Город мелодичных колокольчиков - Анна Антоновская

Перед принцессой стояла Халиде. Она держала наргиле — сосуд кальяна, вился ароматный дым, будто дым от факела мрачного вестника. Любимая служанка Фатимы не утаила ни одного слова из тех речей, что прозвучали под сводами хамама.

Выслушав все, Фатима отпустила служанку, а сама о ожесточением стала сосать чубук, оставляя на нем следы зубов.

Когда Хозрев-паша вошел в «оду сна», он ужаснулся. В полумгле прищуренные глаза его высокорожденной жены светились зеленым огнем.

— Что значит эта именитость Моурави, закрывшая твое имя? — спросила она с мнимым спокойствием, взяв лютню.

Он опустился на колени и внезапно притянул к себе Фатиму, щекоча усами ее розовато-золотистую грудь. И вдруг лютня пронеслась над его головой, ударилась об арабский столик и обломками разлетелась по оде. За лютней последовали узкогорлая вазочка с ароматной розой, кувшинчик, чашка и дымящийся сосуд наргиле.

Наутро верховный везир приказал обезглавить сорок пленников, пригнанных из Анатолии, и водрузить их головы на железных колах близ Сераля: десять за лютню, десять за узкогорлую вазочку с ароматной розой, десять за кувшинчик, десять за чашку и за дымящийся сосуд наргиле.

Покончив с государственными делами, он почувствовал, что потерпел больше, чем кораблекрушение. Из остатков корабля еще можно было соорудить спасительный плот, но для этого нельзя больше терять ни секунды.

Сопровождаемый всадниками охраны, он тотчас проследовал в Пале-де-Франс. На перекрестках все еще скапливались толпы, и глашатаи перечисляли им трофеи, добытые Моурав-пашой: «Ва-ах, сколько табунов! Ва-ах, сколько клинков! Серый скакун с голубым хвостом! Ветер-Саиб! И клинок с двойным острием! Тень Зульфикара!»

Возле зеркального камина с бронзовым бра по бокам Хозрев-паша отвел душу. Де Сези терпеливо слушал.

— Что делать? Мой бог! Вот к чему приводит скупость. Почему вы не позаботились о своей славе! Разве сказочник Кыз-Ахмед не подобрал бы жемчужных слов для вас? Или карагез-джи не составил бы из волшебных теней картины ваших баталий? Честолюбие сушит сердце. Но если оно существует, то не резон надеяться на стихию. Вот Осман-паша не пожалел золота, и, как я слышал, до следующей пятницы не прекратится восхваление Моурав-паши.

— Три и еще два дня, о-о шайтан!

— Не отстает от второго везира и патриарх Лукарис. Греческая церковь служит молебны о здравии султана султанов Мурада и отдельно за его слугу — великого мужа из царства гор. Говорят, Осман заказал грекам три торжественных молебствия: о многолетии Георгия Саакадзе и два о здравии его сподвижников «барсов». Говорят, и Кантакузин заказал в мечети Баязида молитву о султане, друге мудрости.

— О два шайтана! Один из них Моурав! — прохрипел обессиленно Хозрев-паша. — Он обманом проглотил мою славу!

— Тем более, везир, необходимо отправить трехбунчужника подальше.

— Ты говоришь — на войну с Габсбургами?

— О нет, еще дальше.

— Клянусь Меккой, ты, посол, за мое отсутствие потерял чутье! Есть два меча: один мой — в крови, другой его — в золоте. Эйваллах, Моурав-пашу не оттянуть от Ирана, оттуда дорога в царство гурджи.

— Мой бог, вы, уверяете, что Моурав-паша присвоил ваши победы. Почему бы вам не потребовать суда над узурпатором?

— Клянусь седьмым небом, это мое желание! Но двуличная судьба подсунула султану желание завоевать пятый трон. И он уже повелел везирам определить в Серале место, где должен красоваться этот трон! А мой враг Осман-паша, в угоду шайтану, раздвинул свою пасть. О аллах, почему ты не создал его немым!

— О чем же говорит второй везир?

— О сеятель справедливости! Бешеный Осман клянется, что Моурав-паша не только пригнет к стопам султана пятый трон, но и все богатства Исфахана.

— Виртуозно! Ну, а вы как думаете?

— О всевидящий! Я, верховный везир, не допущу больше сына собаки к победам! Ибо это означало бы, что я подставил свою голову, а не Османа, под меч Непобедимого.

— Вы правы, везир, Осман умышленно действует во вред нашей политике. Попробуйте спутать его карты…

— О посол, я сам о таком думал, но Мухаммед не пожелал подсказать мне ни две, ни одну удачную мысль.

— Я подскажу. Устройте Моураву горячую баню: в самый разгар битвы оттяните незаметно половину войска, — одно проигранное сражение отвратит от него султана, тогда и Диван станет сговорчивее.

А главное: поражение Непобедимого поубавит спеси у Осман-паши.

Хозрев с ненавистью взглянул на гобелен, на котором зайчик прыгал у ног желтоволосой красавицы, чем-то напоминая его самого. Самолюбие не позволяло верховному везиру признаться послу в том, что Саакадзе его ни в чем не слушается, а когда он, держатель пяти бунчуков, пробовал вмешаться в военные действия Саакадзе, то он, держатель двух бунчуков, предъявил ему тайный ферман с вензелем султана. И тогда он, верховный везир и сераскер, был рад, что Моурав-паша хотя бы делает вид, что во всем подчиняется тому, кто возглавляет войско.

— Шайтан свидетель, ты прав, посол, но…

— Браво! Не находит ли везир, что чем скорее мы сплавим удачливого полководца, и как можно дальше, тем быстрее и как можно ближе обретем покой: вы на Востоке, я на Западе.

— О посол! В твоих словах сверкает правда, но… султан сказал: жизнь Георгия, сына Саакадзе, неприкосновенна, как жизнь его сына. А это значит: убийца будет посажен на железный кол. Потом, не только янычары, все беки и эфенди готовы за него горло перегрызть. За ним, как слуга, бегает победа. Поэтому турецкое войско верит ему, как пророку.

— И вам, верховному везиру, неизвестны тайные средства?

— О, как простодушны франки! Разве трудно подсунуть яд?.. Или повредить коня? Или… О посол, знай: хорошо то, что принесет тебе пользу… А то, что причинит тебе вред, плохо.

— Ба! Не значит ли ваш силлогизм, что вы отказываетесь от совместных действий со мною? О чудо! В таком случае предупредите об этом царственную ханым Фатиму. Уже кое-где связывают ваше имя с исчезновением Арсаны…

Хозрев-паше было выгодно притвориться, что он не понял намека. Он смотрел на потемневший гобелен: зайчик исчез, желтоватая красавица осталась. Она как бы напоминала о трех условиях другой, черноволосой: власть! слава! золото! Он не хотел исчезнуть, он хотел достичь вершины своего бытия.

— Кого ты, посол, убеждаешь? Если не я, то кто изыскивает средство открыто уничтожить гурджи, Осман-пашу и всех его друзей? Машаллах! Это должно свершиться далеко от Стамбула. Там, где ни один свидетель не покажет иначе, чем надо.

— Прекрасно! После этой оздоровительной процедуры вы, мой везир, полностью возглавите анатолийские орты. Трон шаха Аббаса перестанет быть приманкой, и султан займется троном императора Фердинанда. Тогда вы, мой друг, воскликнете: «Полумесяц на Вену!»