В поисках утраченного - Сергей Псарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свет стал еще ярче, но он не слепит. Это было совсем иное; ведь бывает еще свет от любви, той, которая спасает… Здесь не было стен, и никого не было, был только этот свет. И все же, Пенкин необъяснимо почувствовал присутствие некой высшей силы. Словно открылась перед ним книга памяти его сердца, всей его внутренней и обыденной жизни; он увидел себя таким, какой есть… В ней читалось мало доброго, но даже и оно оказалось изъеденным, как червями, лицемерием, гордыней и расчетом.
Видения проходили перед ним словно в кино. Это были сцены из его прежней жизни с самого рождения. Совсем молодые отец, мать и сестра… Потом Пенкин увидел себя посреди выжженной мертвой пустыни. Всюду бесконечные пески и покрытая трещинами земля. Стоит невыносимая жара, небо высокое и чистое, но нет привычного солнца. Будто, все это совсем другая планета. На нем пропаренная солью рубашка с майорскими погонами. Он и какие-то другие люди вручную вместе толкают по рельсам установщик с подготовленным к запуску ракетоносителем. По жизни – дело совершенно невероятное: рельсы эти тянутся куда-то за горизонт, а стартового комплекса здесь и близко не видно. Рядом кладбище, то самое, на месте которого потом развернули строительные площадки. Кладбище странное, все могилы раскрытые и дышат огнем как топка. Над ними сухой песчаный дождь, но это уже почти из реальной жизни. Рядом с ним шел его друг, Сашка Модзалевский, который умер на космодроме еще в 1990 году от рака легких. Здесь же покойные начальники отделов, полковники Бобров и Журавский. Все остальные показались ему незнакомыми. Хотелось есть, но еще больше мучила жажда. Эта совершенно бессмысленная работа выводила Пенкина из себя; силы закончились, и было не понятно, почему молчат все остальные. Где-то там, у самого горизонта, он видел голубое небо, цветущие сады и водопады… Может, это тот самый рай, легендарные сады Эдема… Но все это было так далеко…
Пенкин, неожиданно для самого себя, оттолкнул этот опостылевший раскаленный металл и бросился прочь, к далекому горизонту. Побежал только он один, все остальные продолжали катить дурацкий установщик с ракетой. Пенкин бежал все дальше, проваливаясь в горячий песок и радуясь своей свободе. Еще немного, и он будет наслаждаться райской жизнью, поест диковинных плодов и вдоволь напьется чистой воды. Он с трудом поднялся на очередную вершину горы, дул горячий ветер. Прекрасные сады и водопады, которые он видел почти рядом, исчезли, это был просто мираж. В отчаянии Пенкин упал на колени и стал бить кулаками землю…
Везде и всегда только один обман! Нет никакого светлого будущего, которым его кормили с детства, и нет никакого рая! Все это сказка, придуманная людям в утешение… По-настоящему, на земле есть только Ад, при жизни и даже потом, бессмертие души обрекает ее на бесконечные страдания! Во имя спасения жизни, в этом мире люди становятся друг для друга волками, они дерутся за каждую корку хлеба и место на нарах, за благорасположение начальства. Где же награда за все муки, где же эта исцеляющая любовь и доброта?
Со времен Аристотеля и Данте Алигьери было написано так много об Аде и даже подробно о его модели в виде воронки, идущей к центру земли, о девяти страшных кругах. Из "Архипелага ГУЛАГа" и "Круга первого" от Александра Солженицына, он, кажется, виден еще лучше по реальностям человеческой жизни. О рае в Священном Писании есть свидетельства только в трех местах, всего несколько строк, и лишь одно толкование о том, что рай – персидское слово, означающее "сад, насаженный разными деревьями" или, что "рай – это блаженная вечная жизнь". Всего этого было так мало…
Потом Пенкин увидел себя лежащим на высокой скале под теплым южным солнцем, где-то далеко внизу плескалось море. Неожиданно, рядом с ним появился мальчик, который почему-то показался ему знаком.
– Что ты делаешь здесь? – спросил он.
– Это наше место, и мы тут всегда играем.
– Прости, не знал этого, но, кажется, я тоже его знаю…
– Тогда давай прыгать в воду. Ты не бойся, только толкайся сильнее…
– Что ты, здесь очень высоко, и эти камни внизу…
– Слабак, тебе здесь нечего делать!
Мальчик наклонился и, легко оттолкнувшись, ласточкой полетел вниз в прозрачную воду у самых камней. Пенкин не стал так прыгать и осторожно сполз со скалы по камням вниз, обдирая в кровь руки и колени. Минут через пятнадцать они уже сидели рядом.
– Как тебя зовут? – спросил мальчик
– Так же, как и тебя, Сергеем. Разве ты не узнал меня? Ты будешь таким как я через 50 лет.
