Черные флаги - Мейсснер Януш

— Я видывал в жизни больше hombres finos, чем ты мясников и пекарей, — заметил, когда все успокоились. — И все они слеплены из того же теста, из которой Господь Бог вылепил и всех нас.

— Вот и выходит по-моему! — крикнул Перси.

— Не совсем, — возразил Цирюльник, — ибо в то тесто, из которого тебя лепили, вместо капельки разума добавили неизвестно зачем кучу грязи и мусора. Ты вырос в сточной канаве, Славн, и пропах помоями. А hombres finos…

— Знавал я и таких господ, что валялись в канавах, — заметил кто-то.

— Но в основном нам за них приходится это делать, — заметил молодой парнишка, которого недавно из юнг перевели в матросы.

— Ну, ты ещё не много наработал, — буркнул боцман. — И притом не задаром!

— Точно! — подтвердил Перси. — Вернешься, братишка, с толстым кошельком! Все дамочки в Лондоне так на тебя и слетятся! Если сам не справишься, возьми меня в помощь-я тебя научу, как с ними обращаться.

— Покажи ему сегодня, будет две на выбор, — иронически процедил Цирюльник.

— Эх-ма! Если б я только захотел, — заявил Перси, — они бы из-за меня ещё подрались! Только я предпочитаю блондинок.

Снова все рассмеялись, и когда Перси начал подтрунивать над молодым матросом, расписывая достоинства тех самых блондинок, смех нарастал волной и наконец закончился взрывом громкого хохота, напоминавшего конское ржание или ослиный рев. Матросы хлопали друг друга по плечам, падали вперед или задирали покрасневшие физиономии к небу, утирая тыльной стороной ладони слезы, стекавшие по щетинистым щекам. Герман Штауфль трясся, не в силах перевести дух. Даже Поцеха оторвал на миг взор от горизонта и с любопытством покосился на них, а шевалье де Бельмон двинулся в их сторону. Сбежав по трапу, поднял руку, словно пытаясь этим жестом их утихомирить.

Перси, довольный таким успехом, триумфально озирался вокруг, обдумывая новую забористую шутку, но выдать её уже не успел-Бельмон категорически потребовал тишины.

— Мы вблизи от берега, — добавил он, — если будете так ржать, накликаете сюда весь португальский флот.

Велел погасить трубки и приготовиться к высадке. Потом отозвал в сторону Штауфля и вполголоса начал объяснять тому детали предприятия.

— Я дарую вам жизнь и свободу, — говорил тем временем Ян Мартен, глядя прямо в глаза его превосходительству королевскому наместнику дону Хуану де Толоса. — Вас высадят неподалеку от Лиссабона, на мысе да Рока. На всякий случай я дарю вам ещё и пару пистолетов. Вместе с вами отпускаю двоих матросов с “Кастро верде”. Им обещано, что вы вознаградите их за помощь в пути или застрелите при попытке ограбить вас или оставить на берегу. Вы понимаете меня, экселленц?

— Мне кажется, понимаю, — ответил Толоса. — Хотел бы только сказать вам…

На миг умолк. Наморщил брови, вертикальная складка перерезала его гладкий белый лоб, жилки на висках напряглись. Опустил глаза, словно не в состоянии найти нужные слова.

Что он мог сказать этому необычному авантюристу, который даровал ему больше, чем он, вельможа из вельмож, мог даровать тому? Знал, что Мартен делает это не из боязни мести или в ожидании награды, и даже не для того, чтобы застраховаться на будущее, добившись его симпатии и протекции на случай каких-то недоразумений. Нет, он не требовал ничего, даже благодарности. Ничем нельзя было отплатить ему за эту милость, и вместе с тем её нельзя было отвергнуть. Что за унижение!

Взглянул на Мартена, который, казалось, терпеливо и даже с некоторым любопытством ожидал завершения начатой фразы. Взгляды их скрестились словно шпаги противников в поединке. Но гордый старец знал, что поединок этот проиграет. Был вне себя. Лицо его покрылось слабым румянцем.

— Благодарю, — хрипло выдавил он. — Благодарю от имени моей дочери. Будь я тут один, предпочел бы смерть, чем…

— Ваше превосходительство забывает, что и в таком случае право решать принадлежало бы мне, — прервал его Мартен. — Что же касается сеньоры де Визелла, то полагаю, что благодарите вы меня вопреки всякому её желанию. Она бы предпочла утопить меня хоть в ложке воды на прощание, хоть я и не причинил ей никаких обид.

И небрежным жестом словно отодвинул в сторону этот несущественный вопрос.

— Прошу вас только об одном, — с нажимом продолжал он. — О сохранении полной тишины по дороге на берег. Я отправляю вас со своими людьми и хочу, чтобы они вернулись целы и невредимы. И только.

Слегка поклонившись, вышел. Минуя узкий коридор, казалось, слышал голос Франчески, произносящий его имя, но не остановился и даже не повернул головы.

Войдя в свою каюту, прошелся взад-вперед, остановившись у окна, откуда мог окинуть взглядом всю палубу и весь морской простор до самого горизонта.

Пространство это теперь не превышало двух миль. Замыкали его черные, обветренные скалы да Рока с голой, поблескивавшей в лунном свете скалой Ойрас. Берег выглядел неприступно и дико, но Бельмон, который хорошо знал эти места, утверждал, что там есть удобное место для высадки, а поблизости-две рыбацких деревушки. Он даже набросал план дороги, ведущей к одной из них, и вручил его португальскому боцману с “Кастро верде”, которой должен был служить проводником. Оттуда в Лиссабон уже можно было без проблем попасть за несколько часов, едучи на ослах или даже в запряженной мулом повозке.

Бельмон, кстати, не советовал Мартену подходить к берегу так близко от Лиссабона. Португальские и испанские корабли днем патрулировали прибрежные воды, охраняя от возможных десантов корсаров дороги, ведущие в столицу, и гоняясь за контрабандистами, ночь же пережидали, укрывшись в бухтах. Но Мартен уперся, что высадит своих пленников именно тут.

Хотел подойти к берегу так близко, чтоб держать его под прицелом пушек “Зефира” и в случае надобности открыть прицельный огонь по любому нападавшему, который осмелится их атаковать. Правда, отдавал себе отчет, что если подойдет так близко, то под завесой скал потеряет северо-восточный ветер и попадет в ловушку. Значит нужно было хорошо рассчитать поворот в нужном месте, а для этого он должен был в эти минуты находиться на палубе, а не в своей каюте.

Но он все тянул. Встретившись с сеньором де Толоса, надеялся увидеть и его дочь и-быть может-еще раз увидеть её улыбку-ту, какой когда-то улыбалась ему Эльза Ленген.

Но его ожидало разочарование: Франческа все время оставалась в соседней каюте, отделенной тяжелой бархатной портьерой. И показываться не собиралась. Предпочла не видеть его. Он конечно ошибался, когда вдруг решил, что она произнесла его имя.

И тут оно прозвучало прямо за его спиной. Вздрогнув, обернулся-она стояла рядом! И улыбалась! Улыбалась именно так, как он представлял себе!

Ян был так поражен и растерян, что не мог сказать ни слова и вначале не понял, что говорят ему. Только потом смысл её слов начал проникать в его сознание. Смысл…и тон, которым эти слова были сказаны.

Понял, что она благодарит его за благородство и бескорыстность, — но таким образом, как благодарят конюха за хорошее содержание карет и лошадей, или повара-за удачный обед.

Да, она была уверена в себе и горда, хоть при этом и любезна, и явно хотела дать ему понять, что принимает во внимание его добрую волю и готова забыть о разбойном нападении на “Кастро верде”. Зашла даже так далеко, что пообещала уговорить своего мужа, губернатора Явы, чтобы Мартена приняли на службу, причем “Зефир” был бы предназначен исключительно для услуг супругов де Визелла.

Мартен отупело уставился на нее. Ярость, гнев, оскорбленная гордость забурлили в нем. Но последнее обещание показалось ему столь забавным, что внезапно вызвало настоящий пароксизм смеха. Он смеялся все громче и громче, хлопая руками по бедрам и топая ногами, пока, наконец, согнувшись пополам, не схватился за живот, словно внутренности лопались от избытка веселья.

Сеньора де Визелла перепуганно уставилась на него, не понимая, что произошло. Ей пришло вдруг в голову, что он сошел с ума, и перепугавшись ещё больше, шаг за шагом начала отступать к дверям. Но он вдруг наконец успокоился и, сдерживая новый приступ хохота, сумел выдавить срывающимся голосом: