Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815 - Эрнест Лависс

Диверсия в Пспании. Братья Уэльслей. Взгляды на испанскую войну менялись в Англии неоднократно. Даже тогда, когда окончательный успех разрешил этот вопрос, сведущие люди высказывали мнение, что английская армия оказала бы более ценные услуги, если бы ее пустили в дело непосредственно против Наполеона во время великой войны, с 1812 по 1814 год. В тревожный 1809 год и особенно зимой 1810/1811 года, когда ставился вопрос — не будут да послед-лие британские войска сброшены в море, оппозиция с гораздо большим основанием могла бить тревогу. Воинственный лорд Гренвиль заодно с миролюбивым лордом Греем восставал против своевременности испанской диверсии, и оба они были в этом едины с вигами палаты общин, считавшими предприятие братьев Уэльслей донкихотским безумием. Первый министр, хотя и был в отношении войны так же упорен, как в других делах, испытывал тревогу по поводу вестей с полуострова и противился принесению тех жертв, которых требовала война. Ввиду этого его личная антипатия к своему коллеге, министру иностранных дел, сильно обострилась; со своей стороны, и маркиз с трудом выносил его. Мало того, братья Уэльслей, относившиеся первоначально к делу иберийского (испанского и португальского) восстания с одинаковым пылом, постепенно стали расходиться во взглядах, что не раз случалось с ними и впоследствии. Уэльслей-министр иногда сомневался в целесообразности этой бесконечной войны. Установленное законом приниженное положение католиков казалось ему опасной несправедливостью и делало для него еще более невыносимым характер Персиваля. Напротив, новый лорд Веллингтон, непримиримый консерватор во внутренних вопросах, поддерживал, если нужно, даже единолично, мнение, что испанская война — единственное средство сразить Наполеона. И злосчастная судьба императора, столь поразительная в его столкновениях с Англией, привела к тому, что успех Веллингтона, защитника Торрес-Ведрас, укрепил положение ториев и вызвал восторг вигов в тот самый момент, когда обнаружились тяжелые последствия континентальной блокады, — в начале 1811 года. С этих пор, несмотря на сомнительные результаты кампании 1811 года, уже не ставился серьезно вопрос об оставлении Испании, где с весны 1812 года стойкий полководец перешел к памятному грозному наступлению.

Регентство; убийство Персиваля. Когда задумываешься над последствиями, которые выявились, и теми, которые можно было неминуемо предвидеть в случае окончательного умопомешательства Георга III, то невольно напрашивается одно и то же соображение. Всегда существовало предположение, что при таком исходе принц Уэльский призовет миролюбивое министерство вигов. Осенью 1810 года намечен был и личный его состав, как за двадцать два года до того. Точно так же, как и тогда, министерство, которому грозило падение, старалось затянуть дело, следуя приемам Питта; оно готово было выдержать обвинения со стороны Хорнера — в «преднамеренной медлительности», а со стороны Ромильи — в «лживых уловках».

Только б февраля 1811 года решено было передать регентство будущему Георгу IV, но не сразу. во всей полноте; временные «ограничения», установленные на годичный срок, замедлили полное устранение от власти больного короля, на выздоровление которого во время этой отсрочки еще сохранялась кое-какая надежда. Без сомнения, регент мог без долгих проволочек сменить министерство, глава которого в особенности не нравился ему, но этим он взял бы на себя слишком большую ответственность в момент, когда настойчивость Веллингтона была наконец вознаграждена. Год спустя принц повел переговоры с главарями вигов, на этот раз, может быть, без особенного желания успеха. Гренвиль и Грей не считали предлагаемые им посты соответствующими их значению. Так как Персиваль сумел сделаться необходимым, то его острое столкновение с Уэльс леем закончилось отставкой маркиза. Преемник последнего Кэстльри, еще более враждебный Наполеону, вскоре стал вести себя в европейской коалиции подобно неограниченному монарху.

11 мая 1812 года, когда было уже слишком поздно для того, чтобы смерть первого министра Англии изменила что-либо в ходе дел, некий озлобленный человек с расстроенным умом вооружился пистолетом и проник в вестибюль палаты общин. Он намеревался убить лорда Гауэра, бывшего посланника в России, которым был недоволен. Так как лорд Гауэр не приходил, то этот человек, по имени Беллингем, убил Персиваля.

