Цена любви - Фридрих Незнанский

Николай отрицательно покачал головой.

— Насколько я знаю, сейчас это самый действенный метод, особенно если заболевание обнаруживается… слишком поздно, как у папы. — Она помолчала. — В общем, все просто: больному нагревают кровь до температуры, при которой раковые клетки разрушаются, а нормальные нет… Официальная медицина считает гипотермию спорной — ну, как это у нас издавна водится… Но Хабаров на сей счет иного мнения.

— Нагревают кровь? — Теперь пришел черед удивляться Николаю.

— Я же сказала! — Лидия Ильинична раздраженно поджала губы. — Споры идут в основном потому, что разница между температурой, при которой гибнут раковые образования, и температурой сворачиваемости белка очень невелика… Кроме того, гипотермии можно подвергать исключительно людей со здоровым сердцем.

— И что, действительно помогает? Это действительно правда?

— Действительно, — вздохнула Лидия Ильинична. — Там, в клинике, я познакомилась с молодой женщиной, актрисой… Хабаров поставил ее на ноги, по ее словам, чуть ли не из последней стадии… Ну не станет же она лгать?

Николай хотел сказать, что наверняка станет, если такой хитрый метод пиара со стороны клиники, что актрису (или не актрису) могли и нарочно с ней познакомить, но передумал, решив дослушать до конца.

— В общем, для папы, к сожалению, гипотермия была исключена, его сердце не выдержало бы ни одной процедуры, а их делают несколько… Обращаясь в клинику, я заранее так и думала, но все-таки надеялась на лучшее. К тому же человек, благодаря которому мы вообще услышали о Хабарове, утверждал, что тех, кому гипотермия противопоказана, там тоже ставят на ноги, чуть ли не при любой стадии, каким-то чудодейственным лекарством, изобретенным непосредственно в их лаборатории…

— И это тоже оказалось правдой? — Щербак не верил собственным ушам.

— Да, но… — Клименко неожиданно нахмурилась и заколебалась.

— Вы сказали «но», — напомнил Николай.

— Знаете, прежде чем я продолжу, мне нужны гарантии, что дальше вас и Турецкого то, что я сейчас скажу, не пойдет… Тем более что мне по-прежнему непонятно, к чему весь этот разговор!

Щербак не колебался ни секунды:

— Даю вам слово, что так и будет. Если вы не запамятовали, в нашем трудовом соглашении есть отдельный пункт о неразглашении сотрудниками ЧОПа сведений, которые клиент сочтет конфиденциальными. Исключение — ситуации, грубо говоря, пахнущие криминалом.

— Кто знает, вдруг вы сочтете, что в том, что я скажу, есть нарушение какого-нибудь закона? — сердито бросила Лидия Ильинична. — Вы никогда в жизни так бы не подумали, если б видели папу до и после лечения… Курс лекарства, о котором идет речь, в буквальном смысле слова поставил его на ноги! Его, не имевшего к моменту начала лечения сил даже на то, чтобы дойти до лифта, а потом до машины!

— Лекарство, о котором идет речь, не лицензировано, более того, в Минздраве о нем вообще не знают? — догадался Щербак. И, увидев огонек настоящей ярости, вспыхнувший в глазах его собеседницы, поспешно добавил: — Обещаю, что никаких сведений, во всяком случае на данном этапе, о чудодейственном средстве «Глория» распространять не будет!

— Зря вы так об этом препарате — с иронией…

— Помилуйте, какая ирония? Вы ошиблись. Если результаты лечения таковы, как говорите вы, значит, рано или поздно Хабаров выйдет с этим лекарством на официальный уровень, чего доброго, еще и Нобелевскую получит. Я совершенно серьезно об этом говорю!

Лидия Ильинична посмотрела на него с подозрением, но физиономия оперативника действительно была абсолютно серьезной.

— Результаты лечения именно таковы, — сухо произнесла она. — И не у одного папы… Человек, который подсказал нам клинику Хабарова, испытал это на себе. У него тоже была третья стадия… Спустя десять дней после начала курса он, как выражался сам, бегал, как новенький…

Она задумчиво посмотрела в окно и вздохнула.

— Не могу я узнать, о ком идет речь? — осторожно поинтересовался Щербак, ощутивший вдруг смутный холодок в области солнечного сплетения: обычно так бывало с ним, и не раз, когда впереди маячила какая-то вполне реальная опасность… А вдруг Турецкий и на сей раз прав и что-то с этой клиникой нечисто?

— Хотите пообщаться? — Лидия Ильинична усмехнулась. — Значит, моих слов вам недостаточно… К сожалению, это невозможно.

— Почему?