Мальчик посмотрел на него недоверчиво, но уже с интересом.
– Тогда расскажи мне о себе…
Пенкин принялся рассказывать о себе, ничего не утаивая. Почему-то здесь он не мог говорить неправду. В жизни между правдой и ложью не было четкой грани, все переплелось и стало частью его образа. Лицо мальчика постепенно темнело и сморщилось как от зубной боли.
– Знаешь, мне не очень верится, что ты – это я. Мне совсем не нравится твоя жизнь. Я мечтаю стать моряком и обязательно ходить на научном исследовательском судне по самым далеким морям.
– Я тоже об этом раньше мечтал…
– Да не в этом дело! Я вообще не понимаю, зачем нужно жить так неинтересно. Почему в жизни нужно делать столько дурных поступков, обманывать… Неужели это будет и моя жизнь? Скажи, а ты сможешь в ней что-нибудь изменить? Ну, пожалуйста, ради меня… – Мальчик улыбнулся. – Ты же сильный, я знаю…
Пенкин тоже попытался улыбнуться, но это у него получилось плохо, лицо словно застыло.
– Для этого мне нужно вернуться обратно, туда, в свою жизнь.
– Я помогу тебе, – сказал мальчик и протянул ему меленький плоский камень с изображением ныряющего дельфина.
Пенкин сразу узнал его. Конечно, это тот самый камешек из белого известняка, на котором он старательно вырезал изображение. Это было в пионерском лагере. Джанхот, лето 1962 года…
Снова все исчезло. Какое-то время Пенкин еще чувствовал ощущение полета и даже видел внизу свое неподвижное тело. Рядом склонились врачи. После того, как они применили электрошок, его тело сильно дернулось, и он легко вошел в него. Вместе с телом к нему снова вернулось ощущение тяжести и боли.
Отделение реанимации городской больницы Святого Георгия, палата номер 12. Пенкин медленно открыл глаза. Он увидел белые стены, сестру милосердия, Славку и Маринку.
– Ну, ты даешь, Серега! – сказал Славка. – Звоню тебе на мобильник, а мне медсестра отвечает. Мы сразу с Маринкой сюда и примчались… Как ты, нас всего на 5 минут пустили…
Пенкин с трудом разомкнул запекшиеся губы…
– Все нормально, настоящие мужики не умирают в постели, мы еще повоюем…
– Не ругай нас, Маринка дала телеграмму Ольге в Николаев, пусть приезжает. Ты сюда, кажется, надолго попал…
Внезапно он ощутил что-то гладкое и теплое в своей руке. На его ладони лежал маленький камень с изображением летящего над волной дельфина…
Джулия
На даче
С самого раннего утра все небо обложили дождевые тучи. Было тихо и скучно, как бывает в серые и пасмурные питерские зимние дни, когда светает к обеду, а сумерки накатывают к четырем часам пополудни. После обильного обеда подали кофе. Хозяин дачи, художник Краевский, откинулся в кресле и закурил сигару. Он и его гость, городской депутат Половцев, смотрели в окно. Далеко впереди были видны покосившиеся серые избы села Уханово, справа тянулись холмы, и оба они знали, что там берег реки. Оттуда, если подняться на один из холмов, можно было увидеть большое картофельное поле и электричку, похожую издали на ползущую гусеницу. В ясную погоду оттуда бывает видно даже окраины Петербурга. Природа казалась им спокойной и задумчивой. Краевский и Половцев любили это поле, речку и холмы. Оба думали о том, как прекрасна их родная русская земля.
– Андрей Павлович, – обратился к художнику Половцев. – В прошлый раз за завтраком вы обещали рассказать мне какую-то историю.
– Да, я хотел тогда рассказать об одном любопытнейшем романтическом приключении. Все это оформлено мною в виде записок от первого лица и добавлено немало фантазии. Можно считать, что все их герои вымышлены, а события не имеют ничего общего с реальностью.
Андрей Павлович протяжно вздохнул и опять начал раскуривать потухшую сигару. В это время пошел дождь. Через пять минут лил уже сильный обложной дождь и трудно было предположить, когда он может закончиться.
Им было уютно и тепло на широкой и светлой веранде.
В это время по раскисшей от грязи дороге мимо дома бродили промокшие рабочие с соседней стройки и что-то сердито кричали друг другу на незнакомом им языке. От одного их вида они оба начинали испытывать чувство холода, чего-то нечистого, и старались заглушить все это глотком горячего кофе с коньяком.
– А ведь и в нас самих, в русских, много всего этого азиатского. Скорее даже бескультурья и лени, хоть и живем в самом европейском городе России, – усмехнулся Половцев.
