Солнце любви - Инна Булгакова

Тихий теплый голос проник в самую глубь души, шевельнулась отзывчивая дрожь — третья смерть в его упорядоченном, размеренном житье- бытье! — но надо справиться, и он справился.

- Твой муж.

- Мы разведены.

- Ну, твой бывший ни в чем не замешан, у него отличные алиби на оба вечера.

- Ты меня успокоил.

- Я хочу сказать: вы оба ни причем.

- Не извиняйся, что позвал меня.

- Мне необходимо прошлое — те переживания и обстоятельства, — чтобы проследить связь трех убийств.

- Серийный маньяк?

- Нет. Но и мотив — тот первоначальный смертный порыв — неясен. — Петр помолчал. — Подземельный спрашивал о тебе.

- В какой связи?

- Накануне его смерти мы пили с ним спирт, говорили об одной знакомой Валерия Витальевича, которую он пристроил в дядину квартиру.

- О знакомой?

- Она у него в клубе танцует.

- Стриптиз? — уточнила Лана небрежно.

- Не понимаю, зачем математик- аналитик занимается таким грязным бизнесом.

- Хочет иметь большие деньги, очень большие, — она улыбнулась, — все рассчитывает, как будто в шахматы играет. Помнишь, на шахматах они с дядей твоим сошлись.

- Да черт с ними, с шахматами! Неужели не жаль на старости лет душу губить?

- Валера законченный сумасшедший атеист, и коли другого интереса в жизни нет.

- А почему нет? В чем загадка?

- Ты везде ищешь загадки и «вечные вопросы». Так что Подземельный?

- Он спросил, не устроила ли Лана свою судьбу.

- Я свободна. Медик догадывался о нас с тобой, еще тогда догадался. Обязательно при встрече подмигивал и однажды пропел так игриво: «Любовь нечаянно нагрянет.»

- И мне спел! От кого же он узнал?

- Возможно, подслушивал в то единственное наше свидание.

- Нездоровая любознательность его в конце концов и сгубила!

Молодой Петр был ошеломлен, польщен и увлечен (в таком порядке- беспорядке чередовались чувства). Тень тревоги (вот-вот заявится невеста брата. или «грозный муж») придавала опасную прелесть ощущениям, обладанию женщиной любящей — и он отвечал тем же и условился о свидании назавтра.

Свидание не состоялось.

Неожиданный приезд родных. Появление Ангелевича, его взгляд — мрачно-презрительный. До сих пор Петр Романович не знал, заподозрил ли что-нибудь уже тогда «грозный муж», но вмиг отрезвел, и вчерашний восторг испарился: нет, тайные игры, пошлые уловки не для него. Он пошел к себе, переоделся и уже в дверях услышал телефонный звонок. «Когда? Когда ты освободишься?» — «Никогда! — с юношеским максимализмом отрезал любовник. — Ты не свободна, и вчерашний вечер не повторится.» — «А если я освобожусь?» — «Он тебя любит, он с ума сойдет, я не могу вам мешать,» — бормотал Петр неубедительно, она уловила вожделение в его голосе. — «Встретимся на Тверском в девять». — «На Тверском? Где?» — «Возле памятника». — «Постараюсь не придти». Она засмеялась, он с горечью задумался о женском легкомыслии и о мужской слабости.

Вот, в сущности, и все. Обрушившиеся события — убийство, арест брата, смерть отца — придали, в его глазах, «интрижке» некий карающий смысл (словно был приведен в действие таинственный механизм, затикали часики, и все взорвалось, убив, поранив, разделив участников) и отрезвили от «опасных связей». А спустя месяц Лана позвонила, чтобы сообщить: она переезжает на «девичью» свою квартиру — и продиктовала телефон. И десяти лет не прошло, как он ей позвонил.

- До сих пор не знаю, из-за чего ты рассталась с мужем.

- Почему это вдруг тебя заинтересовало?

Петр усмехнулся.

- Борюсь за свою шкуру.

- Но если мы с Валерой не имеем отношения.

- Прямого — нет. И все же вы участники происшедшего.

- Она перебила мягко:

- Ты знаешь, из-за чего.

- Извини, я не настолько самодоволен, чтоб поверить, будто пленил тебя на всю жизнь.

Она молча, задумчиво улыбалась, и Петр, четвертый день живущей в горячке, ощутил желание забыться в женском участии; однако усилием воли сдержал жалкий чувственный порыв.

- Тогда расскажи, как вы расстались.

- Валера догадался о моих чувствах, и я не стала отрицать.

- Поподробнее. Как, когда это произошло?

- Как в водевиле. Когда я вышла от тебя.

- В четверг накануне убийства?

- Ну да. то столкнулась с ним на площадке. Представляешь?

- На моей площадке?