— Натан погиб полтора месяца назад… Несчастный случай…

— Что? — Некоторое время Щербак, прищурившись, разглядывал свою клиентку. — Несчастный случай? Такого же характера, как и с…

— Глупости! При чем тут папа? — Клименко слегка порозовела. — Натан ехал на свою дачу, превысил скорость и не справился с управлением! Погода была ужасная — дождь, туман… Он вообще обожал лихачить, его жена всегда волновалась, когда он отпускал водителя и садился за руль. Как видите, не напрасно волновалась.

— Понятно, — Николай постарался кивнуть с пониманием. — А вы, я вижу, хорошо его знали?

— Рубис… Это его фамилия… был другом детства моего мужа. Я с ним познакомилась еще до нашей с Иваном свадьбы, так что знала действительно давно. Собственно говоря, благодаря их дружбе мы и попали в клинику. Когда Иван рассказал Натану о болезни отца, тот сам позвонил Хабарову, чтобы нас приняли без очереди.

Мысленно сопоставив сроки, Щербак поинтересовался:

— Получается, что погиб Рубис вскоре после того, как представил вашего отца профессору?

— Господи… — Лидия Ильинична нетерпеливо пожала плечами. — Ну при чем тут это? То, что случилось с Натаном, — действительно несчастный случай. — Какая разница, вскоре или не вскоре?!

— Ну хорошо, — примирительно произнес Николай. — Если ваш отец прошел этот волшебный курс, для чего вы тогда ездили в клинику так систематически? Для осмотра?

— Мы ездили действительно для осмотра, кроме того, к самому Хабарову, а не к его лечащему врачу, папиному я имею в виду. Насчет куpсa терапии… лечения… В общем, договаривались мы не с самим профессором, а как раз с доктором… Видите ли, Вадим Юрьевич, кажется… словом…

Впервые за весь разговор Щербак обнаружил, что и Клименко, оказывается, тоже умеет смущаться. Интересно, в чем дело?

Впрочем, мучить загадками она его больше не стала.

— Вадим Юрьевич не афиширует применение их препарата даже в клинике, — сухо сказала Лидия Ильинична. — Насколько я поняла, сам профессор либо не в курсе… ну, не до конца в курсе того, что лекарство проходит клинические испытания в стенах его учреждения. Либо делает вид, что ничего не знает… Только не вздумайте говорить, что все это противозаконно! Препарат предлагают исключительно безнадежным больным, опоздавшим даже с операцией. И, как видите, результат просто блестящий!

— О результате, — тоже сухо возразил Николай, — судить не могу не только я, но и вы.

— Почему?

— Потому что он бывает не только сиюминутный, но и отдаленный! А до него ни этот Рубис, ни ваш отец просто-напросто не дожили!

— Ерунда… — пробормотала Клименко уже не так уверенно.

— Вы бы не могли сказать, сколько стоит лечение в клинике Хабарова?

— А это обязательно? Ну хорошо… Гипотермия тридцать тысяч… Ее повторяют, кажется, трижды…

Препарат — около ста тысяч. Учтите: не долларов, а рублей…

— Около ста это в какую сторону?

— Сто сорок, — с недовольным видом ответила она.

— Значит, около полутораста, Лидия Ильинична. Как фамилия этого Вадима Юрьевича?

— Вы же обещали! — Клименко возмущенно сверкнула глазами.

— Я и не собираюсь нарушать свое обещание, — заверил Николай. — Просто, знаете ли, все под Богом, как говорится, ходим…

Женщина ему явно не поверила, но фамилию, хоть и неохотно, назвала: доктор Субботин… Столь же неохотно ответила она и на вопросы, касающиеся погибшего Рубиса.

Натаниэль Михайлович Рубис оказался владельцем небольшого, но стабильного банка, доставшегося теперь по наследству его супруге: она, по словам Лидии Ильиничны, и раньше работала у мужа, оба по специальности экономисты… Нет, детей нет. Как жили? Кажется, неплохо, про ссоры никогда не слышала, правда, не слишком интересовалась.

Записав адрес банка и домашний адрес и телефон Рубисов, Щербак покинул наконец порядком раздраженную клиентку и вышел на улицу, пообещав ей еще раз не беспокоить понапрасну ни бывшего лечащего врача покойного Ильи Петровича, ни, боже упаси, самого Хабарова.

Погода на улице вновь испортилась, подул пронизывающе-ледяной ветер — очевидно, арктический воздух, который изо дня в день сулили москвичам метеорологи, достиг-таки российской столицы.

Прежде чем отправляться, как он невольно пообещал Ирине, к Плетневым, Александр Борисович последовал совету вдовы и завернул к теперь уже осиротевшему ее магазину. Рядом — очевидно, это и был магазин Гамзы — действительно разворачивался нешуточный ремонт. Турецкий застал момент, когда рабочие уже сворачивались, только что на его глазах установив в большой и пока что пустой витрине дорогое зеркальное стекло золотистого оттенка, предназначенное для того, чтобы выставленные товары зрительно удваивались. Даже на первый взгляд было ясно, что отделка помещения дорогостоящая, хозяин не поскупился…