Ищу комиссара - Владимир Двоеглазов

Во-первых, Лидера и десяток других осужденных повели в баню на территории СИЗО, где, в нарушение всех инструкций, дали возможность встретиться с мывшимися в то же время следственными арестованными. Следственные приодели Лидера в приличный костюм, дали новые туфли и хорошее демисезонное пальто. Далее — по знаку того же Лидера — устроили драку в одном из углов, чем привлекли внимание конвоиров; Лидер, воспользовавшись суматохой, выскользнул за дверь и выскочил на дорожку, где примкнул к группе следователей, выходивших из СИЗО.

Дальше — больше. Сержант, обязанный проверять пропуска у покидавших изолятор следователей, выпустил всех на веру, тем более, что двое из них, как он потом пояснил, были в милицейской форме, а что касается Лидера, то сержант добавил, что этого «следователя» он запомнил особенно хорошо по белой кроличьей шапке, когда тот «входил». Кроличью шапку, как выяснилось, Лидер стянул с вешалки возле дежурной части; шапка действительно принадлежала следователю из областной прокуратуры, зашедшему без всякой надобности, как оказалось, к ДПНСИ[13].

Так Лидер оказался за воротами следственного изолятора. Достойным завершением всех этих событий было то, что комплекс оперативно-розыскных мероприятий привели в действие с промедлением: видно, хотели быстро и без шума поймать рецидивиста и тем самым укрыть факт побега.

Результат же разгильдяйства сказаться не замедлил: Лидер ушел и вот уже который месяц числился в бегах.

Волохин был убежден, что любой побег — результат халатности со стороны лиц, обязанных не допустить его; поэтому сообщение Шабалина о том, что в районе объявился Лидер (как бы в расчете на исключительность преступника), особого впечатления на начальника отдела не произвело.

— А что из себя представляет эта девушка? — спросил он.

— Его подельница, — ответил Шабалин. — Она прошла по делу как укрыватель, но на самом деле участвовала в краже. Доказать не смогли.

— Товарищ Ряжских, она проходит по реализации в КБО?

— Нет, — ответил начальник ОБХСС. — Хищения, по нашим данным, совершают два закройщика и кладовщик.

— А завмастерской?

— Ветцель? Исключено. Правда… есть какая-то странность… Я недавно с ним беседовал. Он ни в коем случае не подозревает, вернее, даже не допускает, что у него в мастерской хищения. Считает недоразумением… «казусом», как он говорит… В самом крайнем случае допускает недостачу. Так сказать, без злого умысла… Как бы там ни было, — вновь не удержался Ряжских, — Шабалин своими действиями создал нам значительные трудности в реализации дела!..

Установилось молчание.

— Разрешите мне, Владимир Афанасьевич? — негромко спросил не подававший до сих пор голоса начальник следственного отделения майор Балашов, невысокий, располневший человек лет пятидесяти, для большинства собравшихся здесь, несомненно, «старик», как его и называли. — С одной стороны, у Александра Николаевича и есть вроде бы основания для подозрений. С другой же, я не думаю, что Лидер пойдет сюда после побега. Он далеко не дурак. Я вел по нему два дела, хорошо помню и последнее… впрочем, это неважно. Я хотел напомнить, что Лидер за нами не числится, и быть может, напрасно Александр Николаевич в ущерб нашим собственным делам уделяет столько внимания…

— Что-то вы не то говорите, Олег Викторович! — резко прервал Чиладзе. — За нами не числится, так теперь и трава не расти, так, что ли? Не ожидал от вас таких рассуждений!

Балашов смешался и замолчал. Проводникову стало жаль «старика», всегда хотевшего всех примирить и говорившего подчас даже то, что противоречило его убеждениям и принципам; причем для оправдания своих собственных действий он никогда бы не решился на это.

Проводников начинал работать следователем под руководством Балашова, бывшего уже и тогда майором, начальником отделения и «стариком». У Балашова был своеобразный критерий оценки работы следователей. Не по количеству и качеству дел, находящихся в их производстве или вернувшихся на доследование, а по… качеству исполнения отдельных поручений. Он говорил: «Ну, что вы мне про ваши собственные дела! Вы их не можете вести спустя рукава, иначе вас просто снимут с работы! А вот добросовестно исполнить поручение следователя, находящегося от вас за тысячу километров, в другой республике, по делу, которое непосредственно вас не касается и не пойдет вам в зачет, — вот это есть проявление высшей добросовестности, истинный показатель гражданского и служебного долга следователя!» И тот же самый Балашов — из благих, разумеется, побуждений — мог неосторожно сказать такое, что человек, не знающий его длительное время, легко принимал «старика» в лучшем случае за узковедомственного патриота.