Министерство Ливерпуля (1812), Регенту предстояло по меньшей мере преобразовать еще раз свое министерство. Ему хотелось, не меняя курса своей политики, вернуть в состав министерства таких талантливых людей, как Уэльслей и Каннинг, ввести в него таких, как Грей и Гренвиль, но ни один из этих государственных людей не соглашался работать под руководством лорда Ливерпуля, который прочно пристроился у власти и занял на целых пятнадцать лет место премьера. Не будучи сторонником перемен, он, по рекомендации лорда Сид-мута, выбрал в число своих новых товарищей двух посредственных людей — лорда Бётхерста и Ванситтарта, а также самого лорда Сидмута на должность министра внутренних дел. Новый кабинет проявил еще большую воинственность, чем предшествовавший. Хотя Персиваль отверг мирные предложения Наполеона, но он собирался уладить дело с Соединенными Штатами. Ливерпуль принял от них объявление войны, которое, впрочем, явилось слишком поздно, чтобы спасти дело Франции. Собравшийся в ноябре парламент выслушал прославление как победы при Саламанке, так и сопротивления русских; вотировано было вспомоществование русским, пострадавшим от войны; однако последние операции в Испании навлекли на министерство критику со всех сторон.

При возобновлении сессии в феврале 1813 года палата, казалось, готова была принять законопроект об эмансипации католиков, наиболее яростного противника которой теперь уже не было в живых. Но другие консерваторы бодрствовали. Предложенный Грэттаном билль прошел 345 голосами против 203. Тогда спикер Аббот весьма ловко предложил, чтобы для парламентских полномочий положение о неправоспособности католиков осталось в силе. Когда эта оговорка была принята большинством четырех голосов, Понсонби от имени оппозиции взял билль обратно. Щекотливый вопрос, таким образом, опять был отложен. Военные католики получили лишь кое-какие облегчения в отправлении своего культа.

Принцы и принцессы (1813). Другое дело, весьма злополучное для династии, вызвало парламентский скандал, который, впрочем, не был ни последним, ни самым крупным. В свое время по настоянию отца, упрашивавшего его остепениться (1795), принц Уэльский согласился наконец жениться на одной из своих немецких кузин, Каролине Брауншвейгской, при условии, что будут уплачены его долги. От этого брака, несчастливого едва ли не с самого начала, родился единственный ребенок — несчастная, добрая принцесса Шарлотта, в будущем — во вторую очередь — наследница английской короны. Поведение матери, отстраненной от дочери и брошенной мужем, сделалось предметом обвинения (1806) и следствия, во время которого Каролина пользовалась юридической помощью Персиваля и лорда Эльдона; это было незадолго до их вступления в министерство. Очутившись у власти, они склонили Георга III (которому было на руку им поверить) признать ее невиновной. Король принял Каролину при дворе, но в отсутствие ее мужа. Сделавшись регентом, принц Уэльский почти совершенно отстранил ее от дочери. Тогда Брум посоветовал принцессе передать свое дело на суд парламента. Никакого постановления по этому поводу не последовало, но произнесены были слова более суровые, чем любое постановление. Тори Уортли сказал: «Поведение, подобное поведению регента, может повести только к падению королевской власти. Члены королевского дома, по видимому, единственные люди в стране, которые нисколько не заботятся о своей чести. Принц не должен себя обманывать относительно впечатления, производимого его поведением, и воображать, что он выйдет целым и невредимым из всех этих историй». Сити и другие корпорации громко высказались в том же духе. Непопулярность могущественного принца, которому предстояло сделаться одним из повелителей Европы, была очевидна. Понадобился даже процесс против печати, чтобы охранить его особу от сатирических нападок поэта и памфлетиста Ли Хёнта. Не большей любовью, чем он сам, пользовались и его шесть братьев, ни один из которых не имел законных наследников и законодательная деятельность которых в качестве пэров королевства выразилась в том, что они все шестеро подали голос против уничтожения торговли неграми.

Народонаселение и богатство. Мы не отделяли экономической истории этого периода от политической ввиду тесной связи между ними. Теперь нам придется при помощи немногих цифр и без обсуждения сомнительных пунктов определить состояние Соединенного королевства в начале и в конце этой долгой войны.