Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу - Николай Чернышевский

Если m-r Волгин познакомится с ее тетушкою, он не будет в силах сердиться на тетушку. У тетушки такое доброе сердце. Но, правда, тетушка несколько непостоянна в своих мыслях. Тетушка велела ей написать отцу, что они выезжают из Флоренции в Вену и поедут в свою деревню через Одессу, а потом вздумала видеть Женевское озеро. Они пробыли несколько дней на берегах Женевского озера, потом проехали по Рейну, – через Берлин, Штеттин; правда, ей было очень грустно, что она уже не застала отца и брата в Петербурге. Тем больше, что отец должен был беспокоиться, не нашедши их в деревне. Но она уже послала известие отцу, – и теперь уже все равно: отец будет спокоен. Правда, ей хотелось бы поскорее ехать к нему и брату, – но что ж делать? – Тетушке нельзя уехать из Петербурга, не повидавшись со знакомыми.

– Голубочка, не правда ли, хороша тетка у Надежды Викторовны? – заметил Волгин.

– Что, мой друг? – Тетка Надины? – Что такое?

– Да ты не слушала?

– Я задумалась о Володе. Забавно и приятно было смотреть, какая храбрая Надина, и мы заплыли далеко… Спит ли он, мой милый, или нет? – Ну, что же тетушка Надины?

Волгин стал пересказывать о том, как тетушка Надежды Викторовны перепутала все. Илатонцева защищала тетку. Волгина слушала рассеянно. – Лодка проплыла Крестовский мост. – Волгина смотрела на берег Петровского острова. Волгин спорил с Илатонцевой.

– Лидия Васильевна, вы? – закричала издали с берегу Наташа.

– Что Володя? – Спит?

– Спит, Лидия Васильевна; а я смотрю вас, подавать самовар. – Наташа побежала домой.

Напившись чаю, Илатонцева попросила Волгину дать ей кого-нибудь, проводить ее на дачу Тенищева.

– Вы думаете, я отпущу вас быть одной в этом доме, который наводил на вас тоску и днем? – Когда приедет ваша тетушка, может заехать сама взять вас.

– Если еще не позабыла, что завезла племянницу в чужой пустой дом и бросила одну, – добавил Волгин, который никак не соглашался простить тетушку. – А я уйду, голубочка, – ты ведь не пустишь Надежду Викторовну, не надо мне провожать ее?

– Иди себе, работай. Но в два часа должен спать, – слышишь?

Волгин ушел. Волгина продолжала болтать с Илатонцевой… Пробило одиннадцать часов. Илатонцева опять стала просить Волгину дать ей кого-нибудь, проводить ее на дачу Тенищева.

– Полноте, Надина: видно, что ваша тетушка осталась где-нибудь на вечере, на бале, когда нет ее до сих пор.

– Да, я сама думаю, что она уже не вернется раньше двух, трех часов… и мы будем ночевать на даче этого Тенищева… Но, быть может, она приедет раньше…

– И захочет вернуться ночевать домой? – Пусть будет и так. Она заставила вас дожидаться ее; может и сама подождать, пока мы с вами напьемся чаю завтра поутру.

– Нет, отпустите меня, пожалуйста…

– Вы боитесь выговора?

– Нет, она не способна делать выговоры. Но мне самой не хотелось бы…

Вместо ответа Волгина вынула булавку из ее волос. – «Боже мой!» – проговорила девушка в смущении, почти в испуге, подхватывая рукою густые локоны. – «Боже мой! – повторила Волгина, подделываясь под нежный сопрано девушки, и выдернула другую булавку. – Ах, зачем у меня не такие волоса!» – проговорила она с досадою.

– Ваши гуще моих, – сказала Илатонцева.

– Но они черные! – Зачем я не блондинка! Такая досада! – А Наташа дивится, что я умею причесать себе волоса без зеркала! – Поневоле выучишься! – Впрочем, теперь, конечно, все равно. – Идем ко мне, в спальную. Пора спать. Володя мастер будить. Голосок такой же прекрасный, как у отца. – Она почти насильно подняла Илатонцеву со стула и повела, – но сошедши с места против воли, Илатонцева с восторгом заговорила: «О, как я рада, что вы не пустили меня! – Мне было бы так тяжело, страшно одной в этом сыром, гадком доме!»

– Володя не будет мешать вам: он здоров и не плачет по ночам; но часов в восемь разбудит. – Перемени простыню на диване, – возьми из моих, Наташа; и подушку положи из моих.

– А где же спать мне, Лидия Васильевна?

– Ах, какая ты глупая девчонка! Она готова плакать, что у нее отнимают диван!

– Нет, Лидия Васильевна, – убедительным голосом возразила Наташа. – Я ничего; только я не знаю, где же вы прикажете мне лечь: здесь ли, на полу, принести тюфяк, – или в кухне?

