Тайна Вселенской Реликвии - Владимир Маталасов

– Да нет, Митюш, что-то ничего не разглядела, – не сразу отозвалась она, виновато заёрзав на стуле и подбирая слова, чтобы не обидеть сына. – У тебя, наверное, очень глубокий сон был.

– Да-а! – раздосадовано протянул он, позёвывая. – А в общем-то ты права! Придётся сегодня снова повторить.

Последние слова сына заставили Любовь Матвеевну как-то внутренне содрогнуться: это уже был сыновний эгоизм, хотя и невинный. Мите было просто как-то невдомёк, что его матери, как и всем остальным родителям, надо с утра идти на работу и до самого вечера гнуть свою спину на швейной фабрике, где она работала уборщицей. Но она не могла отказать Мите, она его очень любила. Промучив её подобным образом ещё два дня, он убедился в тщетности своих попыток и решил отказаться от них.

– Мам, только ты никому не рассказывай, что мы с тобой экспериментировали… Пусть это останется между нами, для истории. Хорошо?

– Хорошо, Митюша, конечно! – поспешила успокоить мать сына, невольно смыкая веки глаз от бессонно проведённых ночей.

Да-а! Сто раз был прав Саня Остапенко, когда утверждал, что наука требует жертв.

Глава вторая. Будни житейские

1. Остапенко.

– Ты уходишь, Саня?

– Да, папа. Степан Палыч просил зайти сегодня к нему, всем троим.

– Что? Опять что-то набедокурили?

– Скажешь тоже! – запротестовал сын натуженным голосом, зашнуровывая очередной ботинок. – Просто велел, чтобы зашли, а зачем – сами не знаем.

Минуту спустя входная дверь захлопнулась. По одну сторону куда-то торопился по своим делам сын, а по другую – оставался отец, сам с собой наедине, в пустой квартире. Начинало смеркаться. Богдан Юрьевич безотчётно бродил по комнате, заложив руки за спину. Остановившись возле окна, он посмотрел поверх крыш домов. Небосклон был растревожен подвижным хитросплетением полуголых веток тополей. В этом году осень выдалась холодной, ветреной и дождливой. Сентябрь месяц стоял на исходе.

Вот прошёл трамвай. Свет дуговой искры, пробившись сквозь оконные ручейки дождя, на мгновение нарушил сумеречный покой комнаты. Богдан Юрьевич уселся в глубокое кресло напротив окна. Мерное постукивание дождя о карниз подоконника навевало приятную истому, располагая к воспоминаниям и будоража мысли…

Родом из далёкого закарпатского городка Севлюш, он так и остался после службы в армии в Крутогорске, где отбывал воинскую повинность. Здесь же поступил в политехнический институт, окончив его с отличием, и в том же году женился на своей кудрявой, беловолосой хохотушке Ольге, с которой познакомился годом раньше.

Тогда она вернулась из очередной, пятой по счёту после окончания университета, археологической экспедиции. Впервые увидел он её в центральной библиотеке, находясь на преддипломной практике. Ольга сидела в читальном зале за длинным столом, обложившись со всех сторон высокими стопками книг и углубившись в какие-то записи и расчеты. Богдан невольно залюбовался белоснежными локонами её волос, упрямо спадавшими на высокий лоб тёмно-коричневого от загара лица.

Засиделись они до самого звонка, оповещавшего о закрытии библиотеки. Помнится, как Ольга поспешно поднялась со своего места и, стопка за стопкой, стала переносить книги, раскладывая их по полкам в алфавитном порядке. Она торопилась, так как явно не успевала к закрытию. Перетаскивая последнюю, высокую стопку книг, она нечаянно споткнулась о край ковровой дорожки и рухнула на пол вместе с ношей. Стопка книг прямой линией распростёрлась от неё до самых стеллажей. Поднявшись с пола, она огляделась по сторонам, не то молча призывая кого-то на помощь, не то стыдясь своего падения. Так и стояла она с обескураженным видом, пока не заметила Богдана, спешившего ей на помощь, а потом заливисто расхохоталась.

– Ну надо же! – смеясь и щурясь от боли в ушибленной коленке, произнесла она мягким, бархатным голосом. – Только со мной может такое случиться. Если вас не затруднит, помогите мне собрать книги.

Потом Богдан предложил Ольге проводить её домой. Она согласилась. Слегка прихрамывая, держась ему под руку, она беспрестанно говорила, перемежая речь тихими ойканьем и смехом, когда давала себя знать ушибленная коленка.

