Тайна серебряной вазы - Елена Басманова

– Какая ты счастливая, мамочка, – снова вздохнула Мура. – Ты и отец занимаетесь одним делом. Пусть ты и не стала химиком...

Брунгильда взяла начальные аккорды Первого концерта Чайковского, но буквально через полминуты остановилась и опустила руки на колени – что-то ей не понравилось.

– А вот еще одно любопытное сообщение, – продолжила Елизавета Викентьевна. – «Химик Уральской лаборатории Л. Г. Романов открыл неизвестную способность сырой платины растворяться в соляной кислоте. Теперь на растворимость металла будут обращать внимание и извлекать его из раствора».

– Интересно, кому приходит в голову растворять платину в кислоте? – задумчиво произнесла Мура. – Все-таки драгоценный металл. Зачем же его уничтожать?

Брунгильда снова взяла начальные аккорды концерта, снова дошла до конца первой страницы раскрытых нот – и снова остановилась, бессильно уронив руки на колени. Она тяжело вздохнула, на мгновение расслабив прямую спину, но, тут же вспомнив об осанке, выпрямилась и резко повернулась на вертящемся круглом стуле – лицом к матери и сестре.

– Ничего не понимаю, – она даже не пыталась напустить на себя расстроенный вид, – почему у меня сегодня такое настроение, что я не чувствую музыку? Пальцы все помнят, трудностей никаких я не ощущаю, а сама ткань почему-то рвется. Вроде и темп выдерживаю необходимый, не загоняю.

– И все-таки, – заметила удовлетворенно Мура, – посмотрите, убедитесь сами: из 95 раз бутерброд падает маслом вниз 93. Вот сейчас он лежит маслом вверх – второй раз так упал.

Елизавета Викентьевна промолчала – в глубине души она переживала из-за младшей дочери, последние два дня Мура выглядела немного потерянной, не похожей на себя. Елизавета Викентьевна считала, что эксперимент с восточным псевдомистиком был довольно жестоким, такие психологические травмы бесследно не проходят. Хорошо еще, что девочка спит ночью спокойно, без кошмаров. Но днем не находит себе места. Бродит по квартире, берет в руки то одну, то другую книгу... В истерику не впадает – Елизавета Викентьевна морально готовилась и к такому развитию событий. Она знала – в душе дочери образовалась огромная пустота, томительная, неясная, холодная... Чем же можно ее заполнить? А хоть бы и бутербродом, сбрасываемым со стола на пол.

– А что, если сбрасывать бутерброд не со стола, а с более значительной высоты? Например, со шкафа? – задумчиво произнесла Мура.

– Жалко тратить такой чудесный день на подобное занятие, – ответила Елизавета Викентьевна. – Давай вернемся к нему потом, впереди еще много пасмурных вьюжных дней. А сейчас, девочки, мне требуется ваша помощь. Через несколько дней наше университетское благотворительное общество проводит вечер в женской гимназии. Представляете, они даже затеяли – естественноисторический театр. Право, такого в Петербурге еще не знали. Среди гимназисток есть и те, кто учится за казенный счет. Мы решили предоставить им некоторое денежное вспомоществование и сделать подарки. Мне кажется, подойдут какие-нибудь изящные и недорогие предметы – гребни, заколки, зеркальца, душистое цветочное мыло, может быть, конфеты. Я попросила бы вас, девочки, присмотреть возможные подарки. Съездите на Невский, прогуляйтесь от Литейного до Знаменской. Гостиный Двор очень дорог, посмотрите галантерейные лавки, только без всяких излишеств, девочки, надо чтобы все было достойно и скромно. Заодно и по городу прокатитесь, погода великолепная. Как вам мое предложение?

Мура посмотрела выжидательно на сестру.

– Мамочка, – улыбнулась Брунгильда, – ты просто змей-искуситель. Мне надо еще часа два позаниматься. А вечером мы с Мурой и Климом Кирилловичем приглашены в Юсуповский сад на Рождественскую елку.

– Сама видишь, сейчас ничего не получается. Вернешься через часик, успеешь позаниматься. Да и совсем другое настроение будет – и у тебя, и у инструмента.

Мура засмеялась, представив себе, как обиженный рояль стоит в одиночестве, потом понимает, что он сам виноват, что Брунгильда от него ушла, и решает, что ему одному плохо и скучно. Только бы вернулась та, чьи тонкие пальчики так властно и нежно дотрагиваются до его клавиш, – он непременно, непременно станет вести себя совсем по-другому. Так, чтобы она была довольна и счастлива.

Брунгильда встала из-за инструмента, не оборачиваясь, левой рукой опустила крышку, погрузившую во тьму белые и черные клавиши, и сказала:

– Конечно, мы едем. Правда, сестричка?

