Тайна заколдованной крипты - Эдуардо Мендоса

Стараясь успокоить себя подобным образом, я осторожно слезал с кровати, когда на меня упало и придавило к простыне что-то вроде холодной и тяжелой паутины, и именно в этот момент со скрипом открылась дверь. Я слышал, как приближаются к моей кровати мягкие шаги, слышал прерывистое дыхание человека, который собирается совершить ужаснейшее из злодеяний. Не в силах больше бороться с объявшим меня ужасом, я не сдержался, выпустил содержимое мочевого пузыря прямо в постель и тоненьким голоском принялся звать маму в глупой надежде, что мой призыв не останется без ответа и мама явится, откуда я и сам не знаю, подаст руку помощи, не даст мне исчезнуть в царстве теней. И тут совсем рядом раздался голос:

— Эй, ты спишь?

Это был голос Мерседес Негрер. Я хотел ответить ей, но из моей гортани выходили лишь всхлипы.

На спину мне легла рука.

— А чего это ты в москитную сетку закутался?

— Я ничего не вижу, — с трудом выговорил я. — Мне кажется, я ослеп.

— Да нет, это электричество отключили. Я принесла свечу, но у меня нет спичек. Мой отец всегда держит коробок на тумбочке у кровати. На случай, если у него будет бессонница и захочется покурить. Хотя врачи ему категорически это запрещают.

Я услышал, как выдвигается ящик, как роется в нем невидимая рука. Потом послышалось чирканье, мелькнула искорка и замигал, качаясь, огонек свечи. В ее слабом свете я смог разглядеть сквозь опутывавшую меня москитную сетку спокойное лицо Мерседес. Она смотрела на меня, быстро мигая. На ней была фланелевая рубашка в клеточку (раньше она явно принадлежала мужчине, и притом более крупному, чем Мерседес), через боковые разрезы которой видны были узкие бедра. Когда она наклонилась надо мной, чтобы помочь выпутаться из москитной сетки, я смог разглядеть, что под рубашкой на ней голубые трусики с высоким вырезом. Рубашка была застегнута не на все пуговицы, и, когда Мерседес двигалась, иногда можно было заметить, как колышется под рубашкой бледное, бархатистое и мягкое, испускающее нежный кисло-сладкий аромат.

— Я слышала, как ты разговариваешь во сне, — сказала она и прибавила без всякого логического перехода: — Я тоже не могла заснуть. Это что под тобой? Лужа?

— Вчера за ужином слишком много выпил, — попытался оправдаться я, сгорая от стыда.

— Ничего страшного. Со всяким может случиться. Будешь спать или хочешь поговорить?

— Я предпочел бы поговорить, если ты обещаешь больше не врать.

Она грустно улыбнулась:

— Я рассказала тебе официальную версию происшедшего. А как ты догадался?

— Твой рассказ — нагромождение несуразностей. Чего стоит одно утверждение, что напуганная девочка-подросток может мгновенно убить человека, ударив его ножом в спину. Я никогда никого не убивал, но все же в этих делах кое-что смыслю. Если бы ты ударила спереди, то, может быть, и смогла бы убить. Но сзади — никогда.

Она села на краешек кровати, а я устроился на подушке, опираясь спиной на деревянную спинку кровати, которая скрипела при каждом моем движении. Мерседес поставила ступни на кровать, обхватила руками лодыжки и уперлась подбородком в колени. Наверное, ей было удобно, но я в такой позе не высидел бы и минуты.

— Подоплека подлинной истории, — начала она, — та же самая: бойкая и смышленая, но бедная девочка и девочка богатая, но круглая дура. И травма, о которой я говорила…

— Что произошло в ту ночь, когда исчезла Исабель?

— Мы все спали в общей спальне, а наши с Исабель кровати стояли рядом. Я страдала бессонницей. Теперь-то я понимаю, что все дело было в проблемах переходного возраста, а тогда не знала, чему ее и приписать. Я услышала, как Исабель пробормотала что-то во сне, склонилась к ней и принялась разглядывать ее безмятежное лицо, золотые локоны… Я смотрела на капельки пота, выступившие у нее на висках, на то, как поднимается и опускается ее уже не детская, но еще и не девичья грудь… Ты думаешь, я роман сочиняю?

Я ничего не ответил, чтобы не сбивать ее с мысли. Я знаю, что никто не отклоняется так часто от темы повествования, как человек, который собирается сделать признание. Следовало набраться терпения.

