Красноярск-Шаолинь-Транзит - Павел Алексеев

Во дворах полно туристов, иностранцев тоже немало – едва ли не каждый четвертый (в этом большой плюс Пекина – местные жители не таращатся на тебя, как шахтеры-стахановцы на новый «Запорожец»). Как всегда, масса лавочек с сувенирами, колой, мороженым и закусками – но цены заведомо грабительские, рассчитанные явно на наивных американцев и прочих буржуинов. Мы, дети перестройки, конечно удавимся, но не купим банку лимонада за пять юаней, когда через квартал отсюда она стоит два с половиной.

За пару юаней можно сфотографироваться в одежде императора (женщинам, соответственно – императрицы), или покататься в паланкине – носилках с балдахином на ручной тяге. После двух неделей в Шаолине смотрим на это безхитростное развлечение немного усталыми абстрактными глазами, искренне удивляясь, откуда у народа берется энтузиазм в тридцатиградусную жару облачаться в душный шелковый халат и меховую шапку. Идем дальше.

По периметру дворец окружен водяным рвом, который местами более похож на небольшое озеро. С восточной стороны вода ярко-зеленая, и местные рыбаки в ней чего-то ловят – наверное, императорских золотых карасиков… Пытаясь пройти вдоль восточного крыла дворцовой стены, попадаем в узкий проулок а-ля старые комедии с Джеки Чаном: слева стена, справа в полутора метрах – ряд захудалейших одноэтажных хибар, сколоченных из конструктора «Фанера, доски и историческая раритетность». Кто живет в этих стайках и почему их упорно не сносят – это в центре центрей Пекина! – осталось для нас загадкой; выдвинули версию, что потому и не сносят, что больше такого сочетания и не увидишь; а еще – оставили для кино.

Стена высокая, метров двенадцать, но опытный скалолаз сейчас смог бы забраться на нее без снаряжения – много выбоин, кирпичи или камни местами разрушились. Впрочем, времена вооруженных штурмов императорского дворца давно миновали, а скорее всего, и ранее цареборцы предпочитали действовать интригами или ядом, чем брать мощные стены с ходу.

С южной стороны дворца расположен Императорский парк Цзиншань, на северо-западе ограниченный продолжением крепостного рва – парковым озером Бэйхай (Северное Море). В парке Цзиншань находится высочайшая точка старого Пекина – искусственно насыпанная гора, основанием которой якобы служит пласт угля – запас топлива на случай осады столицы. Туда мы и направляемся.

Через шесть лет воспоминания от посещения десятков китайских парков, двориков и аллей сливаются воедино, делая проблематичным связное описание деталей. Могу сказать лишь одно – традиция фэн-шуй искусного размещения элементов архитектуры, растительности, дорожек, прудов и естественных неровностей делает китайский парк приятным местом для отдыха и прогулок, если только еще пять тысяч туристов не слоняются там одновременно с вами. Увы, это большая редкость, и парк Цзиншань – не исключение.

Поднимаясь на холм, запасаемся бутылками с замороженной водой – в такую жару это единственно радикальное средство от перегрева. Со временем лед в бутылке раскалывается на отдельные куски, которые постепенно плавятся в собственном поту, и мы периодически встряхиваем их, производя приятный уху прохладный шум. В распаренном мозгу тупо шевелится упадническое: как люди вообще выживают в Африке? Как бы в ответ на это мимо проходит группа негров (ах, извините – афроамериканцев!), и мы на мгновение чувствуем себя равно экзотичными с ними на фоне местного населения.

На холме людно, там стоит большущая беседка-павильон, из которой открывается прекрасный вид на центр Пекина. Пекин – ровный, как доска, все улицы точно ориентированы по сторонам света, и до самого горизонта там и сям торчат многочисленные небоскребы. Было бы видно еще больше, если бы не смог. Строго на юге – скопище оранжевых лоскутов – крыши императорского дворца. Жалеем, что нет мощного бинокля, а увеличение камеры дает трясущуюся картинку на таком расстоянии. Ну что сказать – город-монстр!

Побродив еще с часик по императорскому парку, с удивлением обнаруживаем, что времени уже немало – почти пять вечера; видимо, от обилия переездов и смены впечатлений внутренний временной таймер окончательно сбился, и уже не помнишь, когда в последний раз поднимался на гору Дамо – позавчера или неделю назад. Воспоминания длятся одной сплошной чередой, переплетаясь друг с другом, как дорожки в китайском парке. Учитывая, что большинство перемещений мы осуществляли пешком по жаре, экономя на такси, где возможно, и во всех надписях и маршрутах разбираясь сами (конечно, под чутким руководством А.М.), не прибегая к помощи гида, то станет ясно – нагрузки на ходильную и познавательную способности были немалые. Зато какое плотное ощущение китайской реальности!