– Я прикажу тебе вовсе не ложиться: иди в зал и сиди всю ночь у окна.

– Зачем же, Лидия Васильевна? – и не спать? – с отчаянием спросила Наташа.

– И не спать. Сиди и молись, чтобы я сделалась такая же добрая, как Надежда Викторовна, которая тебе нравится.

– Очень хоро… – начала было Наташа, но, не договоривши, передумала: – Да вы смеетесь, Лидия Васильевна!

– Убирайся в кухню, к Авдотье, – ложись в зале, если не боишься одна, – ложись здесь, – не все ли равно? – Когда ты перестанешь быть глупою и надоедать мне всякими пустяками, все равно, как Алексей Иваныч?

– Нет, Лидия Васильевна, Алексей Иваныч не такой, как я: Алексей Иваныч самый умный человек; это говорит и Миронов и все. Да и что же вы притворяетесь перед Надеждою Викторовною, будто сами не знаете этого?

Илатонцева не выдержала, засмеялась. – Ложитесь здесь, Наташа, и доскажите мне сказку о Марье Маревне, критской королевне.

– Посмотрите, какая бойкая она стала! – Распоряжается в моем доме, будто хозяйка!

– В самом деле, с тех пор как я уехала от madame Ленуар, я не чувствовала себя такою довольною и свободною, – сказала Илатонцева с оттенком грусти.

– У вас добрый отец, Надина; при нем вы будете опять чувствовать себя довольною и свободною.

– О да, да! – радостно сказала Илатонцева.

Пришедши поутру пить чай, Волгин увидел в столовой только жену. – А где же Илатонцева, голубочка? – Неужели тетка уже успела прислать за ней? – Еще нет десяти часов? Неужели старая дурища, прорыскавши черт знает где до поздней ночи, уже вскочила опять рыскать?

– Илатонцева ушла, как встала; не хотела даже подождать чаю. Авдотья говорит, – Авдотья проводила ее, – что умная тетушка еще спит. Приехала часу в пятом.

– Плясала на бале или просто кутила, – основательно заметил Волгин. – А славная девушка эта Илатонцева.

– Очень хорошая. И ты вчера уже вздумал было навязывать мне заботу о ней? – Очень достаточно мне и того, что нянчусь с Володею и с тобою.

– Я вовсе не думал, голубочка, – с убедительною искренностью сказал муж. – Уверяю тебя, не думал.

– Не думал! – Если бы я не заметила и не остановила тебя, когда ты печалился ее приданым, ты сейчас бы начал внушать ей, чтобы она, когда приедет из деревни, обо всем советовалась бы со мною.

– Ну, что же, голубочка? – Разумеется, всякие там мерзавцы, – ну, может ли она понимать мерзавцев? – Что же, разумеется, это жалко: одна, некому вразумить. Волгин был хорош тем, что нимало не стеснялся и объяснять свои мысли после того, как отперся от них. – Совершенная правда, мой друг; но я не хочу продолжать тесного знакомства с нею. Такие знакомства не по нашим деньгам. Да я и не люблю бывать у людей, которые важнее нас с тобою. Ты должен бы помнить это.

– Ну, конечно, это хорошо, голубочка, и все так. Но для нее можно бы сделать исключение.

– Хорошо; я доставлю тебе и случай сделать исключение. Я иду гулять, – ты остаешься дома, – так?

– Голубочка! – Эта дурища, как протрет глаза, при дет благодарить тебя за любезность к ее племяннице! – Тебя не будет дома, а я буду дома!

Жена засмеялась.

– Я пойду гулять по нашему садику. Я не хочу отнять у себя удовольствия прочесть ей лекцию.

– И не вызовешь меня к ней?

– Нет, не вызову, друг мой, не бойся. У меня нет только охоты, у тебя нет и времени для лишних знакомств.

Через полчаса Волгина вернулась из садика в комнату мужа. – Давай то, что у тебя приготовлено для типографии. Я еду в город, буду в той стороне. Эта глупая Наташа вздумала пристать ко мне, чтобы я купила ей золотые серьги: Илатонцева подарила ей вчера три рубля.

– А как же лекция, которую ты хотела прочесть этой старой дурище? – Наташа могла бы подождать, – поехала бы, голубочка, после обеда.

После обеда некогда. Вчера Миронов не был, – значит, приедет обедать. Будет еще кто-нибудь из моих приятелей. Возьму коляску или шарабан, если их будет много, и поеду в Парголово: я еще не была там.

– Ну, так могла бы Наташа подождать до завтра.

– Нельзя ей, потому-то она и пристала: на даче, где живут столяры, ныне большой праздник, день рождения жены второго брата, – того, который приходил к нам поправлять мебель. Наташа непременно хочет отличиться там в золотых сережках.

За обедом Волгина сказала мужу, что Илатонцева заходила с теткою к ним и оставила записку, в которой говорит, что тетушка и она заедут послезавтра.