Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне - Шон Макглинн

Убедительное проявление военного искусства внушало уверенность подданным, поскольку указывало на то, что король способен сокрушить не только политических врагов, но нарушителей закона, поправших существующий порядок и справедливость. Ниже мы видим недвусмысленное восхищение Эдуардом IV, сражающимся в гуще битвы в 1471 г.: «Уверовав в поддержку Божью, в помощь Девы Марии и Святого Георгия, обретя твердость и мужество… наш король отважно, яростно и доблестно бросился на врага; исполненный праведного гнева, он бил, колол и рубил всех, кто попадался ему на пути». Стремление отличиться на поле брани было огромным, причем военный успех являлся необходимым условием: это вынуждало королей становиться безжалостными по отношению к своим врагам. Потребность в ратных подвигах выливалась порой в экстремальные зверства.

Отношение современников к военной роли короля проявляется в сравнении и противопоставлении двух великих противников, например, английского короля Ричарда Львиное Сердце (1189–1199) и французского Филиппа II Августа (1180–1223). Более прославленный и яркий полководец из этих двоих, конечно, Ричард. Талантливый военачальник, он стал легендой еще при жизни. В «Истории Уильяма Маршала» начала XIII в. проводится мысль о том, что, хотя французские воины считались лучшими в Европе, тридцать английских рыцарей под началом Ричарда непременно взяли бы верх над сорока французскими. Средневековые хронисты почти единодушны, воздавая хвалу Ричарду Львиное Сердце: он был не только «самым победоносным» из королей, но также «благочестивым, на редкость милосердным и мудрым. Он поступал честно и справедливо по отношению ко всем и не мог допустить иного. Он обладал бесстрашием Гектора, благородством Ахиллеса, и по храбрости был равен Александру Великому и Роланду». Даже его мусульманские враги говорили, что «мужество, проницательность, энергия и терпение делали его самым замечательным правителем своего времени». Настолько громкой была слава о нем, что он часто являлся в видениях святых, нисходя к ним с Небес. Ричард Львиное Сердце был воплощением монарха-рыцаря, который вел за собой народ и войско, повсюду сокрушая врагов. Он отличался бесстрашием и заботился о своих подданных, был великодушен и беспощаден и в числе прочих государей Европы возглавил третий крестовый поход, приведя армию к стенам Иерусалима. Долгое время историки не жаловали Ричарда, особенно те из них, которые не углублялись в военную историю, и для них мерилом королевского величия служили административно-бюрократические итоги его правления. Однако во многом благодаря эрудиции Джона Джиллинджема точка зрения нынешних историков теперь гораздо ближе к точке зрения современников Ричарда (король-воин Эдуард III в настоящее время тоже проходит аналогичную «реабилитацию»).

По сравнению с Ричардом, Филипп II Французский значительно ему проигрывает. Несмотря на то, что за воинские успехи его звали «Августом» и «Завоевателем», современники относились к этому весьма скептически. Бертран де Борн, знаменитый воин и трубадур (а заодно одержимый психопат), ругает Филиппа за то, что тот «слишком мягок… охотится на воробьев и крошечных птичек, вместо того чтобы заняться исконно мужским делом и воевать». «Он совсем как ягненок», — сетует Бертран. Особенно едко о французском короле отзывались английские историки: «У Филиппа непривлекательные черты, [он] похотлив, циничен, подозрителен и скрытен; его нервное расстройство вызывает предрасположенность к коварным интригам; он повинен в жестокости и вероломстве. Это робкий, отнюдь не выдающийся воин». Филиппу явно не хватало военной харизмы, которую излучал тот же Ричард. И все же Филипп был не только величайшим из Капетингов, он был одним из наиболее значимых монархов в истории Франции. Свое прозвище он заслужил, значительно расширив королевскую власть во Франции, вытеснив англичан из Нормандии и разбив своих имперских врагов в сражении при Бувине в 1214 г. Эта победа надолго запечатлелась в истории и людской памяти. И словно в виде компенсации некоторые французские историки попытались неубедительно представить Филиппа в том же лучезарном свете, что и Ричарда. Но даже те, кто отмечает его «воинский талант», вместе с тем признают и присущие лично ему весьма непривлекательные личные качества, такие как «недобросовестность, осторожность, цинизм и подозрительность».