Сделав небольшой крюк, медленно возвращаемся в гостиницу по улице Ванфуцзин – одной из известнейших торговых улиц Пекина. Здесь расположено множество антикварных, художественных, книжных магазинов, лавочек с сувенирами, супермаркетов и ресторанов. В честь присоединения Гонконга все вокруг увешано светящимися гирляндами, красными шарами и флагами, повсюду играет веселая, но спокойная и мелодичная музыка; не покидает ощущение всеобщего приподнятого настроения и подспудного позитива. Нас, угрюмых русских, все это поначалу немного напрягает – ждем подвоха, но потом постепенно расслабляемся и въезжаем во всеобщий плавный гармоничный ритм. Тра-ля-ля, тра-ля-ля, Гонконг вернулся, блим-блим, а Дэн Сяопин и вовсе молодец, ну и все такое прочее…

Заходим для начала в аптеку – с чего-то же надо начать. Осматриваемся. Н-да, зашли… Не понятно ни черта! Все названия на китайском, в основном специальные иероглифы, которые редко встретишь в учебнике разговорного языка; горы цветастых упаковок, бутыльков и мазей – покупать опасно, вдруг чего объяснишь не точно, и пропишут тебе, как говорится, слабительное вместо валерьянки. Одна витрина полностью посвящена, судя по всему, результатам археологических раскопок в пустыне Гоби – какие-то кости, сушеные драконы, лапы феникса и так далее. Однако чуть погодя разбираемся – часть отделов объединяет вывеска «Чжун-И» (китайская медицина, и там надо быть начеку), а часть – надпись «Си-И» (западная медицина) – здесь все на английском, почти родное – аспирин, колдрекс, тампакс. Олл райт, идем дальше.

Следующий магазин весьма шумный и разноцветный – здесь все пищит, стреляет, ползает и ездит прямо по полу между прилавками. Это детские игрушки. Толстопузые китайские сопляки самозабвенно со всем этим возятся, ни мало не стреноженные на удивление спокойными продавцами в белых рубашках. Особой популярностью в тот год пользовались светящиеся от нажатия или удара пластиковые колечки и омерзительные аморфные человечки, которых следовало кидать на висячее зеркало или стену – они сначала прилипали к поверхности, а затем специфично сваливались вниз, попеременно цепляясь то руками, то ногами… Немного обалдевшие от разнообразия, выходим на свежий тридцатиградусный воздух и выпиваем по стакану холодного пепси, чтобы с новыми силами познавать непознанное.

Художественный салон хорош – китайская живопись и каллиграфия на любой вкус, веера, маски, любые письменные принадлежности, кисти и краски. В углу картин скромные ценники – «8000 юаней» (около 30 000 рублей). Недурно-с. Но что нам до этого, с трехстами юанями в кармане! Вот купим сейчас тушь, волчьи кисточки и рисовую бумагу – и сами нарисуем такую же! Лет через двадцать. Ну а если серьезно, то китайская живопись – это отдельный вид искусства, по своим принципам сильно отличающийся от европейских художественных школ. Для китайского художника, точно как и для мастера боевых искусств, огромное значение имеет наработка базовой техники. Для этого существуют несколько классических тем изображений – птицы, рыбки, горы и воды, цветущая слива мэй-хуа и так далее… Как каллиграф годами выписывает тысячи экземпляров одного и того же иероглифа, так и китайский художник тренируется в изображении, например, котенка. Линии приобретают точность, фигура животного становится все более живой – и вот, через десятки лет все говорят: «Да, господин Ли – мастер в рисовании котят!» Конечно, одной темой обучение не ограничивается, но принцип остается прежним – от малого к большому, от простых навыков к сложным, и никуда не торопиться. Это несколько отличается от модернизма Европы, где приветствуется оригинальность, самобытность, создание новых стилей, где художник в любой картине стремится прежде всего выразить свое «Я» и подчеркнуть отличие от других. В традиции Китая направление мысли другое – почитается отсутствие проявлений личного в творчестве, растворение себя в материале и сохранение традиции. Что лучше – Восток или Запад – вопрос, полагаю, риторический. Быть может, лучшее всегда посередине?

Вдоволь налюбовавшись удивительно живыми тиграми, нарисованными специальной акварелью на шелке, и берущими за душу лунными пейзажами тушью по бумаге, покидаем царство прекрасного – лишь для того, чтобы очутиться во владениях премудрого.