Избранное - Ник Хоакин

— У тебя отличный оркестр, — заметил Пепе.

Но Пит, посмотрев через плечо на шумный зал, хмыкнул:

— Не понимаю, зачем нужно приглашать в Гонконг оркестр для танцев. Англичане не танцуют, китайцы не танцуют, а прочие посетители просто не знают, принято ли здесь танцевать.

— Да, но зато мы танцуем, — сказала Мэри, стягивая перчатки. — Мы специально пришли потанцевать под вашу замечательную музыку.

— Пит, а где твоя певица? — спросил Пако.

Руководитель оркестра опять хмыкнул:

— Сбежала. Сбежала сегодня утром с пианистом. Они узнали, что приезжает его жена. С тех пор как я здесь, у меня одни неприятности. — Пит Альфонсо действительно выглядел несчастным. — Паренька, который сидит за роялем, мне удалось заполучить только на сегодняшний вечер, и он думает, что Шопен не простит ему такого предательства. Послушай, Текс, — вдруг оживился он, — мне нужен пианист, пока я не вызову замену из Манилы. Ты не можешь порекомендовать мне кого-нибудь?

— Тебе нужен пианист?

— Должен же ты знать какого-нибудь приличного музыканта в этом городе.

За столом наступила такая напряженная тишина, что Пит Альфонсо обвел компанию удивленным взглядом.

— А вот и ваше виски, мистер Альфонсо, — сказала Мэри слабым голосом.

Ничего не поняв, он пожал плечами:

— Ладно, думаю, я и сам смогу подыскать кого-нибудь.

Снова воцарилось молчание. Пит Альфонсо отхлебнул виски, чувствуя, что все на него смотрят.

Наконец он выдавил:

— Чертов город!

Но тут же поперхнулся и закашлялся.

Увидев, что Альфонсо залил себе пиджак, Пако неожиданно рассмеялся:

— Спокойно, Пит, спокойно! Вот, возьми мою салфетку. А если тебе нужен пианист, почему бы не попробовать меня?

— Ты что, смеешься?!

— Я серьезно. В данный момент я свободен.

— А твой оркестр?

— С ним кончено. Но это длинная история.

— Что ж…

— Я могу начать хоть завтра.

— В десять мы прослушиваем новую певицу.

— Я приду.

Все еще ничего не понимая, Пит Альфонсо сказал:

— О’кей, Текс. Я буду тебя ждать.

Все-таки сообразив, что что-то неладно, он забеспокоился, заерзал, потом вдруг судорожно схватил бокал и осушил его с такой отчаянной решимостью, словно в нем был яд.

— Заказать вам еще, мистер Альфонсо? — спросила Мэри. В ее голосе явно слышалось колебание: она ожидала, что мистер Альфонсо сейчас рухнет на пол и умрет с героической улыбкой на устах.

Нервно хохотнув, Альфонсо отклонил предложение.

— Нет, спасибо. Пора за работу. Кажется, я что-то не то сказал? Тогда извините. Может быть, вы хотите, чтобы я сыграл что-нибудь специально для вас?

Он встал, и лицо его вновь напряглось.

— Эта моя новая певица, — начал было он, — говорят, она что-то вроде коммунистки…

Не закончив, он решительно двинулся от их стола и, только отойдя на некоторое расстояние, позволил себе радостно улыбнуться.

— Единственное, что мы можем сейчас сделать, — сказал Пако с нарочитой серьезностью, — это станцевать под его замечательную музыку.

Все четверо переглянулись и прыснули со смеху. Рита и Мэри сняли плащи, Пепе и Пако ослабили галстуки. Придвинув стулья ближе к столу, они с видом заговорщиков пригнули головы. Пако изобразил растерянного мистера Альфонсо, поперхнувшегося виски. Рита и Пепе взялись за руки. Подали бифштексы.

— А помните, — спросила Рита, беря нож, — как мы захватили джонку в бухте, когда я собиралась бежать в Патагонию?

За кофе они тихонько подпевали оркестру. Зал постепенно успокоился, и оркестр перешел на задумчивые, тягучие мелодии. Фонарики, свисавшие с балкона, окрашивали стены в темно-красный цвет, бросали огненные блики на фотографии негров с саксофонами и поющих серенады мексиканцев.

— Почему, — спросил Пепе, — это место называется «Товарищ»?

Мэри склонила голову на плечо Пако, и он поглаживал ее волосы.

— Потанцуем? — предложил он.

— Не сейчас, дорогой. Я так наелась…

— Давай со мной, Пако. Я хочу танцевать, — сказала Рита, поднимаясь.

Оставшись вдвоем, Мэри и Пепе вопрошающе посмотрели друг на друга.

— Да, Мэри, тебе пришла в голову замечательная идея — затащить нас сюда.

— А ты видел, кто сидел только что вон там, в другом конце зала?

— Сеньора де Видаль?

