Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин

Очевидно, настаивая на репрессалиях по отношению к солдатам, генералитет руководствовался античной присказкой: «То, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». Или как должны были быть наказаны военнослужащие гарнизона крепости Новогеоргиевск в начале августа 1915 года, когда комендант крепости ген. Н. П. Бобырь отдал распоряжение о капитуляции уже из германского плена? Восемьдесят три тысячи пленных — это больше, чем сдал ген. НА. Клюев. Почти все сдались неранеными и после сравнительно слабой попытки сопротивления (дрались только несколько фортов и артиллерия). Вместе с войсками сдались и семнадцать генералов — какое наказание понесли бы они? Или репрессалии касались бы только солдат?

Таким образом, ряд высших генералов, не желавших признавать собственное воинское неумение, настаивали на законодательном оформлении тяжелейших репрессивных мер в отношении военнопленных, вплоть до военно-полевых судов после победы и лишения гражданства. Интересно, что думал по этому поводу сам генерал Сиверс, когда немцы разгромили его армию в Августовской операции, а русский 20-й армейский корпус был почти полностью уничтожен? Главной причиной поражения были как раз действия командарма-10, который не сумел надлежащим образом управлять войсками, прозевал германское сосредоточение, не сумел парировать удары противника, не вывел из окружения четыре дивизии 20-го армейского корпуса. Где был сам командарм-10 в этот момент? Разумеется, отступал с основной массой штабов и тылов, возглавляя бегство. Почему он не сумел деблокировать окруженных солдат и офицеров, которые в отличие от 13-го армейского корпуса в августе 1914 года дрались в окружении до последнего патрона восемь дней? Комкор-20 ген. П. И. Булгаков не отдал приказа о сдаче подобно ген. Н. А. Клюеву, и сдался лишь тогда, когда кончились снаряды и продовольствие. И время года — Клюев сдался летом, в августе, а Булгаков дрался в феврале. Почему попытки деблокады оказались слабыми и были свернуты после первой же неудачи? Безусловно, какая-то часть личного состава 20-го армейского корпуса сдалась в плен неранеными. Так, значит, те восемь тысяч человек, несколько дней дравшихся в окружении, но вынужденных сдаться потому, что не получили помощи от своего командарма, так сказать, «почивавшего на лаврах поражения», также явились изменниками и предателями отечества, если им не удалось получить тяжелое ранение? Они должны были быть лишены гражданства или отданы под суд? Бесспорно, что против 10-й армии также была масса объективных условий. Но ведь люди дрались в окружении восемь дней, что же, целая неделя для спасения своих — это слишком мало?

Наконец, для вящего сравнения: в Швейцарском походе 1799 года суворовские войска должны были не то что сдаться, а прямо-таки побежать в плен. Это — по объективным условиям, которыми не замедлились бы воспользоваться девяносто девять командиров из ста (а то и более того). Будь на месте генералиссимуса сиверсы и рузские, так бы и получилось. Но с лучшей армией мира, единственной, способной опрокинуть доселе непобедимые войска революционной Франции, был Суворов — и этим все сказано. Лучшая армия и была достойна иметь во главе лучших полководцев. И наоборот — лучшие полководцы только и могли иметь честь командовать лучшими армиями мира. Кто бы посмел даже помыслить о личной добровольной сдаче в плен, не говоря уже о том, что можно сдать вверенные войска в плен? А потом оправдываться в записках из плена: дескать, кушать было нечего, люди устали, патроны кончались, вот я и поднял белый платочек, чтобы не убили ненароком. Как штык, суворовская армия пробилась через горные теснины при соотношении сил с врагом, как один к пяти, потеряв все пушки, оставив часть раненых, но сметая на своем пути любого, кто осмелился встать на пути к свободе. Генерал Клюев не сумел пробиться по летним лесным массивам, где, честно говоря, вообще-то легче укрыться, нежели в зимних горах, контролируемых врагом.

Никто и не спорит, что Суворов — «главный российский Победоносец», это совсем иное дело. Но присягу начальники приносили одинаковую и войсками командовали одними и теми же — русскими, и враг всегда был силен, умел и вооружен до зубов.

Только вот понималась верность присяге по-разному. Отсюда и разница. Тем более если не готовишься стать Суворовым, идя в офицеры, так лучше, по выражению Остапа Бендера, подаваться в управдомы. Зачем же паразитировать в мирное время на казенном обеспечении, чтобы потом, когда надо стоять и умирать, сдавать своих людей в плен, а в промежутках между сдачами составлять проекты репрессий в отношении тех, кого сдал в плен?

