Невеста сумасшедшего графа - Лоретта Чейз

Берти испуганно заморгал:

- Ты не сумасшедший. Кот. Не больше, чем я.., и выглядишь сейчас гораздо лучше. Гвен помогла тебе.

- Разумеется, я не сумасшедший, и все благодаря Гвендолин. Она замечательная! Я.., очень счастлив, - улыбнулся Дориан. "И хочу, чтобы она тоже была счастлива", - мысленно добавил он.

Озабоченность исчезла с лица Верти, в бледно-голубых глазах вспыхнула радость.

- Я знал, что она тебе понравится. Кот, и тебе будет хорошо.

Дориан понимал, что означает эта радость, какие мечты лелеет его старый друг.

Но Берти не читал результаты вскрытия, а если и читал, то не понял даже той малости, которую уразумел Дориан. Не намного больше того, что он понимал семь лет назад.

Берти все равно бы не поверил, что его болезнь невозможно вылечить даже с помощью Гвендолин. Раз начавшись, она будет неумолимо приближать конец.., подобно тому, как незаметно для глаз разрушался Ронсли-Холл, пока не рухнула крыша.

Для Берти "хорошо" означало "выздоровление", и у Дориана не хватало духу объяснить ему разницу.

- Я очень ее люблю, Берти, - сказал он. - Мне с ней хорошо.

***

Гвендолин хотела построить больницу в Дартмуре. Значит, она решила остаться тут. Навсегда.

Она молча глядела в окно библиотеки, а Дориан, остановившись у стола, на который только что положил архитектурные эскизы больницы, готовился задать жене вопрос, уже пять дней вертевшийся у него на языке.

Ему не хотелось давить на Гвендолин.

Прошло две недели с его тайной встречи с Берти, но он еще не получил от него ни строчки. А в это время Гвендолин заболела. Ее лицо то покрывалось бледностью, то краснело. Она стала очень раздражительной, плохо спала, металась на подушках, бормоча о "кровоизлиянии" или о чем-то подобном.

- Гвендолин, ты не можешь здесь остаться. - Дориан пытался говорить спокойно.

- Мне здесь нравится. Я с первого же момента почувствовала себя дома.

- Здесь нездоровый климат. Даже в долинах часто бывает туман и...

- Бедняки не имеют возможности жить с больными родственниками на морских курортах. - Гвендолин наконец повернулась к мужу. - Людям на болотах нужна современная больница. И сырость этому не помеха. В Бате тоже сыро и прохладно, а больные едут туда на воды.

- Дартмур тебе не подходит, - возразил он. - Ты побыла здесь всего два месяца и...

Он провел рукой по волосам. "Скажи ей, - приказал он себе, - хватит притворяться". Она заболели из-за него, и он должен поговорить с ней, пусть даже без Эвершема.

Черт побери, доктору пора бы уже приехать сюда, он бы наверняка знал, что делать. Судя по его репутации, он талантливый опытный врач и заставил бы ее смотреть на вещи реально.

- Ты плохо себя чувствуешь, - продолжал Дориан. - Плохо ешь, плохо спишь, устала.., и ведешь себя неразумно. Вчера ты дулась почти два часа, потому что ужин тебе показался "пресным".

- Она должна была положить специи. - Гвендолин нахмурилась и сжала кулаки. - Я послала за ними в Лондон и объяснила кухарке.., про флегму, пищеварение, вывод лишней жидкости.., а она выслушала и приготовила пюре.

Дориан вздохнул. Хоскинс уже разговаривал с кухаркой, и та сказала, что острые блюда вызывают у ее светлости несварение желудка, отчего миледи не спит по ночам.

Всем известно, что специи горячат кровь.

- Кухарка беспокоилась о тебе, - примирительно сказал Дориан. - Мы все о тебе беспокоимся.

- О, замечательно! Я близка к решению медицинской загадки, а никто не хочет мне помогать... Они вбили в свои тупые головы, что им надо беспокоиться. - Гвендолин подошла к столу. - Будь я мужчиной, все бы говорили, что я слишком увлеклась работой. Но поскольку я женщина, то это всего лишь фантазии и мне надо охладить кровь. Охладить! - Она стукнула кулаком по столу. - Что за примитивные, средневековые представления. Удивительно, что я вообще способна думать в такой атмосфере глупости и ненужных тревог. А я и без того не могу сосредоточиться в моем состоя... Она быстро направилась к двери, объясняя на ходу:

- Мне нужен свежий воздух.

Но Дориан оказался у двери раньше и загородил ей дорогу.

- Гвен, там же идет дождь. А ты... - Он замолчал и нахмурился. Лицо у нее пылало, она тяжело дышала, как будто пробежала целую милю и... - Твое платье село после стирки. - Удивительно, как ты еще можешь дышать.

- Ничего удивительного, - сказала она, глядя в пол. - Все женщины в нашей семье быстро полнеют.

Я.., беременна.

