Синий рыцарь - Джозеф Уэмбо

К этому времени мне следовало бы заметить, что происходит вокруг. Мне следовало бы заметить, что парень с ленточкой и его старая леди держатся от меня подальше, рядом с двумя черными парнями в пластиковых куртках. Фактически все, за кем я следил, держались дальней шеренги марширующих, которые уже устали и кричали потише. Мне следовало бы заметить, что этот парнишка Скотт, блондин и высокий негр оказались ко мне ближе остальных вместе с симпатичной девчушкой, цеплявшейся за локоть Скотта и державшей в другой большую, тяжелую на вид сумку из телячьей кожи.

Но я ничего не замечал, потому что настал один из немногих моментов моей жизни, когда я перестал быть полицейским, а превратился в большого смешного осла в синем мундире и шпарил на всю катушку. Причина была в том, что я оказался там, куда никогда в жизни не влез бы, – на ящике. Не на сцене, а на ящике. На сцене сумел бы разыграть спектакль, которого от меня ждали, и не отвлекся бы, а держал бы глаза открытыми, но с чертовым ящиком дело складывается по-другому. Я произносил речь за речью о том, что было для меня важным, и видел лишь восхищенные взгляды слушателей, а звук собственного голоса полностью отвлек меня от всего, что мне следовало видеть и слышать.

– А может департаменту полиции стоит набирать лишь из выпускников колледжей, – пожал плечами Скотт, подходя на шаг ближе.

– Да, от нас требуют, чтобы мы во что бы то ни стало раскрывали преступления «научными методами». И что же мы, полицейские, делаем? Целуем задницы, склоняем головы и тратим федеральные фонды на компьютеры и обучение полицейских в колледже. В результате имеем полицейских с проницательным взглядом и умением разговаривать с людьми, но все равно им достается грязная работа.

– Не думаете ли вы, что в недалеком будущем полицейские больше не потребуются? – спросила маленькая подружка Скотта и глянула на меня такими широко распахнутыми глазами, что я улыбнулся.

– Не боюсь, милочка, – ответил я. – До тех пор, пока существуют люди, всегда среди них будут и плохие, и жадные, и слабые.

– Как же вы можете, так относясь к людям, жалея и заботясь о них, как вы говорите, арестовывать кого-то? – спросила она, покачивая головой. Она печально улыбнулась, словно ей было меня жалко.

– Черт возьми, детка, их не так уж много. И это единственная игра в городе! – Мне казалось, что это было всем очевидно, и я начал гадать, не слишком ли уж они молоды. – Кстати, наверное большинство из вас специализируется по социологии или английскому?

– А, почему вы это спрашиваете? – поинтересовался негр. Он хорошо сложен – как футболист.

– Так написано в обзорах. Я просто спросил. Мне интересно.

– Я учусь на инженера, – ответил блондин, который теперь стоял позади Скотта, и до меня впервые дошло, как близко подошли ко мне эти несколько человек и как они со мной вежливы. Все они активисты и студенты, и наверняка могли мне возразить статистикой, лозунгами и аргументами, и тем не менее они позволили говорить мне одному. Они просто стояли, кивали, время от времени улыбались, чтоб я мог распинаться. Я знал, что тут что-то нелогично или неправильно, но я все еще был зачарован звуком собственного голоса. Толстый синий магариши сказал:

– Хотите еще что-нибудь узнать о работе полиции?

– А вы были в «Сенчури Сити»? – спросила маленькая блондинка.

– Да, был, и там все вовсе не так, как вы читали в подпольных газетенках или видели отредактированных телезаписях.

– Разве? Я сам там был, – сказал Скотт.

– Что ж, не стану отрицать – несколько человек пострадало, – сказал я, переводя взгляд с одного лица на другое в поисках враждебности. – Там был президент, его необходимо было защищать, а его окружали тысячи демонстрантов, протестовавших против войны. Я точно знаю, что у них действительно были заостренные палки, мешки с дерьмом, разбитые бутылки и булыжники. Я и сам могу убить человека булыжником.

– И вы не усматриваете во всем бессмысленной жестокости?

– Черт возьми, да что такое жестокость? – спросил я. – Большинство полицейских там были – парни вашеговозраста. А когда кому-то плюют в лицо, никакая чертова дисциплина не удержит нормального парня врезать мерзавцу своей дубинкой по зубам. Бывают случаи, когда просто необходимо вести себя решительно. Вы знаете, как выглядит вопящая пятитысячная толпа? Вот и пришлось там дубинками поработать. Некоторые подонки уважают только силу, и им достаточно дать пинка в зад, а потом составить списки. Каждый, у кого есть хоть немного мозгов, сам должен был бы начистить морду кому-нибудь из этих... – Тут я вспомнил о девушке. – Извините за слово из четырех букв, мисс, – рефлекторно вырвалось у меня.