— Она не сводила с нас глаз. Не говори Пако, не надо портить такой вечер. Тебе трудно было уговорить его поехать с нами?

— Нет. Он лежал на траве, а когда я сказал ему, он как ни в чем не бывало встал и пошел со мной…

Когда Рита и Пако вернулись к столику, Мэри предложила отправиться домой: Пако теперь человек работающий, а будильника у них нет.

— Нет, давайте еще побудем, — запротестовал Пако. — Здесь так хорошо. И следующий танец ты танцуешь со мной — да, да!

Он схватил Мэри за руку и потащил танцевать.

— Закажи мне чего-нибудь выпить, Пепе, — сказала раскрасневшаяся Рита. — Он заставил меня прыгать с ним по всему залу. Но с ним здорово танцевать, когда он в хорошем настроении. И знаешь что? Я решила убрать зеркало из салона. А на освободившейся стене мы повесим телефон. Не могу же я всякий раз объясняться тебе в любви из туалета. Хорошая идея, верно? Я имею в виду — избавиться от этого зеркала.

К Пепе подошел официант и что-то прошептал ему на ухо.

— Что такое, Пепе? — спросила Рита, меняясь в лице.

— Та девушка из Манилы — Конни Эскобар, — она здесь на балконе и хочет видеть меня.

Он рассказал Рите о своих сегодняшних посетителях.

— Пепе, ты никуда не пойдешь!

— Я должен был встретиться с ней после обеда, но трусливо сбежал. Должен же я хотя бы извиниться перед ней?

— То есть ты все же хочешь встретиться с ней? Не делай этого!

— Чего ты так волнуешься? Это мой профессиональный долг.

— Профессиональный долг? Она что, лошадь?

— Послушай, Рита, я не младенец и знаю, что мне делать.

— Ладно, иди! Иди, если ты такой осел!

— Э, да наши голубки ссорятся! — сказал подошедший Пако.

— В чем дело? Что случилось? — спросила Мэри.

— Конни Эскобар, — сказал Пепе, поднимаясь. — Она на балконе. Хочет меня видеть.

— Вот и прекрасно, — сказал Пако. — Пригласи ее сюда. И скажи, чтобы прихватила свою старуху — она тоже торчала здесь весь вечер и строила глазки. Эй, Мэри, играют румбу, пошли!

— Пепе, если ты не вернешься через пять минут, я уеду домой, — сказала Рита.

На полутемном балконе, где стоявшие в беспорядке стулья, казалось, хранили скуку уже ушедших англичан, одиноко сидела Конни Эскобар в черной шляпке и мехах; жемчужное ожерелье тихо звякало о полупустой бокал; слабый свет освещал голое плечо, с которого соскользнул мех. Когда он подошел и она подняла голову, он отчетливо увидел, что у нее измученное лицо еще совсем юной девушки, маска развязности, которую она надела сегодня утром, исчезла.

Она сказала:

— Я так долго ждала вас сегодня…

— Неужели вы всерьез думали, что я приду? — насмешливо спросил он.

Мука на ее лице сменилась удивлением.

— Как вы узнали, что я здесь? — спросил он.

— Я приходила к вам еще раз. Там был только ваш слуга, и он… Но почему вы не садитесь?

— Я не могу задерживаться. Мне жаль, что вам пришлось ждать.

— Сегодня к вам приходила моя мать.

У него покраснели уши. Итак, история приобретала огласку.

— Вы здорово повеселились за мой счет сегодня утром, — холодно сказал он.

— Как вы могли поверить ей!

— Как я мог хоть на минуту поверить вам!

— Но я говорила правду. То есть, конечно, не только правду, но я не лгала, когда сказала вам, что у меня…

— Не стоит повторять эту чушь.

— Но вы должны поверить мне. Пожалуйста! Я ведь уже сказала — от этого зависит моя жизнь. Я в отчаянии. Вы знаете, я весь вечер ходила взад и вперед по этому переулку и не могла войти — мама была здесь. Весь вечер я мерзла на улице ради того, чтобы увидеть вас. Разве это похоже на розыгрыш?

— Да, похоже! — крикнул он. — Вы же знаете, я ветеринар, занимаюсь лошадьми. Скажите же, почему вы так стремитесь встретиться со мной? Вы что, лошадь? И безусловно, я не собираюсь показывать вас никакому врачу — я не хочу, чтобы и меня приняли за сумасшедшего. Любой врач спустит нас обоих с лестницы, как только вы изложите ему суть дела. Я ничего не могу сделать для вас. И откровенно говоря, мне не хочется ничего для вас делать. Вы пустая испорченная девчонка и ужасная врунья. А теперь разрешите откланяться.

Она сжалась в комочек. Глаза ее округлились, рот широко раскрылся. Затем она быстро вскочила на ноги, схватила перчатки и сумочку. Лицо ее окаменело.

— Пожалуйста, извините меня, — неожиданно спокойно сказала она, глядя в сторону. — Больше я не побеспокою вас, доктор. Прощайте.