Командир всегда должен быть впереди своих людей. И в победах, и в поражениях. Неудача может случиться у каждого, любой может оказаться в плену по несчастному стечению обстоятельств, но каждый ли достойно переносит ее? Генерал Самсонов застрелился, не сумев выйти из «котла»: быть может, и «малодушно», как пишет об этом А. А. Керсновский, но зато ответив перед своими людьми и присягой собственной жизнью. Или — быть взятым в плен с оружием в руках, как комкор-15 ген. Н. Н. Мартос, также потерявший управление перемешавшимися войсками? Сдаться в плен самому и отдать приказ о капитуляции — это слишком большая разница.

После Августовской операции командарм-10 был отправлен в отставку, где ген. Ф. В. Сиверс вскоре застрелился, переживая горечь поражения. Представляется, что можно было бы сделать это и пораньше, еще до Августовского разгрома. Дело в том, что именно командарма-10 выставили «стрелочником» за поражение. И сделал это не кто иной, как его непосредственный начальник — главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта ген. Н. В. Рузский, виновный в поражении 10-й армии не менее, нежели ее командир.

Напомним, что осенью 1914 года главнокомандующий Северо-Западным фронтом ген. Н. В. Рузский указывал, что «можно было бы объявить всем, что такие пленные по окончании войны будут преданы суду, как сотворившие побег, что и следовало бы установить законом». Достаточно вспомнить о руководстве генерала Рузского в Галицийской битве (выход из намеченного начальником штаба Юго-Западного фронта ген. М. В. Алексеевым «котла» 4-й австрийской армии ген. М. фон Ауффенберга), Варшавско-Ивангородской операции (запоздание с переброской резервов в Варшаву, что едва не привело к ее взятию ген. А. фон Макензеном) и Лодзинской операции (деблокада 2-й русской армии совершилась лишь благодаря инициативе командарма-5 ген. П. А. Плеве, в то время как растерявшийся штаб Северо-Западного фронта был готов к любым последствиям). Наконец, о командовании армиями Северо-Западным фронтом в начале 1915 года — поражение в Августовской операции (именно главкосевзап запретил командарму-10 отступать, когда еще можно было избежать «котла») или лобовые атаки в 1-й Праснышской операции, обескровившие три русские армии и расстрелявшие последние запасы снарядов. О роли штаба Н. В. Рузского в развязывании шпиономании и принудительного выселения будет сказано в 3-й главе.

Выходит, все те нераненые солдаты, что угодили в плен по вине своего главкома, также должны были быть преданы суду после победы? В завершение своей «боевой» карьеры ген. Н. В. Рузский в феврале 1917 года сыграл одну из решающих ролей в драме отречения императора Николая II и, следовательно, падения российской монархии. Вот это — верное понятие присяги! Своими неумелыми действиями в руководстве войсками идти от поражения к поражению, а в довершение предать своего сюзерена и Верховного главнокомандующего, сваливая на него одного малоудачный ход войны. Один факт выдвижения таких людей на высшие государственные (в том числе и военные) посты ярко подтверждает несомненный факт кризиса российской монархии в начале двадцатого столетия. Тех людей, что, получив от данного режима все возможные преференции (лишь четыре полководца были награждены орденом Св. Георгия 2-й степени, в том числе и бездарный генерал Рузский), не замедлили с предательской сдачей своего императора в лапы революции.

И лишь начальник Штаба Верховного главнокомандующего ген. Н. Н. Янушкевич существенно смягчал акценты, предлагая всего только лишать семьи добровольно сдавшихся в плен пайков и пособий. А так как установить «добровольность» пленения практически не представлялось возможным (кто бы об этом рассказал?), то, разумеется, эта мера фактически не могла иметь следствием непосредственных репрессалий. К чести генерала Янушкевича никогда не воевавшего и не командовавшего войсками, он понимал, что репрессии будут чрезмерно несправедливой мерой. Поэтому тяжелейшие репрессалии по воле генерала Янушкевича, выпали на долю населения прифронтовых районов, о чем будет идти речь в 3-й главе, но не военнослужащих. Положение Совета министров от 15 апреля о лишении пайка семей нижних чинов, добровольно сдавшихся в плен, и дезертиров в отношении военнопленных предусматривало, что лишение пайка должно «следовать лишь в случаях безусловной, подтвержденной очевидцами верности факта».[75] Тот же тезис повторялся и приказом начальника Штаба Верховного главнокомандующего за № 63. Где их было взять, этих очевидцев?