– ... – слово из трех букв, – ответила она, напомнив мне, в каком году я живу.

Совершенно неожиданно блондин рядом со Скоттом повел себя агрессивно:

– Зачем мы разговариваем с этой свиньей? Он тут хвастает, что помогает людям. Только как он это делает – по голове лупит, сам признался. А что они делают в гетто Уаттса с черными?

Тут через полукольцо молодежи протолкался мужчина средних лет в темном пиджаке и с воротничком, как у священников.

– Я работаю в восточных трущобах, где живут чиканос, – объявил он. – А что вы сделали для мексиканцев? Только и можете, что их эксплуатировать?

– А вычто там делаете? – спросил я, сразу почувствовав себя неуютно он внезапной перемены настроения. Несколько пикетчиков присоединились к остальным, и теперь меня теснили к машине человек пятнадцать двадцать.

– Я борюсь за чиканос. За власть цветных, – сказал священник.

– Но вы-то не цветной, – заметил я, все более нервничая.

– Я внутри цветной!

– Так примите клизму, – пробормотал я, выпрямляясь. Я понял, что дело дрянь, совсем дрянь.

Я заметил, как слева от двух девушек, подошедших посмотреть, из-за чего все эти вопли, мелькнула черная казацкая шапка, и тут же метко и сильно в меня метнули пацифистский значок. Он угодил мне в лицо, булавкой поцарапал кожу как раз под левым глазом. Когда я резко повернулся, взбесившись до такой степени, что едва не бросился сквозь толпу, негр уставился на меня совершенно невозмутимо.

– Попробуешь еще раз, мужик, я тебе мозги вышибу, – сказал я достаточно громко, чтобы он услышал.

– Кто? – отозвался он, широко ухмыляясь сквозь усы и козлиную бородку.

– Сам знаешь, – сказал я. – Что, поджилки затряслись? Я с тобойразговариваю.

– Жирная свинья, – глумливо процедил он и повернулся к толпе. – Он хочет меня арестовать! Придирается к черным! Ты так всегда делаешь, мистер Полиция?

– Если начнется заварушка, тыу меня будешь первым, – прошипел я, кладя ладонь на рукоятку дубинки.

– Он хочет меня арестовать, – повторил он, на этот раз еще громче. – И за что? За то, что я черный? Разве у меня нет прав?

– Будет тебе право, будет, – процедил я. – Последнее.

– Надо тебя убить, – сказал он. – Здесь нас пятьдесят храбрецов, и нам надо убить его и отомстить за наших братьев и сестер, которых убили эти свиньи.

– Давай, начинай, сосунок! – крикнул я браво, потому что теперь уже всерьез испугался.

Я прикинул, что столько парней, сорвавшись с тормозов, сделают из меня котлету минуты за три. Мне стало трудно дышать. Я стиснул челюсти, чтобы они не дрожали и включил мозги. Я не дам им свалить себя на асфальт. Не дам, пока в моей руке будет оружие. Не так-то легко им будет вышибить мои мозги, решил я. Я приготовился стрелять для самозащиты и решил пристрелить обоих Черных Русских, Геронимо и Красные Ляжки, и не обязательно в таком порядке.

Чья-то рука потянулась ко мне и схватила за галстук, но он держался на резинке, и оторвался, не дав мне упасть в толпу.

Примерно в этот же момент будущий инженер ухватил меня за значок, и я инстинктивно выбросил вверх правую руку, прижав его ладонь к своей груди, и подался назад, выпрямляя его руку в локте, а потом сильно ударил кулаком левой чуть повыше его локтя. Он завопил и отскочил назад. Несколько человек также подалось назад, ясно услышав крик боли.

– Прикончить свинью! Прикончить свинью! – орал кто-то. – Содрать с него шкуру!

Я выхватил дубинку и прижался спиной к патрульной машине. Теперь все они кричали и угрожали, даже дерьмовый падре.

Я мог бы впрыгнуть в машину со стороны пассажира и запереть дверцу, но она была заперта. Стекло тоже было поднято, и я побоялся, что если я начну ковыряться с замком, кто-нибудь наберется храбрости и бросится на меня.

Никто в призывном центре, видно, не знал, что полицейскому на улице сейчас будет крышка, потому что никто оттуда не выходил. Я мог видеть, как сквозь собравшуюся на улице толпу проталкивается оператор, и ужасно захотел, чтобы он скорее до меня добрался. Хоть это и тщеславно, но мне хотелось, чтобы он заснял Последний Бой Бампера.