Измерение “Ф” - Александр Сидорович

Человек, слепленный по образу и подобию Божьему, тоже не может знать, что сейчас было: получил он благо или потерял. Для самообмана, однако, человек придумал приятные слова: “Все, что ни делается, — все к лучшему”…

Как это глупо и как это по-человечески!

Ведь как только ему станет чуть лучше, чуть сытнее, чем вчера, человек начинает пугаться собственной тени и приговаривать: “Что-то сегодня слишком хорошая погода… Что-то сегодня мы слишком много смеемся… Ах, постучим по дереву…”

И в глубине души мы презираем тех, кому сегодня хуже, чем нам.

Но человек всегда готов к худшему. Он всегда знает, что оно наступит неизбежно, но в суете своей он старается оттянуть его, отсрочить, не понимая, что время неумолимо, что Зло с неотвратимостью падающего на землю камня сменит нынешнее Добро, а потом обратно, — и это есть Жизнь. Непрерывная цепь событий, которыми управляют люди и которые управляют людьми.

Кто такой “ближний”, а кто такой “дальний”? Никогда до того дня я не задумывался над этим вопросом. Дальними были все. Причиняя другим зло, я ханжески повторял за взрослыми: “И сказал Он: не причини зла ближнему своему…”

Мое беспробудное семнадцатилетнее детство! Я стыжусь тебя! Я ненавижу себя в тебе!

Я обыгрывал в шахматы папу, я писал маме длинные письма из детского лагеря, все знали, что я сын мэра, у меня всегда были самые лучшие игрушки, я играл только с “приличными” детьми, я закончил самую лучшую математическую школу и собирался в самый лучший университет…

И полный снобизма, непрерывно в собственных глазах растущий, но не взрослеющий, моральный урод, я был готов совершить и простить себе любое свинство, лишь бы не потерять лицо в окружении таких же, как я, уродов. Ибо каждый урод знал: лучше быть живой собакой, чем дохлой.

Однако есть взросление постепенное, когда ребенок исподволь набирается ума-разума, житейской премудрости, где главное: “ты — мне, я — тебе”, “моя хата с краю” и прочее, а есть взросление скачком, когда непереносимый стыд перед теми, перед кем уже нельзя извиниться, заставляет отбросить всю житейскую мудрость, и тогда человек уже не заботится о том, чтобы любой ценой соблюсти приличия в глазах соседей. Новая мудрость открывает ему глаза, и он понимает вдруг, что его выдуманный добропорядочный мирок — фикция, все старания жить “как все” — пошлость, вся вообще прежняя жизнь — сплошное дерьмо и стыд.

Я сказал:

— Вы правы. Мне ничего не нужно в этом доме.

Я повернулся и пошел прямо сквозь толпу, раздвигая людей взглядом. Формула отчуждения сказана, пути назад уже нет.

Видит Бог, как мне хотелось назад! Но прежним я стать не мог.

Я знал, что мне будет трудно. Но живое существо (собака) отличается от мертвого (льва) еще и тем, что у него есть способность не только презирать, но надеяться. Есть надежда и цель.

На этом кончается предыстория. Я, как сумел, передал вам мысли, владевшие мной тогда, у начала, и мотивы, побудившие меня вступить на свой Путь, который я завершаю сегодня.

Я не перестаю казнить себя за трусость, которую проявил тогда; на протяжении всех этих лет постоянное чувство вины подстегивало меня, заставляло работать, помогало, когда от трудностей опускались руки… И вот, наконец, Победа! Испытываю ли я радость, гордость, облегчение — все, что должен испытывать человек, закончивший дело своей жизни? Нет, пожалуй. Слишком велика была задача. Она высосала меня до дна, остались лишь привычные русла, по которым скользят привычные мысли… Остался долг. Долг. Вот это слово. Оно отражает то, что я сейчас чувствую: я должен писать. Еще писать. Еще не все объяснено.

Мои возможности в воспроизведении мыслей на бумаге безнадежно отстают от скорости мышления. За время, потребное для написания десяти строчек, я успеваю продумать сто, но когда я начинаю писать двадцатую, у меня нет уже уверенности в двадцать первой. И я пишу, выкручивая себе руки, пытаясь на многих листах выразить то, что раньше хотел сказать одним словом.

И в этом — ложь изреченной мысли.

Но иначе никак.

Я волнуюсь. Уготовив потомкам испытание, я поставил свое доброе имя в зависимость от того, как они его выдержат. Если мир не погибнет, если из испытания люди выйдут с честью, я останусь в веках гениальным ученым и гуманистом. Если нет — остаток своих дней человечество будет проклинать мое имя, но это будет гнев бессилия…

Испытание необходимо. Мир зашел в тупик, мир есть скопище зла, концентрация которого возрастает каждую секунду, с каждым новым преступлением человека перед человеком и, значит, перед Природой. Те редкие проблески, ради которых и живет любой из людей, — что они значат перед бездной тьмы, перед самоподдерживающейся цепной реакцией зла и порока? Зло окупает себя мгновенно, Добро лишь через время, если вообще можно говорить об окупаемости Добра. Творящий зло живет припеваючи за счет своих жертв, тот же, кто пытается делать добро, может не дождаться и простой благодарности, пусть даже она и не нужна ему: человек, творящий истинное Добро, не стремится достичь чего-либо, он просто не может иначе жить.

Но нет на свете абсолютного Добра. И родители учат детей: “Не пускай свой хлеб по водам. Подобравший его назовет тебя дураком…”

Таким, каким он существует сейчас, человек противен Природе. Он не может быть нужен ей — таким. Рано или поздно она избавит себя от скверны, и мне больно думать о тех, кому суждено родиться за день до Страшного суда. Род человеческий пришел к кризису, на развилку дорог. И для каждого из людей отсюда есть два пути — гибель или счастливое выздоровление.

Моя цель — помочь выздоровлению.

Клянусь, не будь я уверен в потомках, я никогда не решился бы на это. Клянусь, я удовольствовался бы сознанием, ощущением возможности, но не стал бы подвергать риску детей, которые еще не родились. “Благими намерениями вымощена дорога в ад”. Это не могло быть сказано случайно, и я не могу этого не помнить.

Но я уверен. Я знаю: дети всегда сильнее отцов. Надо лишь подтолкнуть их.

В истории есть немало примеров, когда некто призывал кару на головы людей в надежде, что они объединятся перед лицом грядущих бедствий, забудут вражду и распри и вместе станут бороться за общее благо. Но ни в одном случае не был достигнут успех. Ни в одном, потому что, начав борьбу, люди очень быстро и легко преступали черту, Тонкую Красную Линию. Благородная цель — всеобщее братство (возможно ли?!) — превращалась в шкурную: слава, деньги, власть… Средства подменяли цель, герой превращался в Герострата, в патологическую личность, для самоутверждения которой нужны жертвы — человеческие и материальные, и чем больше, тем лучше.