Инспектор милиции - Анатолий Безуглов

Выслушав меня, он только покачал головой:

— Ну, Клавдия Никаноровна зря меня бабой представила. Рад бы пойти трудиться, да болячки не пускают.

И показал вполне официальный документ, в котором значилось, что Лохов — инвалид второй группы. Оказывается, у него было удалено одно легкое. Застарелый туберкулез…

Конечно, после такого говорить с ним о работе в колхозе было бы просто неприлично. Не корить же человека за его болезни!

Я, как полагается, извинился за визит, откозырял и даже высказал обиду, что Клава поставила меня в неловкое положение.

— Ничего, бывает, — проводил меня до калитки Тихон. — Я вас понимаю, товарищ инспектор. Что теперь Лохов? Вроде пенсионера получается. А ведь в свое время всю тайгу обошел… с геологическим рюкзаком.

Даже в такую жару у него была наглухо застегнута рубашка. С виду — крепкий, здоровый мужик. Вот не повезло! А Клава, наверное, стыдится его неполноценности. Мало ли что скажут люди? Сам знаю, какие любители почесать языки на чужой счет у нас имеются.

Я рассказал о нашем разговоре Нассонову. Тот покачал головой и махнул рукой, буркнув, что не может же он знать, что внутри у каждого станичника, не рентген, поди.

И еще я сказал Нассонову, что в нашем районе появилась артель шабашников, которая разъезжает по станицам и хуторам, предлагая разные услуги: кому лошадь подковать, кому лудить и паять посуду, берутся и за более сложное дело — починить жнейку, сенокосилку. Даже возят с собой горн, наковальню и другой инструмент.

Правда, в станице эта артель пока не появлялась, но возникли трое незнакомцев в галифе, в длинных пиджаках и хромовых сапогах. Кто такие, еще не знаю.

Геннадий Петрович выслушал меня довольно холодно, давая понять, что он сам с усами, и не без иронии поблагодарил за напоминание о бдительности…

Однако я не успокоился и постарался собрать сведения о вновь прибывших.

Оказалось, что эти трое, цыгане, приезжали в Бахмачеевскую и раньше, всегда при деньгах, интересовались лошадьми. Родственников у них в колхозе не было.

Останавливались они обычно у Петренко. Это еще одна цыганская семья в колхозе, помимо Денисовых. Но Петренки с Денисовыми почти не общались. На мой вопрос: «Почему?» — Арефа насмешливо ответил:

— Мы простые. А они киноактеры. В картине как-то снимались. В толпе. На экране меньше секунды, а фасону на всю жизнь.

Теперь приезжие ходили по станице с Чавой. Значит, Денисовы их тоже знали. Мне хотелось поговорить с Арефой, но он с женой уехал на похороны младшего брата в станицу Альметьевскую.

Оставался Чава. Он зашел ко мне сам поговорить насчет Славки Крайнова.

Чава был веселый, довольный. Но сквозь это веселье проскальзывала озабоченность.

Внук бабы Веры оказался послушным мальчишкой, покладистым. «Может быть, опять побег задумал? — мелькнуло у меня в голове. — Усыпляет бдительность».

— А как справляется со стадом? — спросил я.

— Со стадом справляться ему нечего. Главный пастух — Выстрел. Я у него заместитель. А Славка уж и не знаю, чей заместитель…

Я слегка прощупал Чаву насчет знакомых, с которыми он несколько дней околачивался в Бахмачеевской.

— За них не беспокойся, товарищ начальник. Они до самого председателя дело имеют. Вот и сейчас поехали с ним на конеферму.

Вот почему Нассонов не особенно хотел со мной говорить о приезжих! Значит, есть у председателя с ними какие-то дела.

— Ну, раз с председателем, тогда все в порядке. — Я снова перевел разговор на подпаска: — Ну, а какое-нибудь увлечение у Вячеслава есть? Чтобы не думал снова о побеге?

— Рыболов! Готов весь мир променять на удочку.

— Хорошо, пусть удит. Сходил бы с ним на рыбалку. Сближает.

Чава задумчиво почесал щеку.

— Конечно, надо бы… Времени нет. И не очень я это люблю.

Я подавил вздох: в станицу часто наведываешься, в библиотеку, вот и времени нет.

— А вы его в свой кружок по самбо возьмите, — предложил Чава.

— Мал еще, — ответил я. — Подрастет — подумаем.

Дело в том, что в секцию самбо набралось много желающих. Коля развернул дело масштабно. После двух занятий я отобрал тринадцать ребят.

Спортзал в школе мы заполучили без всяких препятствий. Помог парторг колхоза Павел Кузьмич. Сначала мое начинание его насторожило.

— А не станут ребята после этого озоровать больше? — спросил он меня. — На практику не потянет?

