Унесенные войной - Кристиан Синьол

— Отпустите ее!

Одилия подошла к Люси и Алоизе, которая едва очнулась от обморока. Франсуа опустил ружье, но продолжал держать его в руках.

— Хранить оружие запрещено, — сказал блондин. — Вы были обязаны сдать ружье в супрефектуру.

— Я хожу на охоту. Без этого здесь не прожить.

— Да, я об этом слышал.

Франсуа колебался. Полицай тоже.

— Мне придется вас арестовать.

— Меня одного, — сказал Франсуа, слегка приподнимая ружье. — Пусть ваши люди выйдут.

— Буду решать я, а не вы.

Полицай все еще колебался, это было заметно. Как и его коллеги несколько минут назад, он взвешивал опасность. Он понимал, что Франсуа может выстрелить до того, как они успеют его разоружить. Полицай сделал своим людям знак головой, и они вышли один за другим с недовольным видом. Франсуа пытался предположить, что будет, когда он отдаст ружье.

— Сдайте оружие, — сказал полицай. — После этого я проверю документы женщин, и мы уедем.

— Я отдам его потом.

— Не испытывайте мое терпение. Быстро отдавайте или потеряете все.

Что-то подсказывало Франсуа, что он должен подчиниться. Он понял, что они искали не только фальшивые документы и оружие, но еще и Матильду. Он убедился в этом, когда после проверки документов у женщин блондин сказал с раздражением:

— Нет, это не может быть она.

И продолжил, кивнув головой в сторону Франсуа:

— Идите вперед.

Франсуа послушался. Ему ничего, или почти ничего, не угрожало. Он мягко отодвинул в сторону Алоизу, успокоил ее. Больше всего он хотел избавить от опасности трех женщин, которые жили под его крышей. Франсуа сел в грузовик между блондином и одним из полицаев, которые пытались увести Одилию. Первый грузовик уехал. За ним последовал второй. Внезапно Франсуа почувствовал облегчение. Своя судьба его не занимала. Он чувствовал себя так, будто встретился с сыновьями и вступил в бой, который они слишком долго вели без него.

Матильда узнала о том, что произошло в Пюльубьере, два дня назад. Об этом ей сообщила Эмильена, жена Скалы, которая работала в префектуре и была главным информатором своего мужа. Ночь с восьмого на девятое июня Матильда провела в их комнатке в Тюле. Несмотря на время, прошедшее с момента ареста Шарля, и трудности борьбы, Матильда не теряла надежды. Она узнала о поездке Люси в Париж, о том, что женщина пыталась выручить Шарля. С момента высадки войск союзников шестого июня Матильда была уверена, что у немцев нет свободного времени и людей на депортацию арестантов. От Эмильены она узнала, что Шарль пятого июня был все еще в Париже, и Матильда надеялась, что он до сих пор там.

В Тюле она осталась ночевать потому, что не могла выбраться из города. За день до этого произошли важные события: войска Сопротивления напали на немецкий гарнизон и завладели городом. Боясь репрессий, члены Секретной Армии не участвовали в операции: префект Пьер Труйе предупредил их, что дивизия «Дас Рейх», базирующаяся в Монтобане, направлена в Нормандию, чтобы нейтрализовать зоны Сопротивления, контролируемые вооруженными группами. Дивизия, а в особенности ее ведущий полк «Дер Фюрер», несколько раз подвергалась нападениям сопротивленцев, особенно в Дордони и неподалеку от Брива, пока не добралась до Тюля.

Матильда, которая утром приехала в город за инструкциями, ожидала у окна возвращения Эмильены из префектуры, когда заметила в окне немецкие колонны. Она была в ловушке и не могла выйти из квартиры. Ночью слышались стрельба, крики, виднелось зарево взрывов, но утро девятого июня принесло с собой тишину, будто ничего серьезного не произошло, в подтверждение того, что жизнь продолжалась несмотря ни на что.

Эмильена ушла рано, чтобы принести новости, которые, нужно сказать, были малоутешительными. Поговаривали, что немцы готовят репрессии среди населения за уничтожение гарнизона, базировавшегося в Эколь Нормаль, трупы офицеров которого были изуродованы до неузнаваемости. И действительно, из окна было видно, как сотни людей медленно шли к Марсовому полю. Скалу предупредили заранее, и он скрылся из города под покровом ночи. И вовремя — немцы заходили в каждый дом под предлогом проверки документов, а на самом деле для того, чтобы провести репрессии, о которых префекту говорили майор Ковач и генерал Ламмердинг.

