Уходила юность в 41-й - Сонин Н. Т.

батарейный наблюдательный пункт. Словом, каждый из нас занял свое штатное место.

Это было десятого июля.

Помкомвзвода Козлихин со старшим разведчиком — у стереотрубы. Я стою с

биноклем и вглядываюсь вдаль, где за пеленой утреннего тумана разбросало свои хаты

огромное село. Отделенный связистов ефрейтор Еременко и его бойцы разместились в

отсеке траншеи. Тут же радисты со своим громоздким ящиком-радиостанцией. С

радиосвязью по-прежнему не ладится, и радисты, орудуя ручками наводки, ловили

нужную волну, нудно и бесконечно спрашивая: «Пятый!» «Пятый», я — «Третий»!»

Это, наверное, давно надоело, в частности ефрейтору Морозову, бойкому и

говорливому парню. Он, повернувшись в сторону радистов, недовольно ворчал: «Ох,

эта самая ваша цифирь! Ведь радист-полярник Кренкель на самом Северном полюсе

разговаривал со всем миром и — ей-богу! — без подобных казусов! А вы? Шли бы в

деревню, к какой-нибудь молодице. Там, уверяю, на нужную волну сразу настроитесь!

— И уточнял: — Я имею в виду кринку молока. Вы же натощак стараетесь!»

Еще на дорогах в Полесье каждому из нас осточертело нудное затяжное ненастье.

Теперь солнце, вставшее за лесом, подлазурило прозрачную небесную синеву. День

обещал быть погожим. [68]

Командир батареи лейтенант Григорьев появился на пункте неожиданно, что нас

удивило. В свежеотглаженной защитного цвета форме, он по-хозяйски вышагивал по

траншее, козырял, здороваясь. «Из штаба. Значит, с новостями», — шепнул Козлихин.

Григорьев, приблизившись, посмотрел в стереотрубу, затем задержался у карты-

планшета, спросил:

— Ну, как складывается обстановочка перед наступлением?

— Полный порядок, товарищ комбат! — поспешил доложить Козлихин.

— А как с радиосвязью? — обратился он к Кременко.

Его, однако, опередил Морозов и съязвил:

— Как всегда, обуза для спины и пуза!

— Ох, Морозов, все-то вам острить! — строго заметил Григорьев.

Наши радиостанции П-6 в полевых условиях редко когда не бездействовали.

Громоздкие и тяжелые, они доставляли серьезные неудобства в движении походным

порядком. Их бойцы откровенно не любили и несравнимо больше надежд возлагали на

проводную связь. Но в стычках у реки Стырь, а затем при отходе сюда, на

Коростеньский плацдарм, чуть ли не каждое наше подразделение понесло потери

телефонно-кабельных линий. Теперь проводную связь особенно приходилось беречь.

Лейтенант Григорьев, сверив карту с местностью и окончательно

сориентировавшись, деловым тоном заговорил:

— Итак, товарищи, наступаем. Направление стрельбы, правда, немного не по той

буссоли, как бы хотелось и как нужно. Не на запад пока ведем огонь, а на юг. Но,

должен сказать, это временно. Приказ: действовать четко, со знанием дела, как

требуется в бою! Ждем сигнала. Всем быть на своих местах!

Сразу, как только наша часть воссоединилась, он преобразился. Сейчас, когда

батарея готовилась к бою, тем более. Лейтенант Григорьев, казалось, весь сиял, будто в

ожидании праздника. Среди нас он считался сведущим человеком. Конечно, не

случайно. И мы в какой-то мере даже гордились, что некоторые новости узнавали

раньше, чем другие. И теперь он, видно, хотел поделиться одной из них. Склонившись

над картой, подозвал меня, доверительно сообщил:

— Почему, думаете, полк, да и все наступление развертывается [69] на юг?

Противнику удалось южнее Новоград-Волынского группой танков и мотопехоты

прорваться на Житомирское шоссе. Но мы проучим врага! Он узнает нашу силу. Если

на границе не удалось задержать фашистов, то теперь зальем их глотки сталью! Тут не в

полесских трущобах. Это — укрепрайон! В нем мы как в доме родном. — И приник

снова к карте-планшету, приговаривая: — Что имеем на первый период артиллерийской

подготовки? Цель номер шесть — батарея противника. Затем — роща со скоплением

танков и мотопехоты. А как с рубежами огневого вала? Это — первый, второй... Думаю,

рассчитано разумно, по точным данным, с учетом местности и рельефных

особенностей.

