Золотой Демон - Александр Бушков

— Пожалуй… — согласился поручик. — А вдруг… отстанет?

Он смотрел в сторону обоза, который понемногу укутывали сумерки. Золотистого облака не было видно, но это еще ни о чем не говорило.

— А если не отстанет? — сказал Самолетов глухо. — Давайте уж худшее предполагать. Если отвяжется, отлично, а нет, будем к тому готовы.

— Казачков уговаривает… А что есаул?

— Вот на кого нет ни малейшей надежды, так это на есаула, — сказал Самолетов. — Сломался есаул, себя потерял совершенно. Сосет водку, просыпается, опять сосет… При другом раскладе он, скорее всего, этак не развалился бы, но такое его вышибло из характера сразу и окончательно… Пойдемте?

Забравшись в возок, поручик первым делом расшнуровал горловину дорожного мешка, извлек кобуру с револьвером и мешочек патронов. Лиза, сидевшая под фонарем, смотрела на него грустно и тревожно, но Савельев не заметил ни следов слез, ни полной растерянности. Ей, конечно, нелегко пришлось, но Самолетов и тут кругом прав: отнюдь не кисейную барышню воспитал его степенство Дмитрий Венедиктович, человек твердый, из простых крестьянских парнишек выкарабкавшийся в первую купеческую гильдию.

На импровизированном столе уже перестали куриться парком остывшие пельмени — и стоял полуштоф с чаркой.

— Выпей, — сказала Лиза понятливо. — Полегчает…

Поручик этим предложением воспользовался немедленно. Сказал, стараясь улыбаться:

— Вот такой курьез, Лизавета Дмитриевна… Ничего, авось выпутаемся…

Лиза смотрела на него все так же строго и серьезно. Оставить ее в совершеннейшем неведении о происходящем не было никакой возможности, она ведь прекрасно уже поняла, что в обозе происходит что-то непонятное, а там и увидела из окна кружившую над обозом золотистую тварь. Хорошо еще, поручик ей ни словечком не обмолвился о главном ужасе, о мертвом ямщике, представил дело так, будто все ограничилось двумя погибшими загадочным образом лошадьми…

Лиза передернулась:

— А если оно к нам ночью залезет?

— Обойдется, — сказал поручик веско. — До сих пор и поползновений не проявляло в возки лезть… Вот что, Лизанька, ты не пугайся, если проснешься вдруг, а меня не будет. Мы тут посовещались и решили, что ночью бы неплохо покараулить, мало ли что. Я поблизости буду, спи спокойно…

— Аркаша, мне и спать-то жутко… — промолвила она.

— Не бойся, не полезет…

— Я не о том. Сны эти поганые переносить не в состоянии…

— А что со снами? — спросил поручик серьезно.

Лиза тяжко вздохнула:

— Каждую ночь одно и то же. Снова я в той непонятной пещере, и этот, черный, страшный, до утра пристает со своими бесстыдствами… Разговоры ведет долгие, тягучие, не помню ни слова, но меня будто в бочке с патокой помаленьку топят… И говорит, и говорит… — она вскинула испуганные глаза: — Аркаша, я слабну! Я от этих бесконечных разговоров, от его нескончаемых приставаний словно бы себя теряю, сопротивляюсь все слабее, рук не могу поднять… Боюсь, что он в конце концов… — она замолчала и даже, показалось, тихонечко всхлипнула.

Собственное бессилие приводило поручика в ярость — но чем и как он мог этому наваждению помешать?!

— Попробуй молитву читать перед сном, что ли…

— Пробовала уже, — сказала Лиза грустно. — И «Отче наш», и «Расточатся врази его». Не помогает. Только глаза закрою, снова пещера и этот… Аркаша, это ведь не мои сны… Это постороннее наваждение. Никогда так не бывало, чтобы кошмар продолжался из ночи в ночь, один и тот же. Это оно, я чувствую… Действительно, черт какой-то…

— А чему нас в церкви учат? — сказал поручик столь же серьезно. — Что человеку верующему никакая нечисть повредить не в состоянии. Лизанька, ты, главное, духом не падай. Это все не взаправду, это наваждение, сама ты тут никак ни при чем…

— Я знаю. Только сил уже нет. Сейчас усну, и опять начнется — лапы на меня кладет, разговорами топит… Пыталась не спать, да не получается…

Кровь стучала ему в виски от бессильной ярости…

Глава VI

Генеральная баталия

Под сводами пещеры кипело многолюдство. Хотя, наверное, и не годилось употреблять слово «люди» применительно к этим существам. Не менее дюжины корявых созданий кружили в разнузданной пляске — с человека ростом, остроухие, покрытые бурой клочковатой шерстью, разве что на лицах она была покороче, не столь буйная. Они водили хоровод, ухая и притопывая, под странную неприятную музыку, скрипучую, визгливую, булькающую, лившуюся неизвестно откуда.

В центре хоровода стояли две женщины. Второй оказалась попадья Дарья Петровна, нимало не напоминавшая знакомую поручику кроткую смиренницу с большей частью опущенными глазами. Совсем молодая, годами пятью старше Лизы, повыше и богаче телом, нагая, как и Лиза, она так же кружилась, плавно взмахивая полными руками, отвечая улыбочкой на каждое нахальство косматых, то и дело бесцеремонно хватавших и похлопывавших и ее, и Лизу.

Черный наблюдал за плясками, сидя в том самом высоком каменном кресле, откинувшись на спинку, положив руки на затейливые подлокотники. Впрочем, черным он уже и не был — все его могучее тело покрывали золотистые пятна, среди которых черное виднелось лишь тоненькими прожилками.

Как обычно, поручик не мог ни пошевелиться, ни сделать шаг вперед, стоял и смотрел, испытывая уже привычное отвращение ко всему на свете, в том числе и к себе за свое бессилие. Обозначилась еще одна тягостная подробность: морды косматых словно бы текли, как неторопливая вода, менялись, из-под заросшей курчавой щетиной хари того или другого вдруг явственно, четко проглядывало на несколько мгновений простоватое лицо штабс-капитана Позина, лицо Самолетова, брюзгливая физиономия Панкрашина, хмельная улыбка Четыркина, и даже отец Прокопий на миг проглядывал из-под мохнатой личины…

Разбившись на две кучки, косматые окружили женщин, нетерпеливо хватая, мешая друг другу, потянули вниз, и те послушно опустились на камень. Темные лапы на белых телах, полуприкрытые глаза, блудливые гримасы, первые стоны…

Золотой поднял руку, сделал какое-то движение ладонью, и поручик, ощутив некоторую свободу, зашагал к креслу нескладной походкой механической игрушки.

Остановившись шагах в двух, вновь впал в оцепенение. В который раз произносил про себя «Отче наш», но пользы не получалось ни малейшей, все так и оставалось: пещеры, гнусная возня, стоны и оханье…

— Какие они беспутные… — кривясь в улыбке, проговорил сидевший в кресле. — Тебе нравится? Вижу, что не нравится… И знаешь почему? Потому что ты тут один неправильный, червячок. Все остальные вполне довольны своей участью и своим предназначением. Надо же как-то это исправить, верно? Чтобы тебе не было скучно и одиноко?

— Ты кто? — нашел в себе силы открыть рот поручик.

— Я — сила. А ты — слабость. Ничего, мы это поправим. Тебе тоже нужно туда, — он небрежным жестом указал на скопища мохнатых тел, из-за которых едва проглядывали женские фигуры. — Когда станешь одним из них, сможешь резвиться столь же весело и беззаботно. Я добрый, очень добрый… Объяснить тебе, что…

Казалось, что тело невыносимо медленно, но все же освобождается из невидимых пут. Пальцы рук легонько шевельнулись, согнулась нога… Ощутив себя окончательно свободным, в приливе злой радости, поручик размахнулся и со всей силой впечатал кулак в ухмылявшуюся золотисто-черную рожу.

Он не почувствовал удара, ничуть, словно в воздух бил — но тело сотрясла короткая судорога, все вокруг потемнело, и он открыл глаза. Вокруг была явь. Блеклый утренний свет просачивался в оба небольших окошечка. Лежавшая рядом Лиза спала беспокойно, уткнувшись ему в плечо, дергалась всем телом, жалобно постанывала сквозь стиснутые зубы. Не походило, чтобы ей снилось что-то хорошее, — однако людей вроде бы не полагается будить посреди кошмарного сна, и поручик, осторожно выбравшись из-под тяжелых мехов, ежась от укусов морозца, как можно тише распахнул дверцу, потянул за собой за рукав шубу, нахлобучивая шапку на ходу.

Запахнулся, вздрагивая. Светало, на облучке похрапывал Кызлас, лошади стояли спокойно. Нигде не видно было твари. Поручик не успел достать портсигар — мимо возка, едва покосившись в его сторону, рысцой пробежал Позин, направлявшийся в хвост обоза. Его расстроенное лицо кое о чем говорило без слов — и поручик заспешил следом. Из своего возка вылез Самолетов и, не оглядываясь, двинулся туда же.

Они все вместе достигли места, где сгрудилась толпа. На сей раз не было ни криков, ни вообще разговоров, никакого движения — ямщики стояли неподвижно, глядя на один из возов. И поручик их удивительным образом понимал: он и сам, рассмотрев объект всеобщего внимания, не испытал, пожалуй что, прежнего страха: скорее уж тягостную, тупую безнадежность…