- О! - Дориан прислонился к косяку. - Понимаю. Да. Конечно.

Комната вдруг потемнела, закружилась, в желудке возникла какая-то тяжесть, глаза болели, в горле запершило, а сердце превратилось в снежный ком.

- Нет! - вскрикнула Гвендолин. - Не смей и думать сейчас о приступе!

Она бросилась к мужу, и тот инстинктивно обнял ее.

- Я счастлива. - Гвендолин прижалась головой к его ноющей груди. - Я хочу нашего ребенка. И я хочу. чтобы ты был здесь.

- О, Гвен.

- Это возможно. Еще только семь месяцев. - 0м слабо улыбнулась. - Я же не слониха, которой требуется больше двадцати месяцев.

Дориан выдавил хриплый смешок:

- Оказывается, у нас есть и кое-какое преимущество. Хвала Господу, что ты не слониха.

- Скоро я буду на нее похожа. Ты ведь не захочешь пропустить такое зрелище?

- Разумеется, нет, дорогая, - ответил Дориан, запуская пальцы в густые кудри жены. - Искушение слишком велико.

- Надеюсь. По мнению доктора Эвершема, настроение больного может существенно влиять на лечение. - Ее голос обрел прежнюю уверенность. - Мне не стоило так долго молчать, но первые недели беременности еще не дают окончательной гарантии, и я не хотела манить тебя пустыми надеждами. Предосторожность, конечно, излишняя, ведь у женщин в нашей семье практически не бывает выкидышей.

"Еще семь месяцев", - подумал Дориан. Ему определили меньший срок, а они прожили с Гвендолин уже два месяца.

Однако его состояние намного лучше, чем у матери.

Зрительные химеры не превратились в демонов, настроение довольно ровное. Никаких приступов черной меланхолии или необоснованных вспышек ярости и веселья. Только неистовый восторг при занятиях любовью, минуты спокойных раздумий и удовольствие от совместной работы с женой.

Согласно отчету Борсона, мать до конца не теряла способности говорить. Лишившись разума и живя в своем фантастическом мире, она продолжала разговаривать... иногда весьма хитро. Может, она не погрузилась бы в тот фантастический ад, если бы реальный мир предложил ей понимание, радость, ощущение того, что ты нужен и приносишь кому-то пользу. Возможно, она и жила бы дольше и умерла бы спокойнее.

"Еще несколько месяцев", - говорил себе Дориан.

Слишком долго. А как бы хотелось увидеть своего ребенка. Но все-таки он подарит Гвендолин малыша, который утешит ее и избавит от несколько сентиментального желания оплакивать мужа.

Тем не менее ее решение остаться здесь было плохим знаком. Гвендолин должна начать новую жизнь в новом месте, подальше от грустных воспоминаний. Ладно, когда приедет Эвершем, он уж направит свою ученицу на путь истинный.

Дориан крепко прижал к себе жену.

- Я постараюсь думать только о хорошем, - пообещал он.

- И поговори с кухаркой, - пробормотала Гвендолин где-то в области его воротника. - Напомни ей, кто в доме врач. Я велела приготовить к ужину карри.., и поострее.

- Да, ворчунья. - Он поцеловал ее в волосы. - Но сначала посмотрим, что может сделать доктор Дориан, чтобы поднять тебе настроение.

Глава 7

За прошедшие десять дней Гвендолин не раз вспоминала тот разговор и методы, которые использовал муж, чтобы ее развеселить. Их он применял каждый день: поцелуями и ласками прогоняя раздражение жены, вознося ее сильными руками на небеса и даря неземное блаженство.

И сейчас в приемной доктора Нибонса она тоже вспоминала те чудесные мгновения, пытаясь сохранить хладнокровие, чтобы ненароком не обидеть врача, может, даже смертельно.

Это же не первое столкновение с медиками, а Дориан важнее, чем ее гордость.

- Я только хотела узнать, - примирительным тоном начала она, насколько точно эти документы отражают причину болезни миссис Камойз.

Нибонс нахмурился, глядя на результаты вскрытия:

- В подобных случаях нельзя говорить о точности.

Диагноз обычно ставится на основании наблюдений и истории болезни. Миссис Камойз не злоупотребляла спиртным и не увлекалась опиумом, что исключает токсическую невменяемость. Ни до, ни во время болезни у нее не было лихорадки. Если бы она ударилась обо что-то головой, как вы полагаете, их семейный врач обязательно внес бы это в историю болезни.

- Может, он не знал? - настаивала Гвендолин.

- Бадж человек компетентный и, думаю, без труда распознал бы сотрясение мозга, если бы увидел.

- Но ведь он мог и не увидеть. У миссис Камойз были любовники. Вдруг это сделал кто-то из них. Если удар оказался не очень сильным, она могла и не вспомнить о нем. Вы не разговаривали с ее горничной? Слуги часто знают больше семейных тайн, чем врачи.