, с матовым стеклом в верхней части, ведущая на небольшую веранду, обращенную к морю.

В слабом дневном свете Гарт увидел одну или две табуретки, маленькое зеркальце на стене и полдюжины крючков для одежды. Гарт стоял, вдыхая запах заплесневелого дерева, соли, песка, морского воздуха и духоты, накопившейся здесь за целый день; запах, от которого у человека сжимаются легкие на каждом деревянном пирсе.

Прежние владельцы домика использовали этот павильончик для приемов с купанием. Большая фотография в рамке, сделанная приблизительно в 1897 году и оставленная на стене в гостиной Бетти, изображала две маленькие весельные лодки, в одной из которых были три наряженные дамы, а в другой — три разодетых джентльмена. Компанию вытащили на пляж во время самого высокого прилива. После того как фотограф сделал снимок, им, очевидно, пришлось налечь на весла и доплыть по мелководью обратно до павильончика, чтобы не промочить ноги.

Этих людей здесь уже не было. Остались только их призраки. Гарт медленно сосчитал до десяти. Потом открыл застекленную дверь на веранду.

Веранда была пуста. Лишь чуточку правее, недалеко от двери в другую комнатку, стояло деревянное кресло-качалка с высокой спинкой. Кроме этого кресла, на полу стояли блюдечко и чашка с остатками чая, более свежего и явно не относящегося к 1897 году.

— Бетти!

Дул ветер. Казалось, что давно пропитавшееся влагой дерево втягивает в себя звук так же, как воду. Гарт не слышал даже звука собственных шагов, когда шел ко второй двери. И затем, словно в конце вечности, нашел ее.

Прошло несколько секунд, прежде чем он решился войти в комнатку. Бледный дневной свет падал на темно-коричневый купальный костюм, обнаженные бедра, икры и полотняные тапочки, которые Бетти всегда надевала, когда шла плавать. Головой в купальной шапочке она лежала к столику у стены, на котором стояли чашки и блюдца, коробочка с чаем и незажженная спиртовка. Гарт не видел лица этой женщины, но в этом не было необходимости. Она была задушена.

Он внезапно вспомнил слова, которые неделю назад сказала Бетти, когда читала вслух так называемые модные советы в каком-то журнале.

— Поношенную мохеровую юбку, — цитировала она, — можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. — И добавила: — Фу!

На какое-то мгновение он оцепенел при виде этой сцены насилия, чего с ним как с врачом не должно было бы произойти. Однако это, подумал он, нечто совсем другое. «Поношенную мохеровую юбку можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. Поношенную мохеровую юбку можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. Поношенную мохеровую юбку можно…»

Он подошел к бездыханному телу, наклонился и, нежно прикоснувшись к нему, повернул голову лицом вверх. Посмотрел на опухшее, посиневшее лицо; притронулся к белому шнуру, при помощи которого опускаются шторы, глубоко врезавшемуся в шею, с надежным узлом. И очень быстро выпрямился.

Эта женщина была не Бетти.

Однако не только этот факт, сам по себе, привел его в состояние сильного волнения. Не только этот факт заставил его быстро встать и оглядеться в полутемной душной комнатке, где произошло насилие. У тела была еще почти нормальная температура. Капельки крови в ноздрях еще не совсем высохли. Кто бы она ни была (а Гарт был убежден, что угадал, кто она), эта женщина была мертва не более пятнадцати минут.

Пятнадцать — двадцать минут!

Он вытащил из кармана часы и открыл их. Невероятно, они показывали шесть.

Гарт спрятал часы и стоял неподвижно. Двигались лишь его глаза.

Открытая дверь на веранду была прямо напротив полуоткрытой двери, ведущей в прихожую на стороне, находившейся ближе к берегу. Этот пляжный павильончик предназначался для скрытой от чужих глаз частной жизни: в нем не было ни одного окна. Если смотреть на дверь, ведущую на веранду, столик с приборами и чаем стоял у стены справа. Среди разбросанного фарфора и ложечек кроме спиртовки стояли также двухлитровый кувшин, в котором Бетти держала воду для чая, котелок, керамический чайничек и банка сгущенного молока.

Гарт поглядел на противоположную стену. На одном из крючков висел длинный саржевый купальный халат, коричневый, в поперечную желтую полоску. Он принадлежал Бетти, Гарт это знал, однако она очень редко его надевала. Гарт подошел к этому халату, обыскал его карманы и обнаружил платочек с инициалами «Г. С.».

Глайнис Стакли.

Да, у нее и у Бетти очень похожие фигуры. Лица — нет, из-за этого прокушенного языка, выпученных глаз и посиневшей кожи; нет, о лицах этого сказать нельзя. Он снова быстро склонился над трупом Глайнис Стакли и повернул его лицом вниз, точно в то положение, в котором обнаружил.

Потом осмотрел столик. Протянул вперед руку, положил ладонь на чайник и отдернул ее, словно обжегся. При этом движении он сбил со стола чашку, которая, словно маленькая бомба, с дьявольским грохотом разбилась об пол и разлетелась на мелкие фарфоровые осколки.

В этот момент снаружи его окликнул по имени знакомый голос; затем снова позвал его, на этот раз громче, и пробудил в нем настороженность и желание сопротивляться тому, чему он должен был сопротивляться. Он поспешил в прихожую, к отверстию, которое можно было назвать парадным входом в павильончик; красно-белая парусиновая штора по-прежнему была наполовину опущена. Гарт дернул за шнуры и поднял штору.

Первое, что он увидел, даже раньше лица женщины, стоявшей снаружи, был дамский велосипед.

Велосипед лежал как минимум метрах в четырнадцати, там, где велосипедная дорожка, поднимающаяся к северной стороне дома, заканчивалась на травянистом склоне.

— Хэл… — начала Бетти запыхавшимся голосом.

— Что с Хэлом?

— Я встретила его на дороге. Он выглядел…

Бетти замолчала. На ней была соломенная шляпка, темная юбка и шелковая блузка с высоким кружевным воротничком, серая, как голубиное оперение; жакета на ней не было. Жизнь снова наполнилась чем-то реальным, снова завладела этими двумя людьми и начала швырять их с быстротой, не уменьшавшейся до тех пор, пока не прозвучало последнее слово об убийстве.

— Бетти, к тебе приехала твоя сестра?

— Да, она все еще здесь.

— Где?

— Наверно, в доме. Она уже должна была вернуться с пляжа. Два часа назад мы ужасно поссорились. Мы визжали друг на друга, как две базарные торговки. Я осыпала ее ругательствами, которые до смерти испугали бы твоих друзей. Потом я убежала, вернее, уехала на велосипеде и старалась как можно быстрее крутить педали. Однако в твоем письме было написано, что ты будешь здесь в шесть часов, поэтому я не могла…

— В моем письме? Каком письме?

Дыхание Бетти стало ровнее, однако румянец все еще пылал на ее щеках. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами; взгляд ее был неестественным, словно в ожидании озарения. Она уже хотела что-то сказать, но передумала и протянула к Гарту левую руку ладонью вверх.

Из серой кожаной перчатки выглядывал маленький листок бумаги, сложенный в несколько раз.

Гарт обернул шнур шторы вокруг заржавевших крючков, чтобы скатанная материя осталась наверху.