— Через некоторое время, — продолжила Мерседес, — Исабель вдруг встала с постели. Я видела, что она спит, и подумала, что она, наверное, лунатичка. Исабель зашагала по проходу между кроватями, уверенно направляясь к двери. Я тоже встала и пошла за ней, опасаясь, что она обо что-нибудь ударится и ушибется. Дверь спальни обычно закрыта на ключ, но в тот раз я с удивлением увидела, что, как только Исабель подошла к ней, дверь распахнулась. Было очень темно, и мне стоило труда разглядеть смутный силуэт, скорее даже тень, по ту сторону двери.

— Мужской силуэт или женский?

— Мужской, если считать брюки признаком сильного пола. Но я уже говорила: было темно.

— Продолжай.

— Следуя за тенью, открывшей дверь, Исабель дошла до туалетных комнат. Там тень приказала ей подождать, вернулась назад и снова закрыла дверь спальни. Я ждала, спрятавшись за выступом стены: я решила поучаствовать в этом приключении и дойти до конца.

— Маленькое уточнение: дверь спальни запирается на щеколду или на ключ?

— На ключ. По крайней мере, так было в то время.

— У кого хранился ключ?

— У монахинь, конечно. Один у надзирательницы, другой у настоятельницы, насколько мне известно. Но не думаю, что было трудно сделать дубликат. Порядки в интернате были суровые, но девочки — народ хитрый и изворотливый. К тому же школа — не тюрьма.

— Еще один вопрос: а если какой-нибудь из девочек ночью нужно было пойти в туалет?

— На этот случай в спальне, в другом конце, был маленький туалет. Вместо двери там висела занавеска, чтобы никто не мог запереться и заняться чем-либо предосудительным. Слушай дальше. Я шла босиком, так же как Исабель, и мне было неприятно ступать по холодным кафельным плиткам, которыми выложен пол в туалетных комнатах. Именно поэтому я обратила внимание на обувь таинственного провожатого моей подруги: на нем были парусиновые туфли на резиновой подошве. Такие тогда многие носили — они были дешевые и служили долго. Теперь их уже не делают. Мы пересекли помещение и оказались перед дверью, ведущей на лестницу, по которой можно спуститься в часовню. Обычно по утрам девочки, уже умытые, одетые и причесанные, собирались здесь и надзирательница проводила перекличку. Лишнее говорить, что в этот час туалетные комнаты и лестницы были пусты. Было темно. Незнакомец освещал путь фонариком, и я без труда могла двигаться за ним и за Исабель, оставаясь незамеченной, — дорогу за годы, проведенные в школе, я выучила наизусть. Когда мы вошли в часовню, Исабель и ее спутник скрылись в главном алтаре. Я подождала немного в надежде, что они снова появятся оттуда (в алтаре ведь нет другой двери). Но время шло, а они все не возвращались. Я осторожно приблизилась к алтарю и убедилась, что там никого нет. „Тайный ход! — подумала я. — Наверняка там есть тайный ход!“ — и принялась искать его, несмотря на страх, который все больше овладевал мною. После нескольких минут поисков я, благодаря слабому свету луны, проникавшему сквозь узкие окна часовни, обнаружила на полу четыре плиты, под которыми, судя по надписям на латыни и рисункам (на плитах были изображены черепа), были чьи-то усыпальницы. На одной из этих плит почему-то не было пыли, а на вделанном в нее, как раз под подбородком улыбающегося черепа, толстом металлическом кольце не было следов ржавчины. Надпись на плите гласила: HIC YACET V. Н. Н. НАЕС OLIM MEMINISSE YUBAVIT[15]. Сердце мое отчаянно колотилось, но я собрала все мужество и все силы и потянула за кольцо. Плита поддалась, и с третьей попытки мне удалось сдвинуть ее с места. В открывшееся отверстие я разглядела темную лестницу и, дрожа от страха, начала по ней спускаться. Спустившись, я оказалась в начале длинного подземного коридора. Продвигаясь по нему ощупью, вскоре обнаружила, что от первого коридора ответвляется второй. Я не знала, куда идти дальше, и в конце концов решила свернуть в боковой коридор, уверенная, что всегда смогу вернуться в первый, если захочу. Но через некоторое время я наткнулась еще на один коридор, и кровь застыла у меня в жилах: я поняла, что попала в лабиринт и что в этом лабиринте, в темноте, одна, погибну, если очень быстро не найду выход. В ужасе бросилась я искать лестницу, ведущую к выходу из фальшивого склепа, но выбрала неправильный путь. Там, где кончался один коридор, начинался другой, и ни в одном из них не было лестницы. Я не помнила себя от страха, ужасные предчувствия охватили меня. Я заплакала и остановилась, но через некоторое время снова двинулась вперед в надежде, что мне повезет и случай выведет меня к спасительным ступеням. Я потеряла счет времени и не могла определить, сколько метров прошла по тому или другому коридору.

— Тебе не приходило в голову позвать на помощь?