Мура захлопала в ладоши, схватила экспериментальный бутерброд и испачканную клеенку и выбежала из гостиной.

Через полчаса, получив от Елизаветы Викентьевны подробные инструкции – дальше указанного маршрута не заезжать, быть внимательными и аккуратными, друг от друга не отходить, Брунгильде беречь Муру, она еще маленькая, – барышни, от души расцеловав мать в обе щеки, уже сбегали по лестнице и на ходу решали – каким путем они поедут в магазины на Невском?

Извозчик, сразу попавшийся им на глаза, остановился и с улыбкой наблюдал, как барышни усаживаются в коляску. Достойный, пожилой извозчик располагал к тому, чтобы продемонстрировать свою взрослость и самостоятельность.

– Ты братец, чей будешь? – спросила Брунгильда.

– Извозный двор Макарова, барышня. Куда прикажете?

– Будь любезен, на Невский, к Литейному. В галантерейную лавку Кукарекина.

– И если можно, самой красивой и длинной дорогой, – добавила Мура, рассмеявшись.

Барышни ехали по городу, рассматривая вывески, названия магазинов. Броские плакаты красовались на вагонах конок, облепляли специальные вращающиеся киоски на углах улиц. Рекламировалось все: вина, лекарства, новые ткани, кафешантанные представления, театры. Увидев огромный портрет Константина Варламова на одной из тумб, Мура недовольно отвернулась – по ее вине так и не пришлось им увидеть актера в роли Берендея. Ближе к Невскому реклама становилась все более назойливой, на Невском вывескам уже не хватало двух нижних этажей, и они, аляповатые и грубые, бесцеремонно занимали фасады домов до самой крыши. И хотя бразильский кофе, богемский хрусталь и венская мебель барышень не интересовали, смотреть на фасады зданий было намного интереснее, чем вниз. Дорога из-за небольшого мороза расквасилась, утоптанный снег превратился в кашу, смешанную с сеном, бумагами, конским навозом. В ноздри лез запах далекий от парфюмерного, но и в нем барышни находили что-то приятное, волнующее, весеннее.

Брунгильда читала сестре вывески: «Фортепьянист и роялист», «Продажа разных мук», «Портной Иван Доброхотов из иностранцев». Вдоволь посмеявшись, она, наконец, нашла что-то заслуживающее внимания и указала Муре на яркую вывеску: «Пробуйте цветочные глицериновыя мыла парфюмерной фабрики Г. А. Брюгера».

В магазинах, около которых останавливался по требованию симпатичных барышень извозчик, Брунгильда и Мура перво-наперво спрашивали «глицериновыя мыла Брюгера» – лавандовые, жасминовые, земляничные, ландышевые. Они придирчиво изучали гребни и заколки – металлические, целлулоидные, черепаховые, инкрустированные фальшивыми драгоценностями – бирюзой, жемчугом, золотом, рассматривали зеркальца в красиво расписанных рамках... Мура поражалась, с каким достоинством держит себя Брунгильда с приказчиками: она нисколько не робела, говорила солидным тоном, который не позволял приказчикам фамильярничать. Когда сестры убедились, что им есть что предложить Елизавете Викентьевне, они решили отправится домой.

Жаль было расставаться с нарядным Невским – и зимой он оставался прекрасным. Сколько великолепных зданий здесь, сколько магазинов. А строительство продолжается! Скоро напротив Аничкова дворца появится огромный Елисеевский магазин – такой же, как в Москве, если не лучше. Пусть Невский проспект меняется – он всегда останется главной витриной города, по его широкой булыжной мостовой всегда будут проноситься богатые экипажи – с красивыми женщинами и неотразимыми молодыми людьми. Они – будущее России, без них – немыслима столица, ее роскошь и сила.

Так думала Мура, пока коляска ехала по Невскому. Вскоре они свернули на боковую улицу, перебрались через канал и повернули налево. Тут барышни заметили впереди толпу людей, перегородивших улицу. Подъехав поближе, они убедились, что дорога перекрыта. Им навстречу шел городовой – хмурый, встревоженный.

– Прошу разворачиваться, здесь временно проезда нет, – сказал он, тут за его спиной раздались громкие, яростные крики, он обернулся на секунду и снова обратился к барышням, – ничего не поделаешь, придется прибегнуть к силе. Студенты бузят. Требуют от правительства поддержки буров. Лучше б учились да думали о пользе для России. Еще раз прошу прощения. Поверните, слева под арку есть сквозной проезд – до Большой Вельможной. Извозчик развернулся и аккуратно вписался в арочный проем. Проехав еще через три двора, вывернул с большими предосторожностями на Большую Вельможную.