Сотни, а может быть, тысячи жителей, из которых должны были отобрать жертв, медленно и без особого волнения продвигались к оружейному заводу. Там немцы разбивали людей на две группы, потом еще на несколько групп согласно только им понятному принципу. Сопротивленцы давно ушли из города в деревни и леса. Матильда никак не могла понять, почему немцы не отпускают людей, у которых проверили паспорта, и в ее душу начала закрадываться смутная тревога, которую разделяла и Эмильена.

Тревога стала явной, когда на другом берегу реки женщины заметили отряд солдат, которые тащили лестницы, табуреты и веревки.

— Бог мой! — застонала Эмильена. — Они их повесят.

— Нет, — возразила Матильда, — это невозможно.

— Они были в ярости вчера вечером, когда нашли тела своих солдат там, возле кладбища.

— Нет, это невозможно, — повторила Матильда.

— Я говорю, они их повесят.

— Я уверена, что «маки» придут на помощь.

— Речь шла о ста двадцати жертвах, — не унималась Эмильена.

— Я уверена, что ты неверно поняла.

В этот момент Матильда почувствовала облегчение оттого, что Шарль сейчас был далеко от Тюля.

Женщины отошли от окна, чтобы перекусить — они не ели с прошлого вечера, — но не смогли. Вернувшись к окну, они заметили, что с балконов и фонарей свисают веревки. Вокруг суетились эсэсовцы и полицаи лагерей, устанавливая лестницы. В это время из-за поворота вывели группу пленных. Рядом с ними, преимущественно молодыми людьми, ослепленными солнцем, шел священник. Пленные не понимали, что происходит. Увидев виселицы, идущие первыми остановились. Немцы ударами прикладов и сапог заставили их двигаться вперед.

По приказу эсэсовца, командовавшего операцией, от группы отделился один из заложников и встал на первую перекладину лестницы. Матильда увидела, что трое из группы смотрели по сторонам в поисках помощи или пути к бегству. Когда она перевела взгляд на лестницу, заложник, мужчина с темными волосами, одетый в зеленую рубашку и черные брюки, уже стоял на четвертой перекладине. На другой лестнице, прислоненной к первой, немецкий солдат надевал ему на шею петлю. Матильда закрыла глаза, но до нее донесся крик. Она отступила от окна и опустилась на стул. Вскоре к ней присоединилась дрожащая Эмильена.

Немногим позже, услышав крики немцев, женщины вернулись к окну и увидели, как один из заложников, руки которого были связаны за спиной, бежал к реке. Солдаты целились в него из автоматов. Он упал на берегу, наполовину в воде, и больше не шевелился.

Прибывали новые заложники группами по десять человек, в то время как с виселиц снимали предыдущих жертв, и трупами уже была устлана земля.

— Скольких они повесят? — простонала Матильда.

— Я тебе говорила: сто двадцать человек, — ответила Эмильена сдавленным голосом.

Шествие пленных продолжалось бóльшую часть дня. Откуда-то доносились звуки аккордеона, такие неуместные, придававшие этой Голгофе вид дикого празднества. Некоторые пленные отказались взбираться на лестницу и были жестоко избиты прикладами, другие поднимались, не произнося ни слова, с гордым взглядом, и выкрикивали слова о свободе, пока лестницу не выбивали у них из-под ног. Большинство умирало быстро, под смех и шутки эсэсовцев, отталкивавших трупы ногами. Один раз веревка оборвалась, что привело немцев в ярость, и они прервали агонию повешенного револьверным выстрелом.

Опускался вечер, наполнивший воздух запахами сена и теплой листвы. Небо приобретало бирюзовые оттенки, но над домами не было видно ни одной ласточки. Эсэсовцы повесили девяносто девять человек и перевезли на свалку их трупы для захоронения. Оставшихся в живых усадили в грузовики и повезли в Лимож, откуда, без сомнения, их должны были отправить в Германию. На следующий день эта же дивизия «Дас Рейх» свирепствовала в Орадуре, где они расстреляли всех мужчин, а женщин с детьми сожгли в церкви. Эту новость Матильда узнала в Усселе, куда немецкий гарнизон направился после кровопролитных боев с отрядами Сопротивления. Но образ молодого черноволосого парня, поднимавшегося на виселицу, не покидал ее. С тех пор лицо этого человека стало лицом Шарля. В воскресенье 11 июня Матильда наконец добралась до дома своих родителей. Она была уверена, что больше не увидит Шарля.

Но Шарль был жив. Он, потеряв всякую надежду, лежал в тюремной камере в центре Парижа. Шарль задавался вопросом, почему он еще был здесь, когда всех остальных его сокамерников через две — максимум три недели уводили в неизвестном направлении. Он только знал, что их увозили на грузовиках, шум двигателей которых время от времени слышался на тюремном дворе. А он, Шарль, был все еще жив и мучался от неопределенности своего положения.