Мир приключений. 1984 год - Александр Кулешов

— Шеф! — крикнул он и обеими руками схватился за голову. В его глазах я прочитал смертельный страх.

Для пояснения этого критического момента надо добавить, что заходил я в офицерские палаты без разрешения госпитального начальства. Это Пауль сам, на свой страх и риск, облегчая себе жизнь, посылал меня туда, а согласно служебному положению мое рабочее место было только в уборной. Встреча с главным хирургом в офицерской палате грозила мне страшной карой. Это был изверг и палач, расстрелявший наших пятерых пленных в городе Александрии.

Недолго думая, я ринулся под кровать майора и притаился, ибо другого выхода у меня просто не было. Пауля как ветром сдуло. В палату со всей своем свитой вошел Отто Шрам.

Со стороны картина выглядела довольно смешной. Все офицеры ехидно улыбались.

— Чему же это вы улыбаетесь? — спросил главный хирург.

Палата молчала.

— Я повторяю, — сказал строго Шрам, — почему всем вам так смешно?

И тут после мучительной паузы, когда моя жизнь висела на волоске, майор, как бы извиняясь, произнес:

— Нам здесь один смешной анекдот рассказали, господин полковник…

— А-а, анекдот, — протянул главный хирург, — тогда ясно. — И подошел к кровати, где умирал румынский генерал.

Генерал бредил.

— Он сегодня умрет, спасти его нельзя, господа, — и с этими словами Шрам удалился из палаты.

Я выбрался из-под кровати и под одобрительные возгласы офицеров (для них это было просто развлечение) быстро ретировался. Надо сказать, что раненые недолюбливали главного хирурга за его вздорный характер и заносчивую манеру говорить и, очевидно, поэтому не выдали меня. Пауль сильно перепугался. Проклиная меня, он две недели сам убирал в палатах, на большее его не хватило.

Замечаю в палатах новое: в последнее время вести с фронта уже не радуют немецких офицеров. В декабре 1942 года в госпиталь просочились сведения, что Советская Армия взяла в плотное кольцо двадцать две немецкие дивизии в районе Сталинграда. Из разговоров в палатах я понял также и то, что немцев пугает сейчас не только фронт, но и оккупированная ими территория. Целые дивизии перебрасывались с боевых участков в Белоруссию и Прибалтику для борьбы с партизанами. По палатам только и слышалось: “Шталинград! Шталипград! Партизанен!”

Обычно офицеры играли в “скат” (нечто вроде нашего преферанса). Я быстро освоил эту игру. Не упускал и случая запомнить какой-нибудь популярный анекдот или заучить модную песенку. Здесь, в палатах, я постигал и психологию врага, словом, в дни моего нравственного унижения я старался все до последней мелочи взять на вооружение, и эти знания сыграли потом немаловажную роль в моей военной судьбе. Я уже не чувствовал себя обреченным, нет, скорее, наоборот. Я был перегружен замыслами и планами и готовился осуществить их.

Все чаще наша троица — Цвинтарный, я и Бойко — обсуждала план группового побега. Каждый должен был связаться с одним из вольнонаемных и обеспечить себе в городе пристанище.

После побега мы должны были влиться в Днепродзержинске в большую подпольно-диверсионную вооруженную группу. Адреса будущих конспиративных квартир знал только Дмитрий Цвинтарный. Он должен был обеспечить связь.

Однажды вместе с Паулем я оказался на кухне госпиталя. Там я и познакомился с Марией, доверился ей и попросил ее временно приютить меня. Она согласилась и дала мне свой адрес. Ее адрес я сообщил Цвинтарному.

На этаже работала еще одна девушка. Звали ее Милитой (жила она на Медицинской улице, дом № 1, квартира № 5), она была медсестрой из вольнонаемных. Эта красивая девушка вела себя бесстрашно, оказывала мне и другим заключенным посильную помощь. Цвинтарный тоже ее хорошо знал и поддерживал через нее постоянную связь в городе. (Только после войны я узнал, что Фрибус Людмила Альфредовна, она же Милита Шмидт, была активным участником днепродзержинского комсомольского подполья и тоже готовила наш побег непосредственно с Дмитрием Цвинтарным по прямому указанию руководителя этого подполья Лиды Лукьяновой.)

Именно в те дни, в дни разработки нами плана побега, мне пришла в голову мысль вести себя так, как действовал бы очутившийся в моем положении советский разведчик. Это помогало мне смотреть на все окружающее как бы другими глазами. Стой поры я стал еще собраннее, действовал более осмотрительно. И эта же избранная мною роль стала моей опорой — настоящей моральной поддержкой.

В Днепродзержинск пришла зима. Фронт был уже в Донбассе. Участились в нашем зале обыски. Все чаще и чаще начальство нас предупреждало, что за малейшее неповиновение мы будем отправлены в лагерь.

Немцы-санитары начали поговаривать о том, что скоро всех нас отправят в Германию. Над нами нависла угроза, надо было поторапливаться, и Дмитрий Цвинтарный поручил мне готовить “лаз” для побега.

— Знаешь в нашем здании дверь под лестницей, выходящую на улицу?

— Знаю.

— Около двери ящик с песком. Надо сломать замок и выбросить из ящика столько песка, чтобы ящик можно было сдвинуть с места. Песок можно вытаскивать ведром, но крайне осторожно, чтобы немцы не засекли. Поручение очень ответственное и опасное. Поговори с Колей-ленинградцем. Ему это сподручней, он работает во дворе. Парень смекалистый и храбрый — поможет. Когда с песком справитесь, — шепнул Цвинтарный, — повесьте замок обратно. Пусть немцы думают, что ящик заперт. Потом взломаете наружную дверь, снова прикроете ее и плотно придвинете к ней ящик — это первая часть работы, и это сейчас самое главное.

— Но через “лаз” вряд ли смогут все уйти, — возразил я. — В момент побега люди могут оказаться в разных местах.

— У нас будет еще один способ выбраться из госпиталя. Соберем немецких марок (деньги мы брали вместе с оружием у мертвых солдат при разгрузке эшелона с ранеными на вокзале) и подкупим часового у центральных ворот. Этим делом я займусь сам.

Цвинтарный добавил, что о дне побега он сообщит накануне ночью.

Подготовить первый “лаз” оказалось неимоверно трудно. Коля, бывший студент ленинградского института, выносил песок около трех недель. Урывками, когда только мог и позволяла обстановка. Каждую минуту рисковал головой. Эта дверь и сейчас существует, с улицы она ведет в помещение, принадлежащее какому-то учреждению города.

Где ты сейчас, Николай? Жив ли, друг дорогой? Прочти эти строки и вспомни, как, рискуя жизнью, делал все для спасения своих товарищей.

В первых числах января 1943 года, когда Днепродзержинск был наводнен немецкими войсками, на нас обрушилась большая беда. Однажды Бойко, сапожник Андрей и еще один наш товарищ поехали под конвоем на грузовой машине в Днепропетровск за одеялами для госпиталя. На обратном пути все три наших товарища, сидевшие на самом верху груженой машины, ударились о балку железобетонного моста, были сброшены с мчавшегося грузовика. То ли немец-шофер не рассчитал, то ли нарочно их стукнул — никто не знал.