Впрочем, Волохин не вмешался и на этот раз. Выслушав Балашова и Чиладзе, он вновь, как школьник, поднял руку и сказал, обращаясь к заместителю по оперативной работе:

— Все-таки надо поинтересоваться, кто сбежал из экскаватора. Поручите это товарищу Костику.

Чиладзе хмуро кивнул.

Шабалин возвращался к себе мрачнее тучи. Главной неприятностью было не обвинение Ряжских, а равнодушие начальника райотдела и эта реплика: «Поручите товарищу Костику», обращенное к Чиладзе, словно его, Шабалина, и нет на совещании.

Он вошел в полутемный уже кабинет, но света включать не стал. Посидев в раздумье за столом, снял трубку и набрал помер; послышались длинные гудки. Прошла минута, другая; Шабалин терпеливо ждал. Наконец раздался щелчок — трубку на том конце сняли, однако отклика не последовало — Шабалин уловил лишь знакомое сопение.

— Приветствую, Иван Лаврентьевич, — сказал он. Трубка засопела сильнее. — Слушай, тут такое дело, — неторопливо продолжал Шабалин. — У меня есть подозрение, что объявился Лидер. — Сопение в трубке еще усилилось. — В общем, ты подскочи сейчас, — закончил Шабалин. — Я тебе покажу кое-что, посоветоваться надо.

Не дожидаясь ответа, Шабалин положил трубку и, подперев голову тяжелым кулаком, уставился в окно, за которым сгущались сумерки. В этой позе он просидел до того времени, когда во двор неуклюже въехал старенький «Запорожец» — «портсигар», как называл его сам Собко. Неловко подрулив к «Москвичу» ГАИ, «Запорожец» судорожно затормозил, и из него с большим трудом вылез, казалось, чудом там помещавшийся, непомерно грузный, неловкий, как и его машина, водитель в темном костюме покроя пятидесятых годов и в фетровой шляпе. Несколько раз оглушительно хлопнув дверцей, отчего она, наконец, закрылась (в дежурной части, прислушавшись к этому грохоту, лейтенант Сухов сказал своему помощнику: «Собко прикатил…»), водитель, переваливаясь, как утка, с ноги на ногу, взошел на крыльцо. По коридору протопали неровные слоновьи шаги, дверь отворилась, и Иван Лаврентьевич Собко вошел в кабинет. Шабалин встал из-за стола. Молча сунув для приветствия руку, Собко протиснулся к столу, опустился, кряхтя и сопя, на стул и привычным движением выдвинул правый верхний ящик. Не глядя, сунул туда руку, достал пачку «Беломора», прикурил и, хрипя, затянулся. Затем вопросительно взглянул на нынешнего начальника ОУР. Шабалин включил свет и сел на один из стульев под картой.

Выслушав Шабалина и перелистав несколько дел, осмотрев знакомый до мельчайших деталей кабинет, мрачноватый и неуютный, но, очевидно, вызывавший самые светлые воспоминания протекшей жизни, Собко, не произнесший во время рассказа Шабалина ни слова, помолчал еще две-три минуты, что-то ворочая в тяжелом мозгу, и, наконец, опустив на стол огромный пухлый кулак, хрипло сказал:

— Это не Лидер.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

В начале декабря мороз неожиданно спал, и начались метели. Взлетно-посадочную полосу и вертолетную площадку занесло сугробами; от заносов не спасали ни стоявший плотной стеной со всех четырех сторон аэродрома вековой сосновый лес, ни крепкий, дующий вдоль полосы ветер, который, казалось бы, должен был до грунта вымести летное поле. Ветер был такой, что люди передвигались осторожно, держась за строения, заборы, телеграфные столбы, за всякий прочно установленный на земле предмет, держась, как альпинисты, друг за друга; старались не появляться на открытом пространстве и вообще без необходимости не покидать тесноватого, но теплого и уютного зала ожидания.

Заброшенные в этот таежный аэропорт транзитные пассажиры тоскливо наблюдали из окон за работой снегоуборочных машин, вздымавших плотные снежные вихри, тут же вновь прибиваемые к земле, отчего вся деятельность по расчистке аэродрома представлялась совершенно нелепой. Всеобщее внимание привлек Ан-2, который сорвало со швартов и протащило метров пятьдесят по полосе задом наперед; к счастью, ничего не повредилось; самолет отбуксировали на прежнее место и закрепили. Оживление, наступившее вследствие этого события, было столь велико, что пассажиры поначалу не заметили, как стих ветер. И лишь когда механики по одному и по двое потянулись к машинам с зачехленными двигателями, а пилоты с одинаковыми черными портфелями засновали по служебному коридору из кабинета в кабинет, — тогда лишь пассажиры осознали, что порт открыт, и бросились к кассам. Но еще неизвестно было, принимают ли северные порты, и кассирши за стеклами неприступно молчали.