- В том-то и дело. Он приходил к адвокату, но не застал того дома. От неожиданности я испугалась и соврала, будто поднялась к тебе за Платоном, но ты не нашел нужный том.

- Господи, за Платоном! Конечно, он в такой вздор не поверил.

- Валера умный циник, но тогда не подал вида. А на другой день. Я отказалась идти на ваш семейный праздник.

- Почему?

- Мне не доставило бы удовольствия видеть рядом мужа и возлюбленного. Вдруг — он возвращается, рано, сам не свой. «Петр — твой любовник?» Наверное, и ты себя чем-то выдал.

- Я не смел взглянуть на него. За столом полковник начал разоблачение: «На женщинах легкого поведения не женятся!» — «Еще как женятся!» — процедил твой муж. И мы так друг на друга взглянули.

- Ну вот. А наше с ним объяснение прервалось стуком в дверь. Подземельный кричит: «Убийство у Острогорских!» Все у меня в голове смешалось.

- Но вы расстались не сразу, по- моему. Ты позвонила, дала телефон.

- И десяти лет не прошло, как мы с тобой увиделись. — Лана нежно усмехнулась.

- Прости, у меня тоже все смешалось. Я постарался забыть. и тебя забыть. Кто был инициатором разрыва?

- Это имеет для тебя значение?

- Пока не знаю.

В ожидании ее прихода он заглянул в энциклопедию: инкубационный период сифилиса — месяц, после чего у мужчин появляются уже зримые симптомы — шанкр, язва. Но говорить ей об этом пока не собирался.

- Через месяц, — она словно подслушала, — Валера сказал, что больше так не может продолжаться.

- Как?

- Ну, как я могу быть его женой, если не люблю. Я уехала. Потом он проявил великодушие, разрешил вернуться, но мне нравится жить одной.

- А вот за тот месяц у вас были близкие отношения?

Она рассмеялась несколько саркастически.

- Через столько лет тебя волнуют.

- Были?

- Я с ним не спала, если ты это имеешь в виду.

Петр кивнул. Он имел в виду: сосед расстался с женой, друг Павла перенес свадьбу, дядя слег с сердцем, дед навсегда покинул «развратный Вавилон», а медик, который мог, в случае чего, тайно выручить, почти месяц отдыхал в Ялте.

- Не хочу врать, — сказала Лана, — что за эти годы у меня никого не было. Но ты позвал и я пришла.

- Ты очень нравишься мужчинам, я знаю по себе.

- Мне этого мало, Петр.

- Согласен. Но ты же сама сказала: все смешалось. Все заслонила смерть. Девять лет я живу под спудом прошлого, как под тяжкой плитой. Это я только тебе говорю.

- Нет, что ты! — она испугалась. — Более нормального и уравновешенного человека я не встречала.

- Это видимость. Я не сумасшедший, конечно, но и не свободен. Я должен освободиться от этой тайны, понимаешь?

После молчания Лана поинтересовалась:

- Только мне. почему?

- Потому что только тебе я доверяю.

И речи не было о «чувствах страсти нежной», но искра пробежала, что внешне выразилось во взаимном движении — разом встали, встретились, обнялись. и услышали:

- Ой, ты занят!

В балконном проеме — стриптизерка в детской какой-то трогательной пижамке. Петр онемел от гнева.

- Это она принесла сюда розы?

- Кто это? — спросила «она», и он обрел чувство речи:

- Рекомендую: протеже твоего Ангелевича, страдающая манией преследования.

- Ты ее преследуешь?

- Она меня.

- Ах ты бедненький!

Петр Романович засмеялся от комичности ситуации. Лана продолжала:

- Девочка, нехорошо обижать взрослых.

- Нет, нет, я уважаю, особенно пожилых теток. Вы для него в самый раз, а ко мне пусть больше не пристает со своей любовью, у которой порох отсырел! — выпустив победную пулю, девица удалилась.

- Однако тон базарный. Чем торгует?

- Своим телом, — ответил Петр Романович бесстрастно и тщательно запер дверь на галерейку.

18

Лана ушла под утро, начинался понедельник в швейцарской фирме, а для фолософа, может быть, последняя неделя на свободе.

Он поймал для нее такси и побрел от Садового по Копьевскому в сереющем свете домов-теней. Остановился перед своим, фонарь уже отгорел. «У меня орудие убийства, на нем кровь». — «Где?» — «На мертвой голове». — «Где?!» — «На тротуаре в Копьевском переулке».

«Странные (безумные?) ответы на мой машинальный и невразумительный вопрос «где?». Это ли главное! «Какое орудие?» — вот что требовалось узнать, но я был слишком ошеломлен, потрясен. не столько даже репликами, сколько голосом. Да, «голосом мертвеца»» (которого видел, с которым разговаривал в четверг «во сне»). И уцепился за реальность: «Поль, ты?»