Из её разговора он понял, что спутница совсем недавно возвратилась из шестимесячной, археологической экспедиции, организованной Украинской Академией Наук. И велико же было его изумление, когда он узнал, что раскопки производились в его родных местах, близ села Королево, недалеко от Севлюша. Оказалось, что она не только хорошо осведомлена о культуре, быте и нравах населения этого края, но так же неплохо овладела украинским языком с местным диалектом и, к тому же, ещё, успела немного освоить венгерский язык, хотя сама говорила на нём ещё слабо. Всему этому способствовали не только способность к восприятию языков и профиль работы, заранее предопределяющий необходимость непосредственного контакта с местным населением, но и его уникальный, многонациональный состав, уклад образа жизни общества края, включающего в себя украинцев, венгров, чехов и словаков, румын, русских, евреев, и так далее.

К тому же выяснилось, что у них, и не только в Севлюше, есть несколько общих знакомых. Богдан был, как говорится, «на седьмом небе».

Так они познакомились, подружились и полюбили друг друга, а спустя год сыграли свадьбу, сразу же после окончания Богданом института.

Поначалу он жил в заводском общежитии, не поддаваясь на увещевания Пелагеи Никифоровны, Олиной мамы, перебраться к ним на квартиру, так как Оля через два месяца после свадьбы вновь уехала в составе археологической экспедиции, теперь уже в Иран, раз в полгода ненадолго навещая мужа с матерью, и то – проездом, в Москву, где она сдавала свои отчёты о проделанной работе. И так продолжалось в течение трёх лет, пока у них не родился ребёнок.

Три года они неразлучно пробыли все вместе: счастливое, золотое было время. Перед самым рождением Сани молодая семья Остапенко успела обзавестись собственной квартирой в самом центре города, и теперь уж Пелагея Никифоровна стала частым гостем своей дочери, помогая по ведению домашнего хозяйства и в воспитании внука. Эти обязанности сами собой так за ней в дальнейшем и закрепились после того, как Ольга вновь вернулась к своей работе, а Богдан был назначен главным конструктором завода. Год спустя он стал его директором.

Откинувшись на спинку кресла, подперши голову полусогнутыми пальцами руки, Богдан, словно в полудрёме, непроизвольно, в хронологическом порядке, отслеживал свой жизненный путь, пока память его не уткнулась в какую-то чёрную, непреодолимую преграду, вмиг разделившую его жизнь на прошлое и настоящее, и не отпускающую в будущее. Преградой же этой было чувство вины перед людьми и своей совестью, сжимавшее тугой болью сердце, обволакивая его холодной пеленой сопричастности к случившемуся.

Произошло это в июле месяце 1976 года. Шли испытания компактного, сверхмощного, авиационного двигателя нового поколения. Шли успешно, на всех режимах, развивая мощность на обычном виде топлива до пятнадцати тысяч лошадиных сил, что равноценно одиннадцати тысячам киловатт. В плановом порядке предусматривались испытания того же двигателя на новейшем виде топлива, разработанном в заводской научно-исследовательской лаборатории её ведущим специалистом Галиной Фёдоровной Ремез. Применение этого вида топлива позволяло почти что вдвое увеличить мощность двигателя.

В последний день контрольных испытаний, перед самой госприёмкой, случилось несчастье. Пройдя отметку в двадцать восемь тысяч лошадиных сил, двигатель стал самопроизвольно наращивать мощность и, превысив её ещё на пятнадцать процентов, взорвался. Погибла Ремез и получили ожоги различной степени ещё несколько человек из числа сотрудников лаборатории и обслуживающего персонала.

Анализ проб топлива, взятых с места трагедии, показал завышенное число высоко энергосодержащих компонентов, а со склада лаборатории – норму.

Заключение акта госкомиссии гласило, что причиной взрыва послужили недосмотр и халатность при хранении, транспортировке и заливке горючего в энергопитающие системы со стороны самого же создателя топлива – Ремез Галины Фёдоровны, с чем Остапенко согласиться никак не мог. Он пытался возражать. Но ему прозрачно намекнули, что в противном случае его самого ожидают очень и очень неприятные последствия. В министерстве, один из его сотрудников, давний знакомый Богдана, недвусмысленно дал ему понять, что подобной трактовкой заключения акт обязан заместителю директора завода Шишкину Вениамину Бенедиктовичу, который, кажется, не прочь бы был занять директорское кресло. Богдану не хотелось верить в это: ему он доверял во всём, как самому себе. За всё время совместной работы у них не возникло ни одного крупного разногласия, ни одного серьёзного инцидента, были исключены элементы взаимного непонимания, в чём, как полагал Остапенко, была заслуга Шишкина, обладавшего способностью принимать компромиссные решения. Шишкина он высоко ценил как специалиста и организатора производства. Да нет, быть того не может!