Дитя мрака - Андерс Рослунд

Патрульная машина резко затормозила прямо рядом с ним.

Полицейских в форме было двое, оба совсем молодые, они вежливо поздоровались и опустили стекло с пассажирской стороны.

Он взял коричневый конверт, поблагодарил, проводил взглядом их машину.

Вестибюль Государственной страховой кассы в Тюресё выглядел так же уныло, как и все здание, от которого разило бюрократией, учреждением. Он частенько задумывался, какие такие правила предписывали общественным зданиям, построенным начиная с семидесятых годов, выглядеть одинаково скучно. Охранник у входа, рослый, с короткими светлыми волосами и по-детски круглыми щеками, внимательно изучил удостоверение Гренса, потом несколько раз кивнул и выписал гостевой пропуск на синей картонке.

— Начальник службы безопасности сейчас придет, — сказал он, жестом предложив Гренсу сесть.

Комиссар покачал головой, лучше постоять, нога болела, как обычно, когда зима донимала ослабевшие мышцы.

Он смял пропуск — нечего этой бумажонке делать на лацкане его пиджака, — а начальник, точнее, начальница уже шла к нему, быстрыми короткими шагами:

— Кайса.

Имя. Этого он не любил. Но пожал ей руку:

— Эверт.

На вид ей лет сорок с небольшим. Высокая, почти как он, примерно метр восемьдесят пять. Она удивленно задержала его руку в своей:

— Ты?

— Прости?

— Ты ведь Гренс.

— Да.

— Я уж забыла совсем, что ты существуешь.

Она сделала знак рукой, приглашая подняться по лестнице. Сухой воздух, высокие ступени, он тотчас запыхался.

— Мы говорим о чем-то важном?

— Одно время я работала на Крунуберге. Недолго. И ты был из тех, кого все побаивались.

— Вот как?

— Сейчас, двенадцать лет спустя и вдали от полицейского управления, ты выглядишь не таким грозным.

Короткий коридор и снова лестница.

— Ну-ну!

— Я стала старше, да и ты тоже. А может, когда проходит достаточно много времени, человек забывает детали, присущие тому или иному месту. Ведь они просто существуют, и только. Когда же больше их не видишь, когда они не имеют к тебе касательства, можно начхать на них с высокой колокольни.

Она улыбнулась. Вполне красивая женщина. Он редко о ком так думал, но она действительно была красивая.

— Всё?

Продолжая улыбаться, она вошла в комнату, удостоверилась, что он вошел следом и уселся на один из двух посетительских стульев, тоже села, по другую сторону письменного стола, коротко смерила его взглядом, а потом спросила:

— Чего же ты хочешь?

— Кофе.

— Прости?

— У тебя есть кофе?

Она вздохнула:

— Конечно. Сахар? Молоко?

Гренс покачал головой, и она исчезла в коридоре. Он оглядел комнату, как всегда, пока ему готовили кофе. Побольше его кабинета и поуютнее. Семейные фотографии на стенах, у окна, на столике, несколько дипломов об окончании каких-то курсов для начальников службы безопасности, на полу горшки с большими зелеными растениями.

Она вошла с чашкой кофе — белый фарфор, зеленый логотип.

— Помнится, ты не очень-то жаловал женщин-полицейских.

Гренс сделал глоток. Слишком горячо, пусть остынет.

— И сейчас не жалую. — Он взглянул на нее. — Но ничего не имею против женщин — начальников службы безопасности.

Улыбка перешла в короткий смешок. Они обменялись любезностями. Как люди учтивые. А теперь шутки в сторону.

— Дело идет вот о чем. — Эверт Гренс вскрыл коричневый конверт, доставленный патрульными. Белая пластиковая карточка, по словам Крантца пять на шесть сантиметров, запрессованная во что-то вроде прозрачной пленки. — Она найдена в ходе расследования убийства. И принадлежит кому-то из вашего учреждения.

Кайса взяла у него карточку, которая, как оба они знали, была пропуском, предъявляемым на входе и выходе из здания, где они сейчас находились. Повертела ее в руке, достала очки из верхнего ящика письменного стола, снова повертела. Она медлила, обдумывая его слова, и определенно поняла, что они означают.

— Кто? — Она положила карточку на конверт, голос и выражение лица выдавали крайнее напряжение.

— Что «кто»?

— Ты знаешь, о чем я, Гренс.

— Мы не знаем. Пока. Поэтому я здесь.

Эверт Гренс, собственно, ничего не сказал. Тем не менее она уже поняла, в чем состояло его дело. Кто-то из ее коллег, владелец этого пропуска, по всей вероятности, имел отношение к расследованию убийства. Она едва заметно кивнула, снова взяла карточку, поправила очки.

Слева был длинный номер. Шестнадцать цифр, сгруппированных по четыре. Она ввела их в компьютер, одну за другой. Гренс поднялся, обошел вокруг стола, стал с ней рядом, чтобы лучше видеть экран.

Она не говорила ни слова. Убит человек. Сейчас это важнее официоза и личных амбиций.

Педерсен Лиз.

Имя. Возможно, имя мертвой женщины.

Родилась 13 мая 1966 года.

Эти лица… Гренс перевидал их столько, что каждого и не упомнишь, но знал, что для всех них время одинаково остановилось. Что определить возраст мертвеца очень трудно, ведь их время исчезло, как только замерли сердце и дыхание.

Он быстро подсчитал. Сорок один год. Похоже на правду.

— Это она, да?

Начальница службы безопасности была от природы смуглой и даже в январе выглядела загорелой.

Однако сейчас цвет лица изменился. Она побледнела от испуга:

— Это она? Она?

— Я уже сказал: мы не знаем, пока.

— Но это она. У меня недобрые предчувствия. Лиз… Лиз не появлялась здесь уже три дня.

Ее рука шарила по клавиатуре, слегка нажимала на клавиши, безрезультатно. На мониторе виднелось то же имя. Та же дата рождения. То же чувство беспомощности где-то под ложечкой.

— Бюллетень она не брала. Разумеется, мы ее искали. Безуспешно.

Гренс взглянул на экран. Педерсен. Раньше он не встречал этого имени.

— Ты хорошо ее знала?

— Я знаю здесь почти всех. Людям нравится здесь работать, они остаются надолго. Лиз… Мы пришли сюда приблизительно одновременно, то бишь одиннадцать лет назад. — Она медленно покачала головой. — Поначалу, первые годы, мы довольно близко общались. Как многие, кто начинает вместе.

Эверт Гренс смотрел на женщину, бледную, словно сжавшуюся в комок, — вот только что была высокой и вдруг стала маленькой.

— Ты ведь работала у нас. И стало быть, знаешь мой следующий вопрос.

Она не отвечала.

— Так как же?

Ответа по-прежнему не было.

— Ты сможешь опознать ее? Она ли это?

Марианна Херманссон энергичным шагом поднималась по лестнице городской полиции в Крунуберге.

Грязные, испуганные лица мелькали перед ней, одно за другим, дети, маленькие люди, которых сегодня рано утром выгрузили из автобуса и бросили, словно вещи. Много раз она отгоняла прочь эти назойливые лица, особенно лицо пятнадцатилетней девочки с порезами на предплечьях, с младенцем на руках.

Они похожи. Двенадцать лет разницы, но то же телосложение, нос и рот, волосы, даже походка — они бы могли быть сестрами. Она могла бы оказаться на ее месте. Удивительно, как мало все это значит, насколько случайны предпосылки, определяющие жизнь. Если бы ее отец не сбежал тогда от румынской диктатуры, если бы она не попала в Мальме, если бы не выросла в районе высотных домов, под названием Русенгорд, о котором местные говорили с пренебрежением, но который был ее защитой, ее домом.

Она была бы кем-то другим, где-то в другом месте.

Могла бы оказаться на ее месте.

Офис Йенса Клёвье располагался на верхотуре, в одной из четырех комнат на этаже шведского Интерпола. Она побывала здесь однажды прошлой зимой, в такую же холодину, и тогда перед глазами мелькало совсем другое лицо. Человек с фальшивым паспортом, который официально не существовал и с которым, когда его посадили в КПЗ, случился припадок. Один из тех, что вцепились в ее душу и стали больше чем предварительным расследованием, и Надя из их числа. Ты слишком молода, Херманссон, нечего, черт побери, так носиться с каждым. Гренс предостерегал ее: нельзя допускать работу в глубины своей души, пусть преступники и жертвы таковыми и остаются. Иначе для них не хватит места, они будут грызть тебя, и в конце концов ты перестанешь различать, где кончаешься ты и начинаются они, так что постарайся отрешиться от них. Но это не действовало. На нее не действовало. Не могла она ни от кого отрешиться. Никогда не могла. Они оставались, несмотря ни на что.

Клёвье сидел за письменным столом, глядя на монитор компьютера, в одной руке папка, в другой — сигарета. Он не слышал, как она вошла, и вздрогнул, когда она кашлянула.

— Черт, подкрадываешься, как кошка!

Он инстинктивно опустил руку с сигаретой, спрятал под столом, шея у него слегка покраснела.

— Обычно я… теперь тут требуют курить на балконе. — Он показал папкой в направлении окна. — А ты видела, какой мороз? На градуснике минус семнадцать.