День Шакала - Фредерик Форсайт

Сев на террасе в нескольких футах от мчащихся машин, он пил кофе и смотрел на высившиеся перед ним дома. Он провел в кафе три часа. На ленч Шакал перебрался в «Анси Брассери Альзасьен», откуда его взору предстали восточные фасады. После ленча он прогулялся по улице, приглядываясь к подъездам интересующих его жилых домов.

Затем направился на бульвар Монпарнас. Оказалось, что дома, которые он отметил для себя, построенные несколько позже, заняты под конторы.

На следующий день он вернулся, пересек улицу, сел на лавочку под деревьями и, вроде бы читая газету, осмотрел верхние этажи. Каменные фасады завершались парапетом, бегущим под крутыми, выложенными черной черепицей крышами, прорезанными окнами мансард. Раньше там жили слуги, теперь – стесненные в средствах пенсионеры. Эти крыши и, возможно, мансарды в тот день наверняка будут под наблюдением. Нельзя исключать того, что агенты службы безопасности окажутся на крышах, в тени печных труб, наводя полевые бинокли на соседние крыши. Но верхние этажи, непосредственно под чердаками, с высоким потолком, позволяли держать под наблюдением привокзальную площадь, самому оставаясь невидимым в темноте комнаты. А открытое окно в жаркое парижское лето едва ли вызовет подозрения.

Но чем дальше человек отходил от окна, тем уже становился сектор обстрела. По этой причине Шакал посчитал неприемлемыми третьи по счету дома на каждой стороне улицы Рен. Теперь он мог выбирать из четырех домов. Он полагал, что стрелять придется во второй половине дня, когда солнце покатится к западу, но будет еще достаточно высоко и его лучи будут освещать окна на восточной стороне улицы. Так его выбор сузился до двух домов на западной стороне. Для проверки собственной правоты Шакал подождал до четырех часов 29 июля и заметил, что на верхние этажи западной стороны падали лишь косые лучи, в то время как солнце яростно било в окна на востоке.

Днем позже Шакал заметил консьержку. Уже третий день он сидел или в уличном кафе, или на скамье в нескольких футах от подъездов интересующих его жилых домов. По тротуару шли и шли прохожие, а консьержка спокойно вязала у двери своего подъезда. Однажды к ней подошел поболтать официант близлежащего кафе. Он назвал консьержку «мадам Берта». Стоял теплый день, солнце, еще не достигшее зенита, освещало улицу, в тени оставалась лишь узкая полоска у дома.

Старушка щебетала: «Добрый день, месье» – людям, которые выходили или входили в подъезд, и по доброжелательному: «Здравствуйте, мадам Берта», каждый раз раздававшемуся в ответ, Шакал, сидевший в двадцати футах от нее, понял, что консьержка пользуется всеобщим уважением. Добрая женщина, с неиссякаемым состраданием к тем, кому не повезло в этом жестоком мире. Чуть позже у подъезда появился кот, и мадам Берта исчезла на несколько минут, чтобы вернуться с блюдечком молока.

Около четырех часов мадам Берта собрала вязанье, убрала спицы и нитки в один из просторных карманов передника и, шаркая, отправилась в булочную. Шакал тут же встал со скамьи и вошел в подъезд. Лестницу он предпочел лифту и взлетел по ступенькам.

Лестница обвивала шахту, и на каждом витке в тыльной части дома ступени прерывались маленькой площадкой. От каждой второй из этих площадок коридор вел к пожарной лестнице. Между пятым и шестым этажами Шакал открыл дверь в конце коридора и посмотрел вниз. Пожарная лестница спускалась во внутренний двор, куда выходили двери черного хода и других домов, образующих замкнутый квадрат. В дальнем конце двора на север уходил узкий проулок.

Шакал осторожно прикрыл дверь, задвинул засов и поднялся на шестой этаж. Отсюда более узкая лестница шла на чердак. Две двери на площадке вели в квартиры с окнами, выходящими во двор, две другие – в квартиры с окнами на улицу. Эти окна он так пристально изучал из кафе и со скамейки. Из них открывался вид на улицу Рен и привокзальную площадь.

На табличках, укрепленных рядом с кнопками звонков, Шакал прочитал «Мадемуазель Беранже» и «Месье и мадам Шарье». Он прислушался, но из квартир не доносилось ни звука. Осмотрел замки: в обоих квартирах врезаны в толщу двери. Дерево толстое, а язычки замков скорее всего металлические пластины, столь любимые французами. Понадобятся ключи, отметил он про себя, которые наверняка есть в каморке мадам Берты.

Вниз Шакал спустился также по лестнице, пробыв в подъезде менее пяти минут. Консьержка уже вернулась. Ее силуэт виднелся сквозь матовое стекло двери ее комнатки.