— Наоборот, — сказал я. — Из таких вырастают помощники милиции. Вот в Москве дружинников обучают самбо. Даже в «Правде» писали.

— В Москве, говоришь? — покачал головой парторг. — В «Правде»?

— Да. И в «Известиях».

— Тогда добре. Только ты сперва тех, кто поактивнее, запиши в дружину. Оформи как следует. Проведи на бюро. Вот какая штука.

Так была создана в станице дружина. И теперь каждый вечер в клубе дежурило два-три человека с красными повязками.

А приезжих цыган я действительно увидел с Нассоновым. Они зашли с ним в правление колхоза. Пробыли там довольно долго. Потом вышли и сразу уехали на городском автобусе…

9

Не помню, это было третье или четвертое занятие секции самбо. Как обычно, я пришел за целый час в школьный спортзал, выходивший своими высокими, почти до потолка, окнами в яблоневый сад. До прихода ребят я разминался, штудировал учебник по самбо, прикидывал план занятий.

Директор школы дал мне ключ от помещения. Но школа всегда была открыта, потому что сторож жил прямо в саду, в маленькой саманной хатке.

Уже проходя мимо окон, я заметил, что в зале кто-то есть. Подумал — наверное, кто-нибудь из моих учеников.

В зале оказался… отец Леонтий. В майке, легких спортивных брюках, обтягивающих его крепкие, мускулистые ноги. Волосы забраны под шапочку, какие бывают у пловцов.

Он смутился.

— Здравствуйте, Дмитрий Александрович. Иногда захожу вот сюда. Тянет мышцы размять, что-нибудь покатать, подвигать…

Он держал в руках двухпудовую гирю.

— Спорт — вещь полезная и заразительная, — ответил я, раздеваясь.

Не знаю, как он это воспринял, но стал почему-то собираться.

— Куда же вы? Продолжайте, Игорь Константинович, — остановил я его. — У меня только через час занятие…

— С меня хватит. Размялся…

Мне было неловко, все-таки потеснил человека.

На днях я играл за колхозную команду в футбол. Конечно, опять были сомнения: удобно ли мне, офицеру, гонять в трусах перед публикой? Теперь я понял — удобно. Уж если поп приходит в гимнастический зал, то уж мне…

Отец Леонтий сел на длинную узкую скамеечку. Остынуть. Я стал облачаться в свой спортивный костюм. Ему, видимо, очень хотелось поговорить.

— Я, Дмитрий Александрович, со своей стороны, всякие разговоры о кончине Герасимова пресекаю.

Это он о Митьке. Я молча пожал плечами. Отец Леонтий понял мое молчание по-своему.

— Не думайте, — продолжал он, — я знаю, что в церковь идет, пожалуй, не самая образованная часть населения… Старухи Герасимова чуть ли не в мученики записали: господь прибрал в святой День.

— Вы-то хоть знаете, кто его так напоил?

— Знаю, — вздохнул он, — наш староста.

— Вот то-то и оно!

— Я борюсь с пьянством как могу. В воскресенье целую проповедь прочитал…

— Но Герасимова-то нет… И каких дел мог натворить — страшно подумать.

Отец Леонтий покачал головой.

— Я обо всем наслышан. И сожалею. Золотые руки были у человека. Он нам электрическую лампадку сделал перед иконой. Вы заметили, наверное. На портале храма. Вот наш староста и решил его отблагодарить. — И поспешно добавил: — Конечно, я старосте все высказал…

Этот разговор был мне неприятен. Вообще все, что было связано с Герасимовым, вызывало во мне глухую боль.

— Теперь поздно говорить…

— Это верно. — Отец Леонтий натянул поверх майки полосатую тенниску. — Жаль, душа нет. Хорошо после тренировки душ Шарко. На полную мощь. По мышцам, по мышцам, как массаж…

Мне почему-то вспомнилась Соня Юрлова… И я сказал:

— Игорь Константинович, я вашу жену видел. Он улыбнулся:

— С вашим-то здоровьем по амбулаториям ходить…

— Соню.

Я пожалел о сказанном. Он словно обо что-то споткнулся. Но очень быстро взял себя в руки. Только глаза тревожно спрашивали: что, что ты скажешь еще? Интересно, какой он найдет выход?

— Она известная… Недавно показывали по телевизору.

Нашел-таки выход.

— В Краснопартизанске. — Зачем я его испытываю? — Хотела сюда приехать, но раздумала…

Отец Леонтий сложил в чемоданчик спортивные брюки, тапочки.

— Что ж, каждый волен поступать, как ему угодно… Но «молнию» на тенниске ему удалось застегнуть не сразу. Не слушались пальцы. Он явно медлил.

— Хотите знать, для чего она приезжала?

— Если это касается меня, да.