Как могли два чрезвычайно удачливых воинствующих короля оставить столь противоречивое наследие будущим поколениям? Ответ на этот вопрос заключается в образе того или иного короля, рассматриваемом через призму рыцарства. Английский и французский монархи совершенно различались по своему характеру и внешности. Ричард был экстравертом, общительным, энергичным, щедрым, колоритным в лучших традициях рыцарствующего вождя, поддерживающего дружелюбные отношения с подданными. Французский король не только не обладал всеми вышеперечисленными качествами, но и был физически слаб, в отличие от атлетически сложенного Ричарда. Бледный, болезненный мальчик, превратившийся в полного, лысеющего молодого человека, никак не годился для героя рыцарских легенд. Дед Филиппа, Людовик Толстый, тоже был лысым и таким тучным, что и на коня мог взобраться только при помощи слуг, однако заслужил, тем не менее, почтение как воинствующий король. Образ Ричарда как открытого, честного воина и образ Филиппа как коварного деспота и своенравного правителя с чертами государя, описанного в трудах Макиавелли, носят упрощенный характер, но они, видимо, вполне отражают истину. В средние века качества первого ценились выше, чем качества второго, которые считались менее «рыцарскими», и поэтому тщетны все попытки ярых сторонников Филиппа изобразить его в том же свете, что и Ричарда. Французские королевские биографы Ригор и Гийом Бретонский дали Филиппу помпезное, с имперским подтекстом, прозвище «Август» и приравнивали его к самому Александру Великому, который яростно бросался в бой, намного опережая своих куда более робких воинов. Однако даже гиперболизированные описания воинской доблести Филиппа II Августа до определенной степени могли лишь соответствовать канонам рыцарской литературы, но не могли устранить очевидные различия между личностями и деяниями двух владык. По иронии судьбы именно принципы рыцарства заставили Ригора и Вильгельма соревноваться с древними авторами в манере и стиле изложения, вместо того чтобы показать сущность своего героя.

Престиж Филиппа серьезно пострадал во время третьего крестового похода. В отличие от распространенной точки зрения, этот поход организовал не только Ричард Львиное Сердце. Он и Филипп стали одними из предводителей этого грандиозного предприятия, что позволяет сопоставить контрастирующие стили двух полководцев и сформировать современный взгляд на них в боевой обстановке. Своими войсками они вместе командовали во время осады Акры на средиземноморском побережье, в самом начале похода. Здесь Ричард проявил жестокость, которую предстоит обсудить ниже. К лету 1191 г. силы крестоносцев осаждали жизненно важный портовый город уже почти два года. Первым сюда в апреле прибыл Филипп. Осажденный мусульманский гарнизон в Акре, с ужасом ожидая нападения двух самых могущественных христианских монархов, с большим облегчением наблюдал прибытие Филиппа в составе небольшой флотилии из шести кораблей. Однако следует отметить, что основные силы французов уже были собраны вокруг города. Ричард появился на шесть недель позднее на двадцати пяти кораблях, к которым потом подоспели и другие. Прибытие английского короля было встречено с нескрываемым восторгом. Филипп принялся сетовать на опоздание Ричарда, бранил за недостаточную преданность святому делу и вынужденную отсрочку штурма Акры. Ричард, конечно, опоздал, но у него были на то весьма уважительные причины: за тот промежуток времени между прибытием в Акру Филиппа и своим собственным он успел завоевать целое королевство, потопить мусульманскую флотилию с провизией, которая направлялась на помощь осажденным, и даже жениться! Как это характерно для такой яркой личности! Он привез людей с оружием и припасами, обнадеживающие вести недавних побед и красавицу-жену. (Свадьба с Бренгарией Наваррской состоялась в завоеванном Лимасоле на Кипре 12 мая. — Прим. ред.) Неудивительно, что все вокруг им восхищались. Как мог со всем этим сравниться педантичный и неуклюжий Филипп? Как всегда, он оказался в тени Ричарда. Именно так считали современники.

В Мессине на Сицилии, по дороге в Святую Землю, неожиданные обстоятельства потребовали от Ричарда, как это часто случалось, немедленных действий; надев доспехи, он повел за собой войско, чтобы немедленно подчинить себе непокорный город, и «взял его быстрее, чем любой священник успел бы отслужить заутреню», как восторженно написал один из хронистов того времени. А как отреагировал Филипп на столь неожиданный всплеск насилия? Тот же источник рассказывает, что «французы, не ведая о том, что предпримет их король, бегали кругами, разыскивая его; а тот выскочил из залы, где проходил военный совет, и укрылся во дворце». Неудивительно, что «король Франции завидовал успехам короля английского». Даже арабы уловили разницу между двумя монархами, и один из арабских хронистов пишет: «Король Англии был весьма могущественным среди франков, это был человек большой храбрости и духа. Он участвовал во многих битвах и проявил великий энтузиазм в войне. Его королевство и положение уступали владениям французского короля, однако богатство, слава и отвага были намного выше». Таковы отголоски далекой эпохи, дошедшие до наших дней. Теперь, как и тогда, некоторые исследователи продолжают сравнивать Филиппа с Ричардом, однако воинская репутация французского короля просто меркнет на фоне славы английского.