Заметки конструктора - Владимир Александрович Быков

возможность больше проявлять свое Я, чем раньше, а стоящие у власти – новую форму присвоения прибавочного продукта и в другом количественном составе. Последнее, если учитывать не само приобретение и накопление богатства личностью, а собственно потребление, т. е. количество ею использованных (проеденных, растраченных) благ, социализм нельзя признать прогрессивным явлением. В сравнении с капитализмом он резко сократил количество людей, присваивающих сверх меры. Благодаря этому поднял жизненный уровень бюрократов, политиканов и лодырей, расплодил их за несколько десятилетий до невероятных пределов и поставил по доходам в один ряд с деловым большинством, обеспечивающим истинное благополучие страны. Он установил социальное равенство для подавляющего большинства, но на относительно низком уровне. Уровне ниже потенциальных возможностей общества по техническому и культурному его развитию.

Новая формация, как и предыдущие, пришла через революцию и вопреки ожиданиям ее идейных основателей, принесла неравенство в распределении продукта через известный принцип равных возможностей. Выделив маленькую часть стоящих у власти и уровняв деловых людей со второй их бездеятельной половиной в правах на благо, социализм проигнорировал законы природы и оказался обреченным на относительное обнищание. Круг замкнулся на том, что декларировалось «классиками» по отношению к так резво раскритикованному ими капитализму. Истина (я использую это слово в двух значениях: как характеристику чего-то общего и как – конкретного частного, здесь – в первом его значении) не так проста, чтобы ее можно было трактовать как нечто абсолютное и окончательное. «При зарождении нового, – писал Джон фон Нейман, – ему свойственен классический стиль. Но по мере старения новое начинает обретать черты барокко и это сигнал опасности». Теперь – уже другой.

Несостоятельность тоталитарной социалистической системы мы признали. Но признали фактически на уровне следствия, а не причин. Почему система приобрела вид весьма устойчивого (казалось даже несокрушимого) социального построения? Почему люди с таким энтузиазмом бросились его возводить, а сейчас еще многие из них упорно стремятся оградить от разрушения? Ясно, что не от одной любви к искусству. В строительстве оказались сильно заинтересованы две группы. Одной, относительно небольшой, рвущейся к власти, страшно импонировала в случае победы ожидаемая возможность практически никем неограниченного и неконтролируемого ее (власти) использования. Другой, достаточно представительной, люмпен-пролетарской, из числа не умеющих, а порой и не желающих работать, привлекательной была идея уравнять себя в правах с теми, кто хотел и умел работать.

Два означенных момента: исходные положения, увенчанные ярлыком теории и освященные пропагандистски раздутым «великим» именем Маркса, и чисто эгоистические человеческие устремления – определили не только логику и, пожалуй, единственный возможный вариант, как подтвердилось теперь, негодного сооружения, но и весь последующий ход событий, всё с нами происшедшее и происходящее. Эти два момента, без каких-либо дополнений, могут объяснить неприятие большевиками любой доказательно-аргументированной критики и полное игнорирование столь же убедительного предвидения последствий революции со стороны умнейших людей того времени. Неподготовленность захвативших власть к строительству нового общества и потому метания из стороны в сторону. Десятки революционных преобразований, так ничем по большому счету и не закончившихся. Колоссальные репрессивные акты в верхах и еще большие в низах. Окутанную тайной жизнь «вождей» и обнаженную чуть не донага жизнь простого народа с унизительной демократической ее освещенностью. На последних этапах разлагающую мафиозность общества. Уравниловку, массовое воровство, мошенничество, неумение работать. Падение культуры, образованности и нравственности. Двойную систему получения благ через зарплату и распределение. Двойные цены на продукты, товары и услуги одного и того же качества и, наоборот, одни – для таковых разного качества. Многочисленные противозаконные и «узаконенные» льготы и привилегии, все негативное остальное, без исключения.

Социализм породил бесчисленное обилие проблем, но, кажется, наиболее злободневной из них и, как говорят математики, имеющей наиболее устойчивую корреляционную связь с устойчивостью простейших форм тех или иных глупостей, была проблема контроля, когда контроль, как элемент анализа ситуации, необходимый для принятия оптимального решения, подменили внедряемом в глобальном масштабе контролем недоверия. Привлекли для этого огромную армию людей, а они учинили контроль по самым простым и удобным для счета показателям.

Отсюда и пошло. Легко считаемую копейку мы поставили над миллионными потерями, если подсчет последних не предусмотрен соответствующей инструкцией. Количество сделанного – над его качеством. План, обязательства и внешнюю представительность какого-нибудь почина – над конкретными результатами труда. Работу железной дороги стали измерять тонно-километрами, а работу конструктора – листами техдокументации. Школы – количеством успевающих, а науки – числом кандидатов, докторов и сочиненных ими статей. Организации – проведенными мероприятиями и процентом охвата сотрудников.

Показатели! Термин чисто социалистический. Авторов их было достаточно. Заняв целый подвал в «Правде» за 15.12.82 г., писали два из них и доказывали читателям, как было бы хорошо, если всем пошивочным мастерским установить ограничительный норматив по объему мелких партий. Тогда бы они, мастерские, сразу переключились на индивидуальных заказчиков, и людям не пришлось бы терять 100 миллиардов часов на самообслуживание. И невдомек авторам, что для многих это плохо, а совсем не хорошо. Настроившись на дурацкую волну, забыли они, что, если товар отличный, покупка его готового значительно выгоднее и увереннее. А индзаказ – кот в мешке в части качества. Деньги надо платить вперед, бегать на примерки. Забыли, что основная масса людей давно перешла на покупку готового платья и обуви.

Вот так и с любым другим показателем. Строили его, чего-то придумывали, а запускали в «производство» и оказывался – не тот, не отвечал жизненным коллизиям. Не зря, говорили умудренные старики, раньше показатели, а лучше критерии, по которым оценивалась работа, будь то людей или предприятий, держались хозяином в секрете и выводы он делал не по неким жестким показателям, а на основе исключительно анализа конкретного события или предмета. Не нужны они ему. Был бы готовый продукт. Было бы то, что нужно потребителю и был бы доход производителю.

Тонны, метры, штуки, обозначенные конкретной цифирью, оказались фетишизированы до абсурда. Но и этого оказалось мало. Карусель махровой бюрократии вовлекла в сферу своего вращения творческий труд инженера и ученого. Учинила для них многочисленные экспертизы, проверки и контроль на соответствие продукции и собственно шагов по ее созданию действующим нормативам, инструкциям и стандартам. Придумала сотни сопутствующих основной конструкторской и проектной документации всевозможных технических условий, карт уровня, патентных формуляров и прочих циркуляров, тысячи согласований и утверждений с соответствующими подписями должностных лиц министерств, комитетов и головных институтов.

Какова была полезность всей последней работы и произведенных при ней бумаг? Процентов пять, может, наберется. Все-таки что-то при этом подправлялось, что-то добавлялось или исключалось. А какова полезность основной работы над главной документацией, по которой изготовлялось оборудование и строился тот или иной объект? Здесь цифры