Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II - Вадим Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Многословья не терпят ни жизнь, ни стихи…»
Многословья не терпят ни жизнь, ни стихи:От рифмы до рифмы, казалось бы, — версты,И, казалось бы, редко кричат петухиПо ночам в полумраке разверстом.
Но от крика до крика молчаньем полнаВ магическом однообразии ночиВся бессмертная жизнь. От звена до звенаПротянулась в безгласии истина строчек.
Эту истину трудно, быть может, найтиИ не соблазниться мгновенным и броским.Только верную рифму наметив в пути,Ты не станешь чужим и пустым отголоском.
1966«Поспешно дышит человек…»[24]
Океанским берегам свойственны полусуточные приливы.
Географический учебник.
Поспешно дышит человек,Взбежав на лестницу, догнав автобус,Иль опоздав и сдерживая злобу, —Свой он растрачивает век.
На мелочь разменяв рублиПервоначально полноценной жизни,Он измеряет вечность дешевизнойИм сходно купленной земли.
Смотри, как дышит великан:Ему чужда дневная суматоха —За сутки только два огромных вздоха,И полон жизни океан.
«Для сердца милей и утешней…»
Для сердца милей и утешнейПоверить, что станешь — потомПростым, придорожным, а главное — здешним,Шершавым и теплым, родным лопухом.
К чему они — райские кущи,Божественный Зевсов нектар?Струею дождя, к корневищу бегущей,Растенье уймет полуденый жар.
Потом этот лист пригодится:Прижатый к ребячьей руке,Он крови поможет остановиться —Далекому внуку в доступном тебе далеке.
«Незнакомый друг прошел совсем недавно…»
Незнакомый друг прошел совсем недавно,На широком поле проложил лыжню.До чего же с ходу подрубил он славноСнежную, большую простыню!
Там, где крепко палки в белый снег врезались —Видно, друг — размашистый ходок, —Налитые тенью, синие медалиОн оставил, за кружком кружок.
Я бы наградил такой медалью синейЗайца, чтобы он спокойней жил.Белку, сбросившую с тонкой ветки иней,И ворону — тоже б наградил.
Жалко мне, что эти легкие медали,Солнцем обожженные, сгорят:Было б славно, если б звери надевалиТе медали на парад.
«Дубовый пень, казалось, годы…»[25]
В. Сосинскому
Дубовый пень, казалось, годыБыл сном смертельным одержим,И муравейник тоненькие сводыНеспешно воздвигал над ним.
Вокруг кроты свои сверлили норы,Одели черные его бокаЛишайника прозрачные узоры,Похожие на пенки молока.
Но вдруг — да, та весна была дождлива,И шорохом воды был полон лес,Когда на склоне скользкого обрыва,Как некий Лазарь, он воскрес.
Он в небо выстрелил зеленой веткой,Такой непостижимо молодой,Что целый лес сквозь дождик редкийЗалюбовался этой красотой!
«От зноя вскрикнула роженица-сосна…»
От зноя вскрикнула роженица-сосна,И вот из шишки, из ее раскрытых створокНа крылышках прозрачных семенаЛетят — между стволов затихнувшего бора.
О нет, не всё заслужат жизнь и свет,Не всякое сквозь крепкий мох прорвется семя,Но тех, кто вырастет, на сотню летСебе подвластным сделает земное время,
То странное теченье вещества,Когда круги годов сосна упрямо множит,А человека — мысли и словаСвоею прихотливой сменою тревожат.
1966«Ты пробовал ли взвесить мрак ночной…»
Ты пробовал ли взвесить мрак ночнойИль тяжесть самой страшной мысли?Смотри: стоят весы перед тобой,Но неподвижно коромысло.
Искусства ты не взвесишь никогда,Надолго скрыть его не сможешь,Ты невесомого его следаИ завистью не уничтожишь.
«Будь доверчив и ласков к словам…»[26]
Будь доверчив и ласков к словам:Поколенья их ложью питалиИ к рукам, как детей, прибирали,И волю давали рукам.
Что ни слово — каким бы оноНи казалось упрямым и грубым,Неприятным и злым — узкогубым, —Непочатой жизнью полно.
Тем не менее будь начекуИ свободы не дай браконьерам,Краснобаям, словам-лицемерам,Тихоням, проникшим в строку.
Если скажешь «отечество», будьИ внимателен, и осторожен:В этом слове, быть может, заложенУбийственный яд. Если суть
Превосходного слова теперьЗапеленута в ненависть к миру, —Береги драгоценную лируИ прежде, чем скажешь, — проверь!
1965,1966Зеленый мох («Зеленый мох — но не хватает губ…»)[27]
Зеленый мох — но не хватает губ,Но не хватает рук его погладить.В его зеленый мир… Но не могуС собою, призрачным и слабым, сладить.
К его шершавой, нежной плоти яВсем существом напрасно приникаю:Чужая смерть вошла, как яд, в меня,И я ее бегу, не принимаю.
Чужая смерть, которой я бегу,С ее холодным и пустым бесстрастьем…О, все, что я еще сберечь могу,Я все отдам твоей зеленой власти,
Прохладный мох. В непостижимый мирТвоей лесной, твоей всесильной жизни…Прими меня, прими, прими, примиИ мне в лицо живой водою брызни!
1966Ночной лес («Всей грудью ночь на лес легла…»)
Всей грудью ночь на лес легла.Ее дыханье стало внятным.Как будто черной ватой мглаОтдельные прикрыла пятна.
И там, где угасал костер,Борясь с таинственной дремотой,Прохладную ладонь простерНевидимый и властный кто-то.
Но вдруг случайный ветерок,И вспыхнул, розовый и зоркий,Сквозь тонкий пепел уголек,Заговорил скороговоркой
О том, что холодно ему,Что он бессилен, что не можетПреодолеть ночную тьму,Что жизнь моя его тревожит,
Что я… Он вспыхнул и исчез.И медленно сквозь мглу ночную,Шурша листвой, незримый лесКо мне приблизился вплотную.
1966Душа («Душа — ее никак не взвесишь…»)
Душа — ее никак не взвесишь,И зорких пальцев поиск — ни к чему.Душа, похожая на отзвук дальней песни,Приникнет к сердцу твоему.
Она в ответ на голос крови,И радуясь, и плача, и скорбя,Каким-нибудь одним внезапным словомВдохнет земную жизнь в тебя,
И легкие наполнит воздух,И ты коснешься горестной земли,И поведет тебя душа по звездам,Как водят капитаны корабли.
Она сама — лишь только слово,Лишь сочетанье букв, но ей однойОбязана дыханьем наша совестьИ жизнь осмысленной мечтой.
1966«С какою грациозностью девичьей…»
С какою грациозностью девичьейПлывет детеныш-осьминог, —Но он уже охотник и добытчик,И полон жизненных тревог.Недаром даже у конька морскогоНа тонкой мордочке — тоска,Как будто скорбью бытия земногоНаполнена душа зверька.
В отлив ребенок ходит человечий,И сквозь журчание водыОн различает звук подводной речи,Он видит странные следыСтруящейся и непонятной жизни,Всего, что плачет и поет…
И если вдруг волна лазурью брызнет,Он не поверит в блеск ее.
1966«Опирается луч, отражаясь в снегу…»[28]
