Вор - Роннат

Стефан приказал проводить семью Пейран в малый зал. Перед этим пришлось послать за анатомом, чтобы привести мать бесценной в чувство. Гостей со всеми извинениями попросили покинуть дворец. Севира Стефан забрал в свои покои.

– Ты обошёлся с ними слишком мягко, отец, – отвернувшись, тут же завёлся сын. – Эта тварь украла мой дар: воспользовалась случаем и…

В следующий миг рука Стефана сжала горло парня. Принц вцепился пальцами в кисть и засучил ногами в воздухе. От жгучего удушья его голова, казалось, грозила разорваться на части – так сильно он выпучил глаза. Из них брызнули слёзы, слюна двумя полосками покатилась из уголков губ.

– О… тец, – прохрипел Севир.

Стефан занёс кулак, чуть не поддавшись желанию выбить из сына весь дух, но вместо этого отшвырнул мальчишку. Севир упал на пол и закашлялся.

– Ты хоть понимаешь, что ты натворил, гадёныш?! – громом проревел над ним Стефан и пнул сына. Удар пришёлся по бедру. Севир закричал бы, если бы смог преодолеть кашель, но получился только хриплый возглас. – Ты опозорил нас! Зажравшийся ублюдок! Покричать захотелось, власть продемонстрировать?!

– Она… украла… – просипел Севир упрямо. Он попытался встать, но Стефан ткнул его лицом в пол.

– Ты понимаешь, что в зале были отрицатели? Им только дай повод, чтобы настроить народ против бесценных, и ты его дал! В один момент рассорил корону с хранителями веры! Устроить скандал на именинах брата, где присутствуют лорды со всей третьей ветви! Идиот! Кому теперь всё это расхлёбывать, мне? Отвечай!

– Она. Украла. Мой. Дар! – пропыхтел Севир, попытавшись вырваться из железной хватки.

Стефан схватил сына за подбородок.

– Ты безумен, как Сорон, – прошипел Стефан. – Ты отправил единственную бесценную Илассета в набитый насильниками и убийцами гадюшник! Ни в чём не разобравшись! Не подойдя ко мне! Мы бы решили эту проблему тихо, без огласки!

Стефан отпустил Севира. Гнев стих, и вместо него пришла рассудительность. Чем скорее получится исправить ситуацию, тем меньше дерьма выльется на голову.

Стефан велел привести бесценную и выделить ей достойную комнату. Он надеялся, что всё это сплошное недоразумение и скоро всё разрешится.

О том, что сын сказал правду, Стефан старался не думать вообще.

Старичок-смотритель при виде заплаканной Лики лишь странно повёл челюстью, словно прожевал таракана, и неспешно открыл пустую клетку, которая располагалась ближе к выходу из темницы и к тому же освещалась факелом и была чище остальных.

Заключённые высовывали любопытные носы сквозь прутья решёток, пытаясь рассмотреть новенькую. Когда замок защёлкнулся, а стража вышла, послышались шепотки и кто-то пару раз крикнул, попытавшись привлечь внимание, но Лика ничего не разобрала. Она прижимала платье к груди, а руки ныли от тупой боли. Глаза щипало, щёки горели, а нос распух и не дышал.

Лика быстро поняла, что лучше не сопротивляться, и теперь груз отчаяния давил так, что она была не в состоянии даже поднять голову, лишь смотрела в пол, на то, как по камням плясали тени. При мысли о матери слёзы подступили вновь.

«Вот бы позвать её! Вот бы позвать папу, чтобы он унёс меня из этого страшного места. Оказаться бы дома!»

Пока Лику тащили в подземелье, она думала, что это всё не взаправду. Лика просила отпустить, кричала, что не виновата, что ничего не крала. А потом один из стражников быстро обыскал её, и Лика замолчала. Как легко эти люди сломали все барьеры, что раньше оберегали её, наплевали на приличия, манеры, уважение, доброту… В одно мгновение Лика превратилась из той, к кому никто не смел прикоснуться, в безликую куклу, с которой не было смысла церемониться.

Ничего не найдя, стражник сорвал с её шеи подарок лорда Ренфела. Лика даже не пискнула. Она лишь молча плакала: слёзы градом лились сами по себе.

«Как же так, они же тоже люди, у этих стражников тоже есть дочери!»

Её привели к какой-то женщине, которая вначале заставила выпить жутко горькую жидкость, отчего тут же началась рвота, а потом тоже тщательно обыскала Лику. И о том, как это было, хотелось как можно быстрее забыть.

Взаперти Лике стало немного, но спокойнее. В клетке, кроме неё, никого не было. Лика села на подстилку и, скривившись, скинула туфельки. Пальцы кровоточили, несколько мозолей были сорваны, и даже прикосновение воздуха вызывало боль.

«Как долго я здесь просижу? Что вообще будет дальше?»

– Эй! Малышка! Слышь, малышка!

Лика вздрогнула.

Как этот осипший, хриплый голос мог принадлежать человеку?

Говоривший притих, чтобы прохаркаться.

– Тут мои приятели говорят, что ты подарочек для принца! Что, не пришлась по вкусу? Хе-хе! Эй! Слышишь меня! Ты что, глухая? Эй! Молчать невежливо! Ну, скажи чего-нибудь!

– Не слушай этого болтуна, – отозвался смотритель. Он сидел за столиком и что-то писал в толстой книге. Его уставшее старое лицо освещала маленькая свеча. – Ему тут сидеть долго, а за тобой вот-вот придут. Ни с кем не говори. Сиди, успокаивайся. – Он обмакнул в чернила кончик пера.

– А старик дело говорит! Ему лень даже поднять зад, поэтому и поселил тебя поближе к выходу, чтобы ходить далеко не пришлось! Хех!

Лика шмыгнула носом, не поверив ни слову. Ведь принц назвал её воровкой!

Как-то раз один мальчишка повадился воровать в их саду. Отец рассказывал, что, когда мальчика поймали, неделю продержали в клетке. А сколько Лика здесь пробудет, страшно было представить.

– Эй, малышка! Ну, малышка! Спой, птичка, знаешь, как здесь тоскливо?

– Заткнись ты, дай поспать!

– Сам заткнись! Такое событие. Эй, Гард! Ты там как, видишь её? Опиши девчулю!

Недалеко от Лики зашуршала солома. Краем глаза девочка увидела, как в клетке напротив поднялась большая тень. Заключённый, которого назвали Гардом, просунул через прутья огромные, чёрные от грязи ладони. Дальше руки каторжника обхватывали жёсткие колодки.

– Маленькая, – пробасил он. – Чистенькая. Из богатеньких. Ножки длинные, как у жеребёнка.

Лика подтянула колени к груди, прижала платье как можно плотнее к телу.

– Шейка тоненькая. Пальчики, должно быть, ловкие. Разноглазая. Сладенькая.

– Гард! – не подняв головы от письма, громко сказал смотритель. – Ещё одно слово, и я потушу факел.

Человек тут же отошёл от решётки. Лика вся дрожала. Не покидало ощущение, словно её раздели и трогали, трогали, трогали! Она обхватила голову руками и уткнулась лбом в колени.

– Он боится темноты.

Этот голос был совсем рядом – за стеной, но вряд ли его слышал кто-то, кроме Лики. Почему-то он показался знакомым.

– Ты ведь табесценная?

Спина тут же вспотела. Лика замерла, как мышка, побоявшись даже глубоко