Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Опускай на шестьдесят, через минуту на сорок и начинай тормозить. Потом остановись. И мотор заглуши!
Выполнил я всё на удивление правильно. Бензовоз, издавая замысловатые металлические хрипы и скрежет, довольно плавно остановился.
– Смотри! – дядь Вася спрыгнул с подножки, обошел машину с капота и открыл мою дверь. – Вылезай и смотри.
Потрясающе! Весь табун моментально остановился вместе с нами. До ближних сайгаков от дороги было метров сто пятьдесят, не больше. Своим отличным зрением я разглядел и табун целиком и некоторых антилоп, которые стали спокойно щипать траву. Бока их не раздувались как меха у гармошки, дышали они ровно и вели себя так, будто нас уже не было.
Красивые они, эти сайгаки. Даже горбатый, крохотным хоботом свисавший над губами нос их не превращал в уродов. Тело ладное, сделанное из одних мышц, короткий хвост, забавная расцветка. Спина – темная широкая полоса, сужающаяся на шее и хвосте, плавно стекала на бока и на них была уже бежевой, а брюхо и короткие ноги выглядели серыми.
– Как они на таких ножках несутся под восемьдесят километров? – удивился я вслух.
– Дело не в длине ног,– дядь Вася потихоньку пошел к табуну. Я, естественно, ещё медленнее – за ним. – Дело в сухожилиях. В них сила. Не только у сайгаков. У всех. И у людей тоже. Видел же во Владимировке как худой и костлявый на вид Морозов Колька ГАЗ- 51 за передок от земли отрывает. А здоровенные бугаи вроде Шурки вашего и отца твоего – шиш. Не могут. Сила у всех в жилах, пацан. Тренируй сухожилия – будешь всех на землю валить.
– А научишь? – я обогнал наставника, не отрывая глаз от антилоп.
– Напомнишь – научу. А то у меня и без тебя делов не вздохнуть.
Сайгаки были разные ростом, между ног у родителей болтались сайгачата, ни один из которых на бегу не отстал от табуна. Одни взрослые были погрубее на вид и со странно выгнутыми рогами. Другие выглядели элегантнее и рогов не носили. У всех были смешные уши и носы.
– С рогами которые – это ихние мужики, – уловил мой взгляд дядя. – Зовется мужик сайгачий «маргач».
Сайгаков было очень много. От ближних к нам до самых удалённых было метров триста. И в длину табун растянулся на полкилометра.
– А польза от них есть?– спросил я.
– Нет от них ничего, кроме рогов. Мясо. Правда, вкусное, но не ест его никто. По деревням говядину, баранину и свинину девать некуда. А из рогов берут середину на какие-то лекарства. А сами рога идут на пуговицы и разные украшения.
Мы ещё постояли метрах в тридцати возле стада, полюбовались, да дальше поехали. Дядя Вася за руль сел. А я всё глядел на табун. Мы тронулись и табун зашевелился. Машина покатилась резвее, побежали и сайгаки.
Х-эх! – обозначил своё удивление дядя Вася.
Я тоже повторил с выражением – Х-эх!
И мы поехали дальше. Дело делать. И природу смотреть..
Только теперь дошло до меня, что я устал и руки мои как гипсовые застыли и не разгибались до конца. Ноги, наоборот, не сгибались. Не уходило чувство, что руль ещё в руках, а ноги по очереди нажимают педали акселератора, сцепления и тормоза.
– Ты ногами чего сучишь? – засмеялся дядя мой, закуривая «Беломорину».– Судороги что ли начались? Тебе, видать, рано ещё рулить. Курить будешь?
– Сам кури! – разозлился я. – Вы теперь все подкалывать будете про курево? А мне десять лет, между прочим, через два с половиной месяца. Во Владимировке, если десять лет пацанам есть, их вон в одиночку в город отпускают в кино или за инструментами какими. Вовка Кнауф на той неделе за новым рубанком ездил. Взрослый потому что. Одиннадцатый год пошел. И тоже, между прочим, курит.
– Ну, ладно. Тоже курит. Ха-ха, – задумчиво сказал дядь Вася. – С Вовкой не равняйся. Он, первое дело, немец. Значит, ничего не перепутает и везде всё сделает, как ему сказано. Второе дело – он у матери один и рубанок нужен ему. У них на полу три доски вздулись. С улицы весной вода в подпол протекла. Он и строгать будет, и доски менять. Как отец помер – он с восьми лет за него дома всё правит. А курит – так что теперь?! Раньше начал, раньше и помрет. А тебе куда спешить?
– А деду Антону Кузнецову сколько?
– Вроде семьдесят три. Хочешь сказать, что его ни махра не берет, ни бражка? – он на секунду уронил голову на руль, потом повернулся ко мне. Глаза его грустили. – У меня отец мог жить до ста. Как бык был. Не болел сроду. Но пил лет с тридцати, когда мама померла от воспаления лёгких. И помер в сорок семь. Сорок семь для взрослых – как для вас, пацанов, три годика. Рано, значит, помер батя. И курил по две пачки в день под водку-то.
Дед Антон проскочил смерть. Повезло. А везёт единицам. Но и он весь больной насквозь. Ты просто не знаешь. Дышит плохо. С сердцем раз пять лежал в больнице. Ноги у него еле ходят. Желудок больной. Печень тоже. Он из районной поликлиники не вылезает. Зачем такая жизнь, особенно в старости, когда и так уже радость ушла вся. Он бражкой каждый день болячки свои заливает и их не чувствует по пьянке. Жить ему мало осталось. Точно говорю. Так что, лучше не кури. Не пей.
Мы оба задумались и ехали молча. Я разминал затёкшие руки и ноги, а он чуть слышно свистел что-то незнакомое. Солнце незаметно проплыло над нами ближе к краю неба и уже не было золотистым, а перекрасилось в тусклый оранжевый цвет. Я долго смотрел на него и думал о том, что раньше никогда не наблюдал за солнцем и вообще редко глядел на небо. Ночью так вообще почти никогда. Заставляли ложиться спать. Серый пейзаж степи под потускневшим солнцем неожиданно ожил. Вдали, если смотреть в сторону от солнца, мелькали и гасли белые и сиреневые блики. Их бросали в разные стороны отполированные ветрами разные камешки, неизвестно откуда взявшиеся в степной траве. Низко над землёй летали, пересекая друг другу воздушные дорожки, маленькие птицы с длинными клювами и коротенькими крыльями. Когда они делали виражи, от гладких клювов и глянцевых перьев тоже отскакивали частички ломающихся лучей солнца, которые рисовали на фоне пока голубого ещё неба смешные сверкающие абстрактные фигурки.
В своё окно я видел вдали неведомую мне раньше жизнь, спрятавшуюся меж пучков трав, невысоких кустиков и невысоких бугорков кем-то приподнятой снизу земли. Из ниоткуда вдруг появлялись желтые живые столбики. Одни поменьше, а другие,