Выйдя из подъезда, Шакал повернул налево от площади, миновал два жилых дома, почту, расположенную на углу улиц Рен и Литр, свернул на последнюю. Стена здания почты, выходящая на улицу Литр, обрывалась узким проулком. Шакал остановился, чтобы закурить, одновременно глядя в проулок. Дверь черного хода почтового отделения, затем залитый солнцем двор, в дальнем конце которого Шакал различил нижние перекладины пожарной лестницы дома, из которого он только что вышел. Теперь он знал, как скрыться с места преступления.

Прошагав по улице Литр, он вновь повернул налево, на улицу Вожирар, и по ней вышел на бульвар Монпарнас. Он уже стоял на углу, оглядываясь в поисках свободного такси, когда на перекресток на мотоцикле выехал полицейский, поставил мотоцикл на возвышение и начал регулировать движение транспорта. Резкими свистками ему удалось остановить поток машин, выезжающих с улицы Вожирар и направляющихся по бульвару Монпарнас к вокзалу. Машины, движущиеся по бульвару в противоположном направлении, он прижимал к тротуару. Едва он добился нужного результата, со стороны перекрестка Дюрок донесся вой сирен. Шакал увидел, как в пятистах ярдах от него с бульвара Инвалидов на перекресток вырулил кортеж и повернул на бульвар Монпарнас.

Впереди ехали два мотоциклиста, затянутые в черную кожу, в белых шлемах, на рулях сверкали мигалки. За мотоциклами, в затылок друг другу, мчались акулообразные «ситроены DS 19». Полицейский на возвышении вытянулся в струнку, левой рукой указывая в сторону проспекта Мэн, а правую прижимая к груди, ладонью вниз, показывая, что никто не должен мешать движению кортежа.

Мотоциклы, затем лимузины свернули на проспект Мэн. На заднем сиденье первого из них, позади водителя и личного адъютанта, глядя прямо перед собой, сидел мужчина в темно-сером костюме. Перед Шакалом промелькнула гордо поднятая голова и безошибочно узнаваемый нос. В следующий раз, молча пообещал Шакал вслед удаляющемуся лимузину, я увижу твое лицо через перекрестье оптического прицела. Затем он остановил такси и попросил отвезти его в отель.

У станции метро «Дюрок» в президентский кортеж вглядывался еще один человек. Женщина поднялась из метро и уже ступила на мостовую, когда ее остановил свисток полицейского. Секундами позже мотоциклы, а следом и лимузины свернули с бульвара Инвалидов на бульвар Монпарнас. Женщина тоже увидела знаменитый профиль, и ее глаза вспыхнули яростью. Машины уже уехали, а она все смотрела им вслед, пока не почувствовала на себе взгляд полицейского. И торопливо перебежала улицу.

Жаклин Дюма, и без того красивая, знала, как подать себя во всем блеске, ибо работала косметичкой в дорогом салоне за Елисейскими полями. Вечером 30 июля она спешила в свою маленькую квартирку рядом с площадью Бретой, чтобы подготовиться к свиданию. Она знала, что несколько часов спустя будет лежать в объятиях любовника, которого ненавидела, и хотела, чтобы он нашел ее неотразимой.

Тремя годами раньше больше всего на свете она ждала следующего свидания. Выросла Жаклин в дружной семье, отец работал в банке, мать вела домашнее хозяйство, Жаклин училась на курсах косметичек, а Жан-Клод служил в армии. Жили они в Ле Везине, не в самой лучшей части, но в хорошем доме.

Осенью 1959 года, когда она и родители завтракали, почтальон принес телеграмму из министерства вооруженных сил. Министр, выражая безмерное сожаление, сообщал господину и мадам Арман Дюма о смерти в Алжире их сына, Жана-Клода, рядового Первой колониальной воздушно-десантной бригады. И обещал, что в ближайшее время им будут пересланы личные вещи убитого.

Мир Жаклин рухнул. Жизнь казалась бессмысленной, ей претили и спокойствие дома в Ле Везине и болтовня ее сокурсниц об обаянии Ива Монтана или последнем сумасшедшем танце, завезенном из Америки. Le Rock. Да и как жить дальше, если ее маленький Жан-Клод, любимый младший братишка, такой ранимый и нежный, ненавидевший насилие и войну, мечтавший только о том, чтобы его оставили в покое с его книгами, еще совсем мальчик, которого она так баловала, застрелен насмерть в какой-то богом забытой пустыне Алжира. Жаклин начала ненавидеть грязных трусливых арабов, погубивших ее брата.

Затем появился Франсуа. В одно воскресное утро он возник на пороге, когда ее родители уехали в гости к родственникам. Стоял декабрь, улицу и сад завалило снегом. И загорелое лицо Франсуа особенно выделялось на фоне бледности горожан. Он спросил, нельзя ли ему поговорить с мадемуазель Жаклин. Она ответила: «Это я» – и спросила, что ему нужно. Он пояснил, что командовал взводом, в котором служил Жан-Клод Дюма, ее брат, и привез от него письмо. Жаклин пригласила его в дом.