Командир батареи, приглаживая свою рыжеватую бородку, огляделся вокруг и

вновь припал к карте. Думал, примеряя циркулем, смотрел в стереотрубу или свой

массивный бинокль на леса, поля и перелески. Мне показалось, что он мурлычет

песню, которую мы пели, бывало, в дни нашего недолгого пребывания на зимних

квартирах, перед выездом в лагерь:

Огнем врага встретит

Пятьсот сорок третий

Артиллерийский полк!

Я едва сдерживал радостное волнение.

2

Целый час ревели наши корпусные пушки и гаубицы, предваряя наступление 5-й

армии на Новоград-Волынский. Начальник штаба полка капитан Кононыхин и его

помощники, используя данные артиллерийско-инструментальной разведки и заявки

стрелковых частей, дельно спланировали организацию сосредоточенных и

заградительных огней, а составленный график вполне обеспечивал четкость и

маневренность огневой мощи наших батарей. Они сначала обрабатывали

«собственные», отдельные цели, что ввело в заблуждение противника. Он, как было

видно с наблюдательного пункта, начал перемещать по различным укрытиям огневые и

транспортные средства, выводить в безопасные места живую силу. И тут огонь

тридцати шести орудий соединился и обрушился на районы сосредоточений

противника. Батареи били одновременно, интенсивно и плотно. И там, где рвались

снаряды, вряд ли что могло уцелеть, устоять и выжить, [70] ибо они своим поражением

охватывали буквально каждый метр обстреливаемой площади.

Наблюдая, как в дыму и грохоте разрывов суматошно метались и паниковали

фашисты, разведчик Морозов захлебывался от восторга:

— Ага, супостаты, припекло! Это вам не Стырь, не поллитры с горючим. То ли

будет еще!

И в самом деле, радость каждого из нас, наверное, нетрудно было понять.

Наступаем, наконец-то наступаем!

Еременко передал новую команду:

— Внимание! Циркулярно! Огневой вал, первый рубеж! Натянуть шнуры!

Это незамедлительно передается на огневые позиции, и вновь высоко и невидимо

над нашими головами с шипящим присвистом проносятся снаряды, чтобы разметать

вражеский стан.

Всматриваясь в стереотрубу, Григорьев отмечает:

— Наша пехота поднимается. Сил и мужества тебе, матушка! Пошла, пошла!

Перебежками. На сближение!

Мы видим, как фигурки наших бойцов то во весь рост, то пригибаясь,

зигзагообразно бегут к селению. Где-то слева слышится: «Ура-а!» Этот зов, нарастая,

перекатывается по рядам, набирая силу. Вот первая цепь зацепилась за окраинные

хатки. К ней приближается вторая. Атакующие скоро скрываются в дыму пожарищ. Я,

может некстати, спрашиваю:

— А танки, где же наши танки? Ведь такой момент!

— Они свой момент знают, — сердито поясняет комбат. — Всему свой черед. —

И, словно смягчившись, добавляет: — Ведь нашим мехкорпусам так трудно было под

Ровно. Но они поспеют. Должен сказать, мотор — не человек!

Чувствуется, что он сам сильно переживает за бой, рассуждает отчужденно,

словно разговаривая сам с собой:

— Будут танки. Куда им деться?

Точно — они не заставили себя ждать! Вынырнув из лесного клина, один за

другим танки устремились к селению и вскоре растворились в огненно-дымовой завесе.

— Что ж, успех, кажется, обозначен, — деловито рассудил командир батареи. —

По графику — непосредственная поддержка пехоты и танков. Кстати, кто ж у нас [71]

на связи с пехотой сейчас? — спросил он, оглядываясь по сторонам. — Донец со

связистом? Новобранцы! Ну, уж лучше не придумали! — Он явно рассердился и,

обращаясь ко мне подчеркнуто официально, приказал: — Собирайтесь, лейтенант

Сонин. С вами — ефрейтор Морозов.