Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа - Кэтлин Гир

— Обвинить в подстрекательстве. Надеюсь лишь, что они не станут обвинять тебя в занятиях магией. Если тебя признают виновным в этом, то приговорят к побиению камнями до смерти.

— Это лучше, чем быть обвиненным в занятиях магией римлянами. Тогда наказанием будет распятие, — говорит Кифа.

Иешу хмурится.

— Я молю Бога, чтобы Он не допустил этого, — очень тихо говорит он.

От его слов Марьям плачет, но я не могу сказать, это слезы гнева или печали.

— Иешу, — начинает она, — к распятию может приговорить лишь сам префект Понтий Пилат. Безусловно, Синедрион не отдаст такое дело на рассмотрение префекта.[43]

Все смотрят на меня.

— Если честно, не знаю. Думаю, сомнительно, чтобы Синедрион стал беспокоить префекта по такому вопросу, но с уверенностью сказать нельзя. Каиафу просто ужасает возможность восстания.

— Значит, мы должны войти в Ерушалаим и принять свою судьбу, — говорит Кифа. — Господи, я готов отправиться вместе с тобой хоть в тюрьму, хоть на казнь, если это необходимо.

Иешу едва заметно, с грустью улыбается, будто он знает нечто, чего не ведает Кифа, и это печалит его.

— Мы войдем в Ерушалаим, как и было задумано, — говорит он, шумно выдохнув и поплотнее натягивая гиматий. — Конец света грядет. Царство Божие должно быть открыто для всех.

Он встает, а вместе с ним и его последователи. Один за другим они выходят из моего дома в лиловые предрассветные сумерки.

Когда внутри остаемся лишь мы трое, Иешу смотрит на Марьям.

— Ты вела себя так тихо, — говорит он. — Я надеялся, что ты скажешь больше.

— Я все время думала о Кифе. Я боюсь его, он ненавидит женщин, причем всех.[44]

— Не Кифа определяет, кому говорить и кому молчать, Марьям. Кого бы ни наделял Дух Святой божественным правом говорить, неважно, мужчина это или женщина. Ты не должна позволять ему заставлять тебя молчать. Мне нужно слышать твои слова.

Марьям глядит на меня.

— Иешу, я знаю: ты считаешь Кифу достойным доверия, но я другого мнения о нем, — шепчет она. — Он лишен веры и переменчив. Боюсь, ты узнаешь его истинную суть лишь…

— Достаточно, — вежливо прерывает он ее и снова целует в уста.

Они глядят друг другу в глаза. Тихий и прекрасный момент. Ходят слухи, что она его любовница, но ни он, ни она никогда не говорили об этом открыто. До сих пор я слышал от Иешу слова о его любви всего к двум женщинам — Марьям и ее сестре Марфе.

Она смотрит на него.

— Учитель, пообещай мне, что не станешь рисковать собой хотя бы в эту неделю. Я не вынесу, если…

Она не может закончить фразу.

— Если я умру? — заканчивает за нее Иешу, ласково улыбаясь.

Ее глаза наполняются слезами.

— Разве я не говорил тебе, Марьям, что и мужчина, и женщина становятся в точности тем, что они видят перед своим внутренним взором? Если ты видишь смерть, придет смерть. Если ты видишь свет, снизойдет свет. Если…

— Если видишь машиаха, станешь им, — заканчивает она. — Если видишь Отца, станешь Им. Смотри внутрь себя, и узришь, кем станешь.[45]

— Правильно, — хвалит он ее, гладя по волосам. — Мы здесь пробыли достаточно долго. Надо идти. Нельзя подвергать Йосефа еще большей опасности.

— Да, учитель.

Марьям выходит наружу.

Иешу задерживается. Он смотрит на меня.

«В этих глазах можно утонуть», — думаю я, не в силах оторвать взгляд.

— Йосеф, если случится худшее, не попросишь ли ты Совет семидесяти одного о том, чтобы они не передавали мое дело на рассмотрение префекта? Я бы предпочел, чтобы меня судил мой народ.

Его слова, как кинжал, пронзают мое сердце.

— Конечно, если до этого дойдет. Но все же постараемся сделать так, чтобы ни Совет, ни префект не обвинили тебя ни в каком преступлении.

Иешу кладет мне руку на плечо и прикрывает глаза, словно наслаждаясь последними мгновениями, проведенными со мной. Он улыбается, но как-то слабо и неуверенно.

— Я пришел, чтобы распять мир,[46] Йосеф. И не думаю, что это можно повернуть вспять сейчас.

Он минует меня и выходит за дверь.

То было утро десятого нисана, дня, который я не забуду никогда…

Йосеф внезапно проснулся. Его сердце колотилось. От резкого движения рана на плече открылась, и он прикусил губу, чтобы не закричать от боли. По плечу снова потекла горячая кровь, пропитывая одежду. В небе появились первые отблески рассвета, и звезды начали блекнуть.

— Матья, просыпайся, — сказал Йосеф, протягивая руку к своему товарищу. — Уже почти рассвело.

Юноша перекатился на спину и принялся тереть глаза руками.

Почти всю ночь они бегали взад и вперед по скользкому от грязи склону горы, скрываясь от солдат. Йосеф и не помнил, сколько раз за это время они спотыкались и падали. Но одеяние Матьи красноречиво свидетельствовало о том, сколь трудно им было убежать от преследователей. Оно было изорвано в клочья и покрыто грязью. Сквозь дыры виднелись ссадины и синяки.

Йосеф посмотрел на свою одежду. Она была в таком же состоянии — драная, покрытая засохшей грязью. А на плече его одеяние пропиталось кровью и прилипло к телу. Матье пришлось оторвать полосу от низа плаща и перебинтовать Йосефу плечо. Роскошная ткань цвета индиго выглядела ужасно. Золотые нитки торчали в прорехах, как какая-то дурацкая бахрома. Зашить не удастся, придется его выбросить.

Йосеф провел рукой по своему округлому лицу, безуспешно пытаясь привести покрытые грязью волосы хоть в какой-то порядок. Матья сел.

— Ты думаешь, они до сих пор нас ищут? — спросил он.

— Еще бы. Если мы не доберемся до дома твоих друзей раньше, чем окончательно рассветет, то точно погибнем.

Глава 9

Утро выдалось ясным и холодным, на небе не было ни облачка, но клубы дыма, уносимые ветром в пустыню, все еще поднимались от развалин. В воздухе висел едкий запах.

Епископ Луций Меридий заколол на левом плече свой черный плащ и направился в сторону обгорелых развалин, еще недавно бывших монастырем. Ветер доносил плач и стенания. Десятки людей ходили среди руин, будто покрытые сажей стервятники. Они что, всю ночь тут были? Просто чудо, что никого не убило обваливающимися стенами и кровлями.

Купол базилики, как и несколько коридоров с арками, остались целы, но кельи монахов теперь представляли собой тлеющие развалины.

В дверном проеме молельни стояли три человека, которые ждали его.

Меридий ускорил шаг. Когда он подошел ближе, ждавшие его люди поклонились. Меридий вошел внутрь. Как ни удивительно, алтарь Магдалины остался цел, лишь белый мрамор пьедестала был покрыт сажей. Просто чудо. Вокруг него лежали обрушившиеся потолочные балки, некоторые до сих пор тлели, отбрасывая на пол отблески красного света.

— Нашли тело брата Варнавы? — спросил Меридий старшего.

В ответ Лука нервно облизнул губы. В свои двадцать девять он уже был законченным убийцей с лицом огромного кота, плоским носом, раскосыми зелеными глазами и коротко остриженными рыжими волосами. Такая неудача сильно испортит его репутацию, как уже однажды было в прошлом, в тот день, который он не забудет до самой смерти. А теперь император вполне может даже казнить его.

— Нет, не нашли.

— Обыскали и его келью, и библиотеку?

— Все кельи и остальные помещения, осмотрели каждое тело. Среди мертвых его нет.

— Император будет недоволен, — сказал Меридий, обводя взглядом группу убийц.

Справа от него, сразу за дверью, лежало обгорелое тело.

— Один из твоих? — спросил Луку Меридий.

— Да. Матифия, он…

— Не желаю слышать его имя. Вообще ничего о нем. Он подвел императора и Господа своего, и на небесах забудется имя его.

Лука напрягся, но благоразумно промолчал. Его товарищи, напротив, начали перешептываться. Несшие службу в храмовой страже искренне верили, что наградой за работу во имя Бога станет вечная жизнь и счастье.

Меридий заметил открытый люк в полу молельни и нахмурился.

— Что это? — спросил он.

— Вход в крипту. Нашли, когда осматривали развалины. Там некоторое количество захоронений и очень много книг и свитков.

Меридий принялся пробираться между тлеющих угольков и, дойдя до люка, посмотрел вниз. Там были массивные ступени, вырубленные прямо в скальном основании. У дальней стены лежали гробы, уложенные в четыре или пять рядов. У другой стены стояло множество шкафов и полок, заполненных книгами, свитками и отдельными листами папирусов.