Воображаемые жизни Джеймса Понеке - Тина Макерети

– Ты сослужил мне хорошую службу, потому что я возвращаюсь домой целым и невредимым, чего вовсе нельзя было ожидать с уверенностью в начале нашего пути.

– Ma pango ma whero ka oti[45]. – Мофаи притянул Художника к себе и прижался своим носом к его носу в прощальном hongi. – Я доволен своей новой одеждой.

Что до нас с Мофаи, у нас было мало общего, близкими друзьями мы не стали, хотя и делили одну ношу, но теперь Мофаи крепко взял меня за плечо и тоже прижал свой нос к моему:

– Всего тебе хорошего, сирота.

Он был явно доволен своим вознаграждением за пережитое приключение и быстро ушел.

– А что насчет тебя, Джеймс? – спросил Художник, отсчитывая мне в руку половину того, что он дал Мофаи. Мне раньше никогда не платили денег, и я крепко зажал их в кулаке.

Что насчет меня? Мне особо некуда было идти.

– Если я зарекомендовал себя достойным попутчиком, возможно, вы возьмете меня с собой в Лондон? Возможно, посредством оказанных мною услуг я заслужил право сопровождать вас? – Я раскрыл ладонь, показывая банкноты и монеты, которые он только что туда положил.

– Конечно, юный школяр. Я надеялся, что тебе будет по-прежнему интересно посмотреть мир. Полагаю, ты заработал на билет и кое на что еще. Мы немногое сможем тебе предложить, разве что английское образование и крышу над головой, пока ты не найдешь свой собственный путь в этом мире. Что думаешь, парень?

По-моему, это были самые замечательные слова, какие я когда-либо слышал, что я и сказал Художнику. Деньги остались у меня в руке, и Художник протянул свою руку и снова сжал мои пальцы в кулак вокруг них.

– Мы много чем можем друг другу помочь, Джеймс. В Лондоне я сделаю из своих рисунков офорты, чтобы показать их публике и переплести в книги. Многим из членов королевской семьи и аристократии, наших собственных rangatira, если тебе угодно, будет интересно увидеть изображения rangatira твоей земли. Но Лондон – бойкое место, там постоянно проходит множество выставок. Моей выставке понадобится дополнительная приманка – нечто такое, чего наши посетители больше нигде не смогут увидеть.

Речь художника привела меня в полное изумление. У меня было только смутное представление о том, что он имел в виду под «выставкой».

– Джеймс, как насчет того, чтобы в ней поучаствовать? Живой экспонат! Сын вождя – мой оживший рисунок! Я думал об этом все последние ночи нашего путешествия; я должен сделать все, чтобы выставка прошла успешно. Ты красивый и умный парень, Джеймс, и я уверен, что моим соотечественникам и соотечественницам будет крайне любопытно увидеть представителя коренных жителей Новой Зеландии. Лондонские выставки взяли моду показывать туземцев из многих стран. Я надеялся, что в моей коллекции артефактов будет достаточно, но это будет еще великолепнее. Какую толпу мы привлечем!

Мне приятно думать, что я не поддался на лесть Художника, но подозреваю, что в действительности все было как раз наоборот. Меня определенно заразило его волнение. Я одарил его своей самой широкой улыбкой и кивнул. Почему бы и нет? Предложение было странное, но интригующее. И взамен мне бы открылась возможность получить лондонское образование. Все знали, что иногда наши соплеменники нанимались в матросы и уплывали на кораблях, но школа в Лондоне? Я никогда даже поверить не смел, что мне станет доступно нечто подобное.

– Что скажешь, Джеймс? Поездка в Лондон и знакомство с английским образованием, если поучаствуешь в моей выставке? – Художник протянул мне руку, словно для того, чтобы мы обменялись рукопожатием на равных.

Я вложил свою руку в его.

* * *

Не стану утомлять вас рассказами о нашем морском путешествии. Я оказался плохим моряком и большую часть времени проводил в каюте, если только не изливал содержимое собственного желудка за борт. Простите за подробности, но у меня поднимается желчь при одном воспоминании. Британские корабли так раскачиваются и кренятся из стороны в сторону! И пространство в моем распоряжении ограничивалось полом каюты Художника, которая, по его словам, была комфортабельнее, чем в других классах. Он сказал мне, что я должен быть уверен в том, что мне повезло, однако я был слишком несчастен, чтобы вообще о чем-нибудь думать. Через несколько недель мой желудок смог удерживать в себе чуть больше, чем просто воду, но к тому времени я совершенно ослабел и стал бесполезен. Большая часть того долгого и мучительного первого путешествия прошла, как в тумане. Думаю, что стал бы легкой добычей для любого, кто захотел бы воспользоваться моим состоянием, но Художник позаботился о том, чтобы обо мне заботились совсем так же, как обо мне заботятся сейчас, и за то – и за это – я всегда буду благодарен.

Мы провели десять ночей в море, прежде чем сделали первую остановку в оживленном порту Сиднея. Корабль зашел туда лишь для того, чтобы разгрузиться и забрать новый груз, но мы провели два дня и две ночи в городе, и после времени в море, которое я уже начал считать своим врагом, это стало для меня большим облегчением. Я спросил, был ли Лондон похож на то, что нас окружало. Художник лишь посмеялся над моей наивностью. «Если бы», – ответил он и на этом остановился. Он знал, что не сможет объяснить мне, на что похож Лондон, имея такой жалкий материал для сравнения.

Поначалу в глаза мне бросились лишь назойливо яркие краски, мои глаза и нос начинали привыкать к виду хорошо одетых людей и добротных домов, богатству загружаемых и выгружаемых товаров – огромных партий овец и мясных быков, фруктов, которым я даже не знал названия, бушелей льняной веревки и мешков с картофелем. Поселения, виденные мною до Сиднея, состояли лишь из нескольких домов, иной раз постоялого двора или церкви да какой-нибудь лавки, приносившей хозяевам неплохой доход. Они и близко не походили на настоящий город. В Сиднее же были склады и фабрики и, за погрузочными дворами, целые улицы многоэтажных домов, построенных из камня. Экипажи и лошади были таким же обычным явлением, как и пешеходы; стекло и сталь сверкали на жаре. Я несколько бесцеремонно пялился на яркие юбки дам – просто наслаждение для глаз после сине-зелено-серого однообразия нашего путешествия. Несмотря на все это, самое сильное впечатление на меня произвела и вовсе неожиданная вещь – весь город пестрел словами. Куда бы я ни посмотрел, мне открывался подарок, требовавший прочтения: «Скобяная лавка», – заявлял один магазин, «Королевский отель Джона Спаркса», – провозглашал другой, «Склад шерсти», «Галантерея», «Фурнитура для мебели», «Шляпная мастерская и ателье Ювелла –