Карьера доктора Фануса - Махмуд Теймур

— Хорошо. Что вы скажете о… десяти гинеях? Мне так нравится эта комната! Я думаю, что смог бы составить вам неплохую компанию. Наверное, вам одиноко сидеть тут совсем без пациентов?

— Почему же без пациентов?

— Ну что вы, старина, я же все отлично понимаю. Да поможет нам всем Аллах!

— Н-ну, хорошо. Но только я люблю порядок.

— Прекрасно. Я тоже люблю порядок. Значит, договорились?

1950 год… Доктор Альфонс Фанус сдает уже три комнаты своей квартиры, оставив за собой лишь одну, где хранятся его инструменты. Он сильно переменился, забыл свои бунтарские настроения и не выражает больше недовольства миром. Он еще принимает больных, но все чаще им овладевает желание найти какое-нибудь другое занятие, которое не наводило бы его на мысль, что мир вывернут наизнанку. В самом деле, разве не парадоксально, что лечением больных, которым он отдает все свое время, он едва зарабатывает на покрытие самых необходимых расходов, а сдавая комнаты, без малейших усилий получает двадцать гиней чистого дохода?

Доктор окончательно потерял веру в себя и свое призвание. Теперь, когда он застает в своей приемной кого-нибудь из коллег, ему с трудом удается преодолеть желание выпроводить его под каким-нибудь предлогом. Едва скрывая раздражение, он приветствует гостя и расспрашивает о делах.

— Как поживаете, доктор Али? Что новенького?

— Да вот собираюсь открыть клинику.

— Прекрасная идея.

— Вы так говорите это, будто не одобряете.

— Да нет, отчего же?

— Вы, я вижу, преуспеваете?

С этими словами гость обводит глазами многочисленных посетителей в приемной, большая часть которых, как известно доктору Фанусу, клиенты трех адвокатов.

— Да, дела идут хорошо, не жалуюсь…

— Еще бы! Такое великолепное место! Вот бы мне открыть здесь… свой кабинет…

— Да пожалуйста, открывайте на здоровье.

— Это вы серьезно? Я готов сейчас же подписать контракт!

И доктор Али, не веря своему счастью, подписывает договор на пятнадцать гиней в месяц.

1951 год. Доктор Альфонс сидит в кафе с хаджи Альваном, хозяином дома и, как равный, играет с ним в нарды. Он стал важным господином, и окружающие, обращаясь к нему, называют «ваша милость». В начале каждого месяца доктор получает плату за свои четыре комнаты, не зная других забот, кроме составления расписок в получении денег. Целые дни он проводит в кафе, играя в нарды с таким же бездельником, как и он сам.

— Играй, хаджи, твой ход!

— Что «мой ход»? Ты же загнал меня в тупик!

— Ничего, ходи, ты ведь тоже взял меня мертвой хваткой!

— Помоги Аллах хорошему человеку! Ну-ка, что там получается? Давай-давай! Эх! Жива ли еще моя душа?

— Жива ли твоя душа? Да у тебя не меньше семи душ — тебе и семь смертей нипочем.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Так, болтаю, не обращай внимания, хаджи.

— Что это на тебя нашло сегодня, городишь всякий вздор?

— Болтаю для развлечения, слова ведь денег не стоят.

Так, проводя время в пустой болтовне, доктор Фанус старался уйти от размышлений о своей жизни, преуспеванию в которой он обязан отнюдь не своим способностям, а всего лишь удачному стечению обстоятельств.

Абу-ль-Муаты Абу-н-Нага

Умер ли отец?

Перевод А. Пайковой и К. Юнусова

— Мама, почему ты выключила радио?

— Включи, если хочешь.

— Да, но я включаю, а ты все время выключаешь.

— У меня сегодня что-то голова болит.

— Она у тебя всегда болит? Да, мама?

— Да… то есть нет..

Маленький Рашид умолк, а мать направилась было в спальню, но тут же остановилась: сын внезапно ухватился за подол ее платья и откинулся всем телом назад. Мать обернулась, взяла его за руки.

— Зачем же так, милый? Ведь ты не маленький, ты же настоящий мужчина. Через два месяца тебе будет целых девять лет!..

— А мы будем праздновать мой день рождения?

— Конечно.

— Устроим настоящий праздник? Включим радио, заведем пластинку… ты сделаешь большущий пирог, и мы зажжем свечки!..

— Да, да, да…

— Мама, у тебя все еще болит голова?

— Да.

Рашид ненадолго замолкает. На лице его озабоченность и несвойственное девятилетнему ребенку раздумие: словно он хотел еще о чем-то спросить мать, но не знал, как это сделать.

— Мама, а кто придет на праздник?

Вот оно! Мать чувствует, как сужается круг вопросов. Покорно отвечает сыну:

— Оба твоих дяди и все самые любимые друзья.

— Хочу, чтобы папа пришел.

— Придет обязательно, как только закончит все свои важные дела.

— А когда он закончит важные дела?

Матери пришлось собраться с силами, чтобы казаться спокойной.

— Не знаю. Я тебе говорила уже много раз, что не знаю.

Потом, словно извиняясь, добавила:

— Папа обещал прислать нам письмо и сообщить, когда он приедет.

— Но ведь он же помнит, что через два месяца день моего рождения!..

И так повторялось изо дня в день! С каждым разом матери все труднее было притворяться, и разговор с сыном превращался в пытку. Едва сын засыпал, женщина уходила к себе в комнату и ложилась на кровать — наконец-то она могла передохнуть от лавины вопросов, которые обрушивались на нее в течение дня. Прямо перед ней, освещенная неярким светом лампы, оказывалась большая фотография мужа, сделанная лет десять назад: китель с маленькой звездочкой на погонах, спокойная и доверчивая улыбка. Эта фотография была ей очень дорога. Таким она помнила его в первые дни любви, в дни, когда он назвал ее своей женой…

Несколько месяцев назад, когда снова вспыхнула война, он был переведен в действующую армию. Война кончилась так же внезапно, как и началась. Но напрасно ждала она мужа. Проходили дни, недели, месяцы — он не возвращался. А вместе с ней ждал отца и маленький Рашид. Разве могла она сказать ему то, в чем боялась признаться даже себе самой? И ей пришлось научиться разговаривать на разных языках. Днем, встречаясь с родственниками, друзьями и соседями, она говорила на языке взрослых, откровенном и беспощадном. Правда, никто при ней ни разу и словом не обмолвился о гибели ее мужа, но для всех она давно уже была вдовой героя, выполнившего свой долг до конца. Государство выплачивало ей и ее сыну ежемесячную пенсию как семье погибшего на войне.

А Рашид ни о чем не подозревал. Взрослые, не сговариваясь друг с другом, решили не говорить ему о случившемся — ребенок еще слишком мал, это может вызвать у него нервное потрясение и оставит травму на всю жизнь. Ведь он был так привязан к отцу! «Со временем Рашид понемногу привыкнет, что отца нет рядом, и тогда ты, ничем не рискуя, скажешь ему правду», — советовал брат.

Она решила последовать его совету, хотя сама в глубине души и сознавала, что не только страх за мальчика, но и страх перед ним, страх перед ответственностью за гибель отца, которая каким-то образом, как ей казалось, ложилась и на ее плечи, заставили ее принять такое решение. Конечно, никто не мог поставить ей в вину смерть мужа. Никто… кроме маленького сына. Он ведь судит о мире, взирая на него глазами девятилетнего ребенка. Для него отец и мать — одно целое. Только когда они вместе, ему обеспечены мир, покой и счастье. А если кто-то из них исчезнет из его жизни, ему не с кого будет спросить, кроме как с того второго, кто остался рядом с ним.

Так появилась необходимость овладеть другим языком — трудным и мучительным языком разговора с сыном. Ежедневная пытка прекращалась лишь после того, как мальчик засыпал. И тогда в силу вступал язык безмолвных бесед, которые она вела наедине с собою, думая о пропавшем муже, когда кровь стучала в висках, а ноги леденели в холодной постели… Только он один мог бы сейчас услышать биение ее сердца, понять его безмолвный язык…

Она жила в постоянном ожидании, что как-нибудь утром или, быть может, вечером откроется дверь — и появится муж. Ее сердце готово было вырваться из груди всякий раз, как только раздавался колокольчик у входной двери или телефонный звонок. Чужой мужской голос или просто необычное выражение лица у кого-нибудь из родных приводили ее в трепет. Наверное, муж погиб, иначе он давно бы уже вернулся… Но как поверить этому, ведь она не видела его мертвым! Вот он смотрит на нее, такой молодой, полный честолюбивых надежд и энергии, которой хватило бы на всех, кто ее окружает…

Утром Рашид отправлялся в школу, и мать, обнимая его на прощание, понимала, что бессильна защитить мальчика в том мире, который встречает его за дверьми их уютного дома. Она не может всегда стоять за его спиной, быть вместе с ним везде, куда бы он ни пошел. Каждый вечер она с тревогой ждала возвращения сына. С кем он встречался, кто с ним разговаривал?

Только чуть позже из расспросов сына, продолжающего свою ежедневную пытку, мать догадывалась, чем он жил днем, пока ее не было рядом с ним. Рашид знает, что его страна воевала и потерпела поражение, враги захватили часть ее территории, и отец ушел, чтобы прогнать их, что война, возможно, скоро начнется вновь. Его бесконечные вопросы о врагах, о войне, о грохоте пушек, о затемнении, об отце туже и туже стягивали петлю, из которой матери все труднее было вырваться. Ее объяснения, оправдания, попытки отвлечь его внимание уже мало помогали.