Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости - Максим Глебович Калинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, сон был для мистиков и пространством для работы с сознанием, и способом перезагрузки, когда в состоянии обессиленности единственным поступком, на который способен человек, оставалась готовность осознанно уснуть. Может быть, и Иосиф Хаззайа, говоря о размышлении как деле, которым нужно занять себя в третью часть ночи (после молитвы и чтения), подразумевал как раз состояние тонкого сна?
Филипп: Если это так, то теперь я с чистой совестью пойду спать. Спокойной ночи, Максим!
Максим: Спокойной ночи.
Глава 6
Отношения,
или
Где грань между дружбой и влюбленностью?
Филипп: Я недавно разбирал ящики своего старого стола и нашел множество удивительных вещей. Среди прочего – самодельную школьную анкету. Шестой-седьмой классы, кажется. В таких анкетах задавали самые важные вопросы на свете. Например: «Кто тебе больше нравится: Женя Киселева или Манана Арабули?» Или: «Ты крутой или всмятку?» Один вопрос меня особенно вдохновил: «Мальчик и девочка: возможна ли дружба – или только эрос?»
Максим: Впечатляющий вопрос. И вы хотите адресовать его сирийским мистикам?
Филипп: Я понимаю, что сирийские мистики – это прежде всего монахи и мой вопрос может быть некорректен. Тем не менее мы неоднократно говорили, что наши герои жили не только в пустыне, среди верблюдов и скорпионов, но и среди людей. Так что все-таки решусь спросить: что они думали об отношениях?
Максим: Конечно, у людей, живших в сообществе, были размышления на этот счет. Я скажу более: за полтора века до начала подъема мистического движения в Церкви Востока, к которой принадлежали мистики, случился настоящий сексуальный скандал.
Филипп: Сексуальный скандал? В Церкви Востока?
Максим: Да, и в конечном счете это привело к серьезным реформам Церкви. Дело в том, что к концу V века стало известно множество случаев сожительства монахов с женщинами, монахов и монахинь друг с другом, тайных связей священников и даже епископов.
Филипп: Святые угодники. Наверняка, как это бывает, историю попытались замять?
Максим: А вот и нет! Поразительно, но Церковь Востока вышла из нее с честью и достоинством. Этой проблеме посвящен третий канон собора 486 года, и там есть такая формулировка: «Сделаем явными наши страсти, публично изобличим наш грех, не будем стыдиться явного врачевания, которое придет к тем из нас, кто болен в своем образе жизни»[114]. Они решили так: кто готов жить безбрачно, пусть живет безбрачно, как положено, а тот, кто понимает, что не готов, пусть открыто женится и не валяет дурака. Решение было радикальное, ведь сама идея о том, что священнослужитель может вступить в брак (то есть после того, как он уже получил священный сан), звучала скандально для традиционного канонического права, и западные сирийцы порицали этот собор.
Филипп: Максим, а можно мы сейчас сделаем шаг назад? Откуда вообще взялась идея о безбрачии монахов?
Максим: Один из ее источников, конечно, сам Новый Завет. К тому же Христос, как следует из канонических Евангелий, не был женат. Он занимал жесткую позицию по отношению к разводу, считая, что это допустимо только в случае прелюбодеяния. Когда Петр об этом услышал, он сказал, что тогда уж лучше не жениться вовсе. А Иисус на это ответил рассуждением о скопцах, которые сделали себя таковыми ради Царства Небесного (согласно традиционному толкованию, речь идет о тех, кто добровольно безбрачен), и сказал: «Кто может вместить, да вместит»[115].
Филипп: Интересно, как же сирийские христиане выкрутились после такого, как кажется, однозначного императива Иисуса?
Максим: Как раз эту фразу и вспоминает третий канон собора 486 года: кто может – да вместит, а кто не может – пускай женится[116].
Филипп: Достаточно человеколюбиво.
Максим: Апостол Павел тоже не был женат и часто упоминал в своих посланиях, что женатый или замужняя больше заботятся об угождении жене или мужу, чем об угождении Богу[117]. Впрочем, он считал брак хорошим делом, но относился к нему все же снисходительно, как к выходу для тех, кто не может обуздать свои страсти (упомянутый мной собор ссылается на такое его изречение: «лучше вступить в брак, нежели разжигаться»[118]). И в ранних сирийских апокрифах тоже очень сильны эти мотивы. Например, в «Деяниях Иуды Фомы[119]». Фома в этом тексте называется «близнецом» Христа и Иудой, а слово тома (tʔōmā), которое на палестинском арамейском означает «близнец», было его прозвищем[120]. В «Деяниях», посвященных его жизни, рассказывается, что он встречался с разными семьями и всех убеждал воздерживаться от секса, в том числе проповедовал молодоженам буквально на брачном ложе. Точнее, на ложе проповедовал не он, а сам Христос, который, согласно «Деяниям», имел такой же облик. «Не стоит вам этим заниматься, – так примерно говорил он, – у вас же дети потом пойдут, и они либо будут страдать, либо погибнут из-за чего-нибудь, а не погибнут – так мерзавцами, наверное, вырастут»[121]. И, представьте, действительно переубедил многих молодоженов и едва ли не весь город вместе с ними.
Филипп: Хорошенькое дело. Интересно представить, что стало с этим городом лет через 50.
Максим: Да уж. Но после упомянутой церковной реформы, разрешившей браки священнослужителям, радикальный аскетизм автоматически сдал позиции. И обратное движение возникло уже только в следующем веке, когда богослов и аскет Авраам Кашкарский (ок. 500–588) установил монашество нового, египетского типа – более строгое, с обязательным целибатом, со своей униформой и уставом, который должен был сделать монахов нравственным стержнем Церкви. Именно на этой традиции были воспитаны сирийские мистики – и многие из них были учениками учеников Авраама Кашкарского.
Филипп: А как сирийские мистики, которые решили следовать Аврааму Кашкарскому, справлялись с соблазнами и что вообще думали о любовных отношениях? Ведь хотя они добровольно оставили мир ради строгого монашества, но все равно, наверное, не убежали от всех искушений?
Максим: Да, у мистиков есть упоминания о такого рода сложностях. Иоанн Дальятский в своей первой беседе[122] пишет об учителе, который с юношами общается с большей охотой, чем с людьми в возрасте. Иоанн говорит: этот старец ничему не может научить, его страсти еще более опасны, чем порывы незрелого юноши. Ведь сирийские мистики исходили из того, что ко всем людям нужно относиться равно, как Бог. А если учитель относится к ученикам с разной степенью заинтересованности, то, стало быть, духовного опыта у него нет. Если старец так делает, то вдумчивый ученик сразу поймет, что ему нельзя доверять, – продолжает Иоанн Дальятский и заключает: «Избегай, насколько можешь, встречи со старцем, для которого юность и старость не являются чем-то не имеющим различия»[123]. Это похоже на сегодняшнюю проблематизацию отношений между преподавателями и студентами. Нормально ли наставнику испытывать влюбленность к ученику или ученице? Сирийские мистики были уверены, что это неправильно.
Филипп: Здорово, что уже тогда это осознавалось как проблема и казалось недопустимым. Я понял, что сирийские мистики думали о влюбленности, но мы все-таки начали с разговора о дружбе – как с этим у них обстоят дела?
Максим: Мы видим примеры очень трогательной дружбы, они писали друг другу письма, в которых выражали свою любовь. Исаак Сирин в письме своему другу Ишо-Зеха говорил о горячей любви к нему, которая такова, что Исаак даже беседует с ним во сне по ночам. И в продолжение добавляет: «Ибо любовь постоянно переступает предел: это то, что сам ты тоже желал обрести»[124]. Или вот